— Шикарная идея. Для всяких старых песенок лучше не придумаешь.
— Я вообще-то думал о… саге, — признался менестрель.
— Молодец, молодец. А у тебя уже есть что поведать?
— Гм, да. Думаю начать с легенды о том, как Мазда украл огонь для всего человечества.
— Прекрасно, — одобрил Коэн.
— А потом в нескольких стихах рассказать, что боги с ним за это сделали, — продолжил менестрель, натягивая струну.
— С ним? Боги? — переспросил Коэн. — Да они бессмертным его сделали!
— Э-э… Да. В некотором смысле.
— Что ты имеешь в виду?
— Коэн, это классическая мифология, — сказал менестрель. — Я думал, все знают. Они навечно приковали его к скале, и каждый день прилетает орел, чтобы клевать ему печень.
— Правда?
— Об этом говорится почти во всех классических текстах.
— Читатель из меня никудышный, — пожал плечами Коэн. — Приковали к скале, говоришь? Это за первое-то преступление? И он еще там?
— Коэн, вечность пока не кончилась.
— Ну и здоровенная у него печень, наверное!
— Согласно легенде, каждую ночь она вырастает вновь, — пояснил менестрель.
— Жаль, мои почки так не поступают, — сказал Коэн и посмотрел на далекие облака, которые закрывали вершину горы. — Он подарил всем огонь, а боги с ним такое сотворили. Ну, ладно… Посмотрим, что тут можно сделать.
Омнископ показывал только снежную бурю.
— Плохая у них погода, — заметил Чудакулли.
— Это магические помехи, — сказал Думминг. — Они пролетают под слонами. Боюсь, у нас еще долго не будет связи.
— Они в самом деле сказали: «Анк-Морпорк, у нас орангутан»?
— Вероятно, библиотекарь каким-то образом пробрался на борт, — ответил Думминг. — Сами знаете, как любит он выискивать укромные уголки, чтобы поспать. И это, боюсь, объясняет все проблемы, возникшие с воздухом и весом. Э-э… Должен признаться, теперь я несколько не уверен, что у них хватит времени и мощности вернуться на Диск.
— Что значит «несколько не уверен» ?
— Это значит, что я абсолютно в этом уверен. Просто стараюсь выдавать плохие новости не сразу, а порциями.
Лорд Витинари смотрел на гигантский созданный заклинанием Диск, паривший посреди каюты. Круто вниз от сверкающего края уходила тоненькая изгибающаяся линия. На его глазах она стала чуть длиннее.
— А они не могут просто развернуться и полететь назад? — спросил он.
— Нет, милорд. Ничего не получится.
— Или вышвырнуть библиотекаря за борт?
Волшебники выглядели шокированными.
— Нет, милорд, — наконец сказал Думминг. — Это же будет чистое убийство!
— Зато они спасут мир. Один примат умирает, один мир выживает. Не обязательно быть ракетомагом, чтобы это понять, а?
— Мы не можем просить их о таком решении, милорд.
— Правда? А я принимаю подобные решения каждый день, — пожал плечами лорд Витинари. — Ладно, итак. Чего им не хватает?
— Воздуха и топлива для драконов.
— Если они порубят орангутана на куски и скормят драконам, то убьют двух зайцев сразу.
Внезапно распространившаяся холодность подсказала лорду Витинари, что ему не удалось привлечь зрителей на свою сторону. Он вздохнул.
— Пламя драконов им необходимо для?..
— Для того, чтобы обогнуть Диск, милорд. В нужный момент драконы должны изрыгнуть пламя.
Витинари снова посмотрел на волшебную модель планетарной системы.
— Но сейчас?..
— Я не совсем уверен, милорд. Они могут врезаться в Диск или промахнуться и затеряться в бесконечном пространстве.
— А еще им нужен воздух…
— Да, милорд.
Рука Витинари скользнула вдоль границы Диска, но вдруг его длинный указательный палец остановился.
— А вот здесь есть воздух? — спросил он.
— Это пища героев, — сказал Коэн. — Других слов подобрать не могу.
— Он прав, госпожа Макгарри, — подтвердил Злобный Гарри. — Даже крысы не так похожи на курятину, как это блюдо.
— И щупальца его ничуть не испортили! — с энтузиазмом согласился Калеб.
Они сидели и наслаждались видом. То, что прежде было расстилающимся под ногами миром, стало миром впереди, поднимающимся подобно бесконечной стене.
