– Отлично. Раз формальности соблюдены, давайте приступим. Что вы скажете, Валентин Петрович, о ракетном кислородноспиртовом двигателе с тягой в десять тонн?

– Это невозможно, – хрипло проговорил Глушко, посмотрев на ошеломлённого не меньше его самого Королёва.

– Невозможно сейчас или невозможно вообще? – уточнил Городецкий.

– Нет ничего «невозможного вообще», – отрезал Королёв. – Просто у нас такой аппаратуры нет. И ни у кого нет, поскольку технически и технологически…

– А у нас несколько иные сведения, – вкрадчиво возразил Гурьев.

Поднявшись, он стремительно переместился к стене кабинета, на которой имелась некая зашторенная конструкция. Глушко решил с самого сначала: наверняка за серым сукном скрывается доска или чтото в этом роде. И, когда Гурьев раздвинул материю, удостоверился, что не ошибся: его глазам предстал чертёж, в котором Глушко смог узнать знакомые очертания агрегатов жидкостного реактивного двигателя. Единственное, что сразу же понял Глушко – двигатель огромен и превосходит всё, доводившееся им в ГИРДе ^[260]до сих пор создавать. Посмотрев на Королёва, он убедился, что и Сергей совершенно потрясён.

– Невероятно, – выдохнул Королёв и рванулся к чертежу, едва не опрокинув столик с деликатесами. – Чьё это?! Валентин! Да иди же сюда, чёрт тебя возьми!

– Это работа конструкторского бюро одного очень талантливого и при этом ещё и чрезвычайно бойкого молодого человека, которого зовут Вернер фон Браун и который, к сожалению, находится в большом фаворе у товарища Адольфа Гитлера, – Глушко непроизвольно дёрнулся, услышав этот чудовищный оксюморон – «товарищ Гитлер». – Согласно имеющимся данным, фон Браун возглавляет конструкторскоиспытательный центр в местечке Пенемюнде, где будет строить ракету, двигатель которой вы, дорогие товарищи, имеете счастье лицезреть. По некоторым, пока что непроверенным, данным, это – только один из двигателей, – Гурьев сделал ударение на «один», – создающейся под руководством молодого Вернера ракеты.

– Невероятно, – пробормотал Глушко, дотрагиваясь до чертежа, словно не доверяя глазам. – Потрясающе…

– А смысл в чём?! – недовольно проворчал Городецкий. – Смысла не вижу, товарищи. Любой бомбардировщик…

– А я разве сказал, что нас интересует боевое применение? – удивился Гурьев. – Помоему, я этого не говорил. Но к этой теме мы вернёмся немного погодя. Так что, товарищи конструкторы? Воспроизвести в металле сможете?

– По чертежам – сможем, – задумчиво произнёс Глушко, – но дело не в этом. Дело в том, что мы, получается, занимались совершенной чепухой – пятьсот килограммов тяги, семьсот… А немцы сразу на десять тонн вышли.

– Мы исходили из поставленных задач и имеющейся производственной базы, – яростно рубанул рукой воздух Королёв, багровея от обиды. – Если бы поставленная задача с самого начала была определена так, как мы предлагали…

– Мне кажется, это очень верная мысль – чем грандиознее задача, тем свободнее размах конструкторских идей, необходимых для её реализации, – как будто бы задумчиво, а на самом деле едва ли не перебив Королёва, произнёс Гурьев. – Какую задачу вы себе ставите, Сергей Павлович?

– Человек на Луне, – Королёв в упор посмотрел на Гурьева.

– Сергей, – простонал Глушко, хватаясь за голову.

– Напрасно вы, Валентин Петрович, ужасаетесь, – спокойно возразил Гурьев и улыбнулся. – Это превосходная цель, замечательная. Но, если уж быть до конца откровенным, слегка промежуточная. Лунная станция, база, с которой взлетают аппараты для межзвёздных путешествий – вот это, мне кажется, немного ближе будет к вашей настоящей мечте, не правда ли, Сергей Павлович?

Откуда он знает, растерянно подумал Королёв. Не может он этого знать, это просто невозможно. Только если мама… Но кто же он такой, если мама – об этом – ему – рассказала?!

– Да ты спятил, – взревел Городецкий, вскакивая и отшвыривая стул. – Какая такая ещё лунная станция?!

