Он наклонился к бинтам и спросил мягким голосом:

– Ты меня слышишь, малыш?

Разница в возрасте не давала повода для столь отеческого тона Руссо. Тридцатилетний Руссо был всего на шесть лет старше Паоло. Но он представлял силу, которая вторгалась во все сферы жизни итальянской общины города: неаполитанцев, калабрийцев и сицилийцев.

А Паоло Регалбуто – всего лишь официант маленькой дешевой остерии. Вернее, был до того, как две динамитные шашки разрушили ее, а третья сделала то же самое с двумя комнатами, где Паоло жил со своей семьей.

– Ты меня слышишь? – повторил Руссо немного громче.

Голова Паоло шевельнулась на подушке.

– Да, – выдохнул он, – похороны были шикарными. Красивыми. Лучшее, что можно сделать за деньги. Гробы, обитые шелком. Картинки.

Маленькие темные глаза влажно заблестели в прорезях бинтов.

Руссо горестно кивнул и сказал, не сдерживая хрипотцу в голосе:

– Да, я понимаю. Ужасная вещь. Что бы ни случилось, им нет оправдания. Ублюдки, вот они кто.

В голосе Руссо появилась легкая нерешительность.

– Рэй Линч божится, что ничего не знал об этом. И мы должны ему поверить. Во-первых, он мог и в самом деле сказать правду, просто кто-то слишком рьяно выполнил его задание. Во-вторых, его шайка слишком сильна, чтобы мы могли полезть в бутылку. Ты понял?

Темные глаза немигающе уставились на него.

Руссо заговорил быстрее:

– Сейчас перво-наперво тебе нужно выкарабкаться, малыш. О деньгах не беспокойся. Дон Карло просил передать, что он считает себя обязанным тебе из-за того, что все так получилось.

Забинтованная голова оставалась неподвижной.

Руссо переступил с ноги на ногу и перевел взгляд с этих глаз на свою шляпу, которую мял в пальцах.

– Только, между нами, Фондетта так потрясен этой историей с налетом, что собирается вступить в долю с Линчем. Тот предложил ему торговать в розницу на части нашей территории. Братья Фиоре не в восторге от этой затеи. Я лично собираюсь держать это дело под контролем.

Какое-то время Руссо хмуро разглядывал свою шляпу, находясь во власти невеселых дум.

– Фондетта обеспокоен упорством, с которым Линч все это проделывает, и боится, как бы тот не отхватил большего. Стареет он, черт побери.

Руссо еще раз полюбовался шляпой, вздохнул и посмотрел на Паоло.

– Так я считаю. Хотелось, чтобы и ты знал.

Когда Руссо покидал госпиталь, его охватило чувство чего-то недосказанного или недоделанного. Он утешил себя мыслью, что в данных обстоятельствах им сделано все возможное. Теперь перед ним стояли свои нерешенные проблемы: темпераментные братья Фиоре да наложивший в штаны босс.

Две недели спустя к Паоло в палату проскользнул Хайм Рубин. Паоло сидел в кресле у окна, греясь в лучах утреннего солнца. День назад с него были сняты бинты. Доктора потрудились на славу. Хотя черты его лица немного исказились и оно стало более грубым, а угол рта пересекал шрам, он оставался вполне узнаваемым.

Хайм встал у стены, так, чтобы можно было одновременно видеть и Паоло, и дверь.

– Что-нибудь нужно, Паоло? Я не могу долго оставаться. Некоторым твоим друзьям я совсем не по нраву.

Он горько рассмеялся.

Паоло оценивающе посмотрел на Хайма. Прежде у него не было такого взгляда.

– Я слышал, что ты собираешься работать с Пэтом Бэрком. – В голосе слышалась сухость, что тоже было новым.

Хайм пожал костлявыми плечами. Он походил на молодую крысу. Крикливая дорогая одежда, приобретенная им на доходы от нелегального бизнеса, ничего не изменила. Лицо его было напряжено и испугано, а серые хитрые глаза непроницаемы.

– Ты много знаешь, – сказал он осторожно. – Ну и?

– Берк знает Рэя Линча?

– Шапочно. Они из одного квартала и оба ирландцы, но это не сделало их закадычными друзьями. – Хайм бросил взгляд в сторону двери.

– Я бы хотел, чтобы ты кое-что поразнюхал, – мягко сказал Паоло. – Я хочу, чтобы ты узнал, кто взорвал мой дом.

Хайм снова посмотрел на Паоло, тонкие губы обнажили кривые мелкие зубы. Это было некое подобие улыбки.

– Считаешь, что нужно идти таким путем?

Паоло напряженно и прямо сидел в кресле. Даже в больничном халате его тело было крупнее, чем у среднего сицилийца. Но не было видно уже той большой силищи, которая помогла ему пережить взрыв, унесший в небытие его молодую жену и детей. Новым, каким-то шершавым голосом он произнес:

– А как же иначе?

Хайма это не удивило. Даже не будучи сицилийцем, он понимал, что отношения между Паоло и Руссо не совсем ясные. Они не были друзьями. Как назвать отношения между ними, пожалуй, никто из них не мог бы объяснить.

Глаза Паоло выжидающе смотрели на Хайма, и тот сказал:

– Это будет непросто. Не будешь же подходить к людям и спрашивать всех подряд. Требуется время.

Паоло кивнул.

– Буду тебе обязан, – сказал он ровно.

Хайм некоторое время изучающе смотрел на него, затем отошел от стены.

– О'кей.

И он ушел, не сказав больше ни слова.

Когда Паоло вышел из госпиталя, его уже ждали. Они сидели в тяжелом голубом автомобиле: трое молодых людей с жесткими лицами.

За рулем флегматичный и крепкий Джимми Бруно, на заднем сидении высокий и стройный Анджело Диморра и маленький Ральф Блайз.

Затянутое тяжелыми тучами небо разразилось мелким дождем. Все трое оставались в машине, оберегая свои сшитые на заказ костюмы и умопомрачительные шляпы. Джимми Бруно распахнул перед Паоло дверцу.

Паоло ступил на тротуар и посмотрел на них. Они были моложе его. Мальчишкой он верховодил ими. Теперь они сидели, а Паоