Один из работников прачечной, по виду главный, бросил на Ринсвинда подозрительный взгляд. Судя по всему, он собирался что-то сказать, но не успел.

Повиляв по дворику, который представлял собой настоящий лабиринт из развешанного по веревкам белья, Ринсвинд наконец привалился к стене, чтобы перевести дыхание.

Пожалуй, хоть это и противоречит общим принципам, иногда надо все же остановиться и немного подумать.

Итак, за ним гонятся. То есть гонятся за бегущим человеком в изрядно обгорелой остроконечной шляпе и линялом красном балахоне.

Ринсвинду потребовались большие усилия, чтобы привыкнуть к этой мысли. Ведь если на нем будет надето что-то другое, за ним перестанут гоняться.

На одной из бельевых веревок хлопали рубашки и штаны, раздуваемые легким ветерком. Судя по их виду, портновское искусство имело к ним ровно такое же отношение, какое рубка дров имеет к резьбе по дереву. Кто-то освоил искусство пошива трубы и на том остановился. Однако такую одежду носили все гункунгцы.

«Дворец – это город в городе, сообщил ему внутренний голос. Тут полным-полно народу, и каждый спешит по какому-то своему делу.

Следовательно… следовательно, надо снять шляпу», рассудительно добавил голос.

Ринсвинд сомневался. Не-волшебник вряд ли способен оценить весь ужас этого предложения. Волшебник скорее снимет с себя балахон и штаны, чем откажется от шляпы. Ведь без шляпы он может сойти за обыкновенного человека. До него снова донеслись вопли. Глас разума прекрасно понимал, что если ему не удастся настоять на своем, то вскоре он будет так же мертв, как и все остальные части Ринсвинда, а поэтому саркастически добавил: «Ну прекрасно, продолжай цепляться за эту несчастную шляпу. Кстати, именно из-за нее мы влипли в эту заваруху. Вот только на чем ты собираешься ее носить? Головы-то у тебя скоро не будет».

Руки Ринсвинда также почуяли, что времена вот-вот станут не просто интересными, а прямо-таки захватывающими, хотя и весьма непродолжительными. В общем, руки решили взять дела в свои пальцы. Они медленно потянулись, сняли с веревки пару штанов и рубаху и затолкали их под балахон.

Дверь распахнулась. Это опять были стражники, на этот раз новые, к которым присоединились двое погонщиков цумистов. Один из них указывал на Ринсвинда плетью.

Ринсвинд нырнул под арку и выскочил в сад.

В садике обнаружилась небольшая пагода. В окружении плакучих ив хорошенькая девушка стояла на мостике через ручей и кормила птичек.

А рядом какой-то человек что-то рисовал на плитке.

Коэн потер руки.

– Значит, желающих нет? Отлично. С этим разобрались.

– Гм.

Стоящий в переднем ряду человечек продемонстрировал изумительную игру, показывая, что руку он нет, не поднимает, руки он держит при себе.

– Прошу прощения, но… – запинаясь, проговорил он. – Это все, конечно, мое богатое воображение, но что будет, если мы вдруг решим позвать стражу?

– Мы убьем вас всех еще до того, как они успеет войти в дверь, – небрежно ответил Коэн, как бы говоря о совершенно очевидном факте. – Еще вопросы? – добавил он, обращаясь к дружному хору охов и ахов.

– Э-э… у императора… то есть у прошлого императора… было несколько особенных стражников…

Послышался звенящий звук. Что-то маленькое и многоконечное запрыгало по ступенькам. Это была метательная звездочка.

– Мы с ними встречались, – ответил Малыш Вилли.

– Отлично, отлично, – поспешил согласиться коротышка. – Значит, с ними все улажено. Десять Тысяч Лет Жизни Императору!

Императорское окружение отреагировало этот призыв довольно вяло.

– Как тебя зовут, молодой человек? – спросил Профессор Спасли.

– Четыре Больших Рога, мой господин.

– Хорошо. Очень хорошо. Сразу видно, ты далеко пойдешь. Какова твоя должность?

– Я главный помощник лорда-камергера, мои господин.

– А кто из вас лорд-камергер?