– Остынь, – усмехнулся Гурьев, и оба конструктора поняли, кто в этой комнате главный и почему. И не только сейчас, и не только в этой комнате. – Остынь, дружище. Только тот, кто умеет понастоящему мечтать, способен на истинный прорыв. А ведь нам нужен именно прорыв, Сан Саныч. Нет ничего хуже, чем ждать и догонять. Валентин Петрович, как думаете – сумеете обеспечить нашу с Сергеем Павловичем мечту соответствующими двигателями?

– О каких сроках мы говорим? – спросил Глушко, старательно разглядывая свои знававшие лучшие времена ботинки.

– Десять лет, – выпалил Королёв.

– Десять лет до вывода искусственных объектов на орбиту вокруг Земли, – кивнул Гурьев. – Мечтать будем основательно, без прожектёрства и штурмовщины. Грамотно мечтать. А, Сергей Павлович? И ещё десять лет – на лунный проект, а там посмотрим. Ну, что? Соглашайтесь!

* * *

– Вот так, Варяг, – вздохнул Гурьев, прикуривая и с удовольствием наблюдая за Королёвым и Глушко, которые, забыв обо всём на свете и едва не хватая друг друга за грудки, ползали по чертежу и яростно спорили о нюансах, до которых ни Гурьеву, ни Городецкому не было ровным счётом никакого дела. – Таким вот способом, дружище.

– Ты рехнулся, – прошипел Городецкий. – Точно рехнулся. Как я с таким бредом к Хозяину сунусь?! Он меня с потрохами сожрёт – и будет прав на все сто!

– А ты не суйся, – спокойно посоветовал Гурьев, – а толково и обстоятельно доложи. И главное, не обещай результатов ни через год, ни через два. И через пять не обещай. Вранья Хозяин не любит, это точно. А вот глупости я за ним както не замечал.

– Ты что, всерьёз это всё говорил – Луна, межзвёздные путешествия? Где мне людей и ресурсы на эту жюльверновщину найти? Что молчишь?!

– Перестань на меня шипеть, Варяг. Ты изделие по проекту «Врата» чем собираешься к цели, если придётся, доставлять, позволь у тебя поинтересоваться? Поездом, малой скоростью в почтовом вагоне? Держибобелем или статосратом? Не самолётом По2, случайно? А, ты хочешь, чтобы я на собственном горбу его пёр!

– Вооон куда ты замахнулся, – изумлённо протянул Городецкий, разглядывая друга так, словно впервые увидел. – Вот оно что… Так до изделия нам – ещё как до луны лесом, и всё, тогоэтого, раком!

– Ничего, и изделие у нас будет, и носитель для него. Не завтра, не послезавтра – но будет. Так Хозяину и скажешь.

– Сам говори, – пробурчал, сквозь клубы табачного дыма разглядывая размахивающих руками Королёва и Глушко. – Тебе всё как с гуся вода, что Хозяин, что все остальные.

– Хорош прибедняться, – Гурьев, кажется, рассердился теперь не на шутку. И хотя Городецкий знал: Гурьев всегда только демонстрирует эмоции, никогда не поддаваясь им понастоящему, – всё равно не мог поверить до конца, будто это чистой воды лицедейство. – Учитесь сами с Хозяином разговаривать так, как следует – иначе не добьёмся мы ничего.

– … Значит, Сергей, мы так не сможем договориться, – прозвучала спокойная реплика Глушко, к которому вернулось его обычное самообладание, принимаемое многими за холодность и чопорность. – Я считаю, что работы по кислородному агрегату с тягой более сотни не целесообразны в принципе, и с этих цифр надо переходить к проектам на неустойчивых компонентах.

– Значит, не договоримся, – опуская подбородок так, словно готовясь боднуть собеседника, ответил Королёв. – А я уверен: тягу можно довести…

– Что значит – «не договоримся»?! – грохнул ладонью по столу Городецкий, и оба конструктора удивлённо воззрились на него: они както упустили из виду – оказывается, «злой следователь» их внимательно слушает. – Этого мы не можем допустить, товарищи. Если двое советских учёных не могут договориться, значит, один из них – враг. Мы с Яковом Кирилловичем вас на полчасика оставим, а вы, будьте любезны, к нашему возвращению договоритесь. А не то мы вас директивно помирим. Я внятно излагаю?!

И вам фельдфебеля в вольтеры дам, грустно подумал Гурьев. Неужели это никогда не кончится? И ведь в самом деле, подругому – просто не заработает. А нам позарез надо, чтобы заработало. Действительно – позарез.