— Эй, а что там, наверху? — спросил Коэн, тыкая пальцем.
— Спасибо, друг, — сказал Злобный Гарри и отвернулся. — Но я предпочитаю, чтобы цыплята подольше задержались в моем желудке, если ты не против, конечно.
— Девственные острова, — ответил менестрель. — Названы так, потому что их очень много.
— Или потому, что их очень трудно найти, — громко рыгая, добавил Маздам Дикий. — Хур-хур-хур…
— А отседова даже звезды видать, — сказал вдруг Хэмиш Стукнутый. — И енто посреди бела дня!
Коэн улыбнулся. Хэмиш Стукнутый редко высказывал свое мнение.
— Говорят, на каждой из них существует свой мир, — откликнулся Злобный Гарри.
— Ага, — кивнул Коэн. — Бард, а сколько их тама?
— Не знаю. Тысячи. Миллионы.
— Миллионы миров, а нам осталось… всего ничего. Хэмиш, сколько тебе лет?
— Чиво? Я родился в тот же год, когда умер старый глава клана, — пробормотал Хэмиш.
— И когда это было? Глава какого клана? — терпеливо уточнил Коэн,
— Чиво? Я те хто, ученый? Всяку чушь я буду ему запоминать!
— Скорее всего, лет сто, — подвел итоги Коэн. — Сто лет и миллионы миров. — Он затянулся самокруткой и потер лоб большим пальцем. — Фигово, однако.
Он кивнул менестрелю.
— Слышь, а что там сделал этот твой приятель Карелинус, когда наконец вытер сопли?
— Коэн, ты не имеешь права так отзываться о нем! — вспылил менестрель. — Он построил огромную империю… На самом деле даже чересчур огромную. И во многом он был похож на вас. Ты слышал о цортском узле?
— Звучит препохабненько, — сказал Маздам. — Хур-хур-хур… Прошу прощения.
Менестрель вздохнул.
— Это был огромный сложный узел, которым были связаны две балки в цортском Храме Оффлера, и считалось, что тот, кто развяжет узел, будет править всем континентом.
— Встречаются очень хитрые узлы, — прокомментировала госпожа Макгаррм.
— Так вот, Карелинус просто взял и разрубил его своим мечом! — воскликнул менестрель.
Вопреки всем ожиданиям, сообщение о столь драматичной развязке аплодисментов не вызвало.
— Значит, он не только плаксой был, но и жуликом? — спросил Малыш Вилли.
— Нет! Это был весьма драматичный, даже зловещий жест! — заорал менестрель.
— Ага, конечно, но он ведь его не развязал. То есть, если в правилах сказано «развязать», не понимаю, почему он…
— Слушай, в словах парня есть смысл, — перебил Коэн, который, похоже, заинтересовался рассказом барда. — Это не было жульничеством, потому что в итоге получилась хорошая история. Да. Это я могу понять. — Он хмыкнул. — И представить, как все происходило, тоже могу. Стоит толпа бледнолицых жрецов и прочих прихвостней, и каждый думает: «Это ведь жульничество, но у него такой огромный меч, пожалуй, не стоит мне лезть, да еще эта его бесчисленная армия стоит у храма…» Ха. Да. Гм-м. И что потом?
— А потом он завоевал почти весь известный мир.
— Молодец. А потом?
— Он… э-э… вернулся домой, несколько лет правил империей, затем умер, его сыновья перессорились, было несколько войн… После чего империи пришел конец.
— Дети — это вечная проблема, — заметила Вена, аккуратно вышивая незабудки вокруг надписи «САЖГИ ЭТОТ ДОМ».
— А некоторые считают, что в детях ты обретаешь бессмертие, — сказал менестрель.
— Правда? — хмыкнул Коэн. — Ну-ка, назови мне хотя бы одного своего прадеда.
— Ну… Э-э…
— Видишь? У меня детей куча мала, — продолжил Коэн. — Многих я в глаза не видел… Такое, знаешь ли, бывает. Но у них хорошие сильные матери, и я от души надеюсь, что мои дети будут жить ради себя, а не ради меня. Что хорошего сделали дети этому твоему Карелинусу? Растранжирили его империю, и дело с концом.
— Это не совсем так! — воскликнул менестрель. — Настоящий историк наверняка расскажет все куда лучше, чем…