Четыре Больших Рога указал на человека, который некоторое время назад предпочел умереть. Что и требовалось доказать, сказал Профессор Спасли. Те, кто умеет приспосабливаться, очень быстро поднимаются по служебной лестнице. Не правда ли, лорд новый камергер? А теперь император желает завтракать.

– И что императору будет угодно откушать? – осведомился свежеиспеченный лорд-камергер, в очередной раз являя чудеса сообразительности и приспособляемости.

– Император кушает все. Но сейчас вполне сойдет мясо, только куски побольше, и пиво, несколько бочонков. Вскоре ты и сам поймешь, что с кормлением нового императора никаких трудностей не возникнет. – Профессор Спасли улыбнулся понимающей улыбочкой человека, которой единственный способен оценить удачную шутку. – Император не слишком-то одобряет нетрадиционные блюда. Их он обычно называет «скользкой чужеземной мерзостью, фаршированной глазами и тому подобным». Нет, император предпочитает простую, здоровую пищу – например, сосиски. Их готовят из различных органов животных, провернутых через мясорубку и помещенных в полый отрезок кишечника. А-ха-ха. Но если хотите действительно ублажить его, то подайте на стол большие жареные куски мяса. Я правильно говорю, мой господин?

Коэн тем временем разглядывал разношерстное собрание придворных. Когда целых девяносто лет сражаешься с мужчинами, женщинами, троллями, гномами, великанами и всякими зелеными многоногими тварями (а однажды – с громадным разъяренным раком), то волей-неволей научишься читать по лицам.

– А? – Коэн оторвался от своих наблюдений. – О-о! Угу. Вполне подойдет. Большие куски. Послушай, господин Сборщик Налогов… что эти люди делают во дворце?

– А что бы вы хотели, чтобы они тут делали?

– Ничего. Имел я их всех.

– Прошу прощения, мой господин? Он их [42], – перевел Профессор Спасли.

Вид у свежеиспеченного лорда-камергера стал слегка опешивший.

– Вы?… Всех сразу?… Здесь?

– Это фигуральное выражение, юноша. Таким образом император дает понять, что желает чтобы все быстро покинули помещение.

Придворные заторопились прочь. Внятная пиктограмма стоит тысячи слов.

Некоторое время спустя художник Три Надежные Лягушки поднялся на ноги, вытащил из ноздри кисточку, снял с ветки мольберт и попытался думать о чем-нибудь хорошем.

Сад очень изменился.

Ива погнулась. Пагода была уничтожена вышедшим из-под контроля цумистом, который сожрал крышу. Голуби улетели. Мостик сломался. Его модель, наложница Нефритовый Веер, убежала вся в слезах после того как выбралась из декоративного прудика.

А еще кто-то украл его соломенную шляпу.

Поправив то, что осталось от его одеяний, Три Надежные Лягушки постарался взять себя в руки.

Плитка с наброском была, разумеется, раздавлена.

Он вытащил из сумки еще одну и потянулся за палитрой.

Прямо посредине которой красовался отпечаток гигантской подошвы.

Он едва не расплакался. От картины исходили такие хорошие вибрации. Он чувствовал, знал, что эта его картина войдет в историю. А краски? Эти люди вообще представляют себе, сколько в наше время стоит киноварь?

Три Надежные Лягушки вздохнул и покачал головой. Осталась только синяя краска. Ну ничего, он им покажет, что такое настоящий мастер…

Пытаясь не обращать внимания на царящую вокруг разруху, Три Надежные Лягушки сконцентрировался на событиях недавнего прошлого.

«Итак… – думал он. – Нефритовый Веер по мостику убегает от человека, который размахивает руками и кричит: „Прочь с дороги!“, а следом за ним несутся человек с плетью, три стражника, пятеро стиральщиков и борец цумо, который так разогнался, что не может остановиться».

Придется, конечно, немного упростить, но…

Преследователи – не считая цумиста, чье телосложение не позволяло совершать столь сложные маневры, завернули за угол.

– Куда он подевался?

Они находились во дворике, с одной стороны которого стоял свинарник, а с другой располагалась помойка.

Прямо посредине дворика лежала остроконечная шляпа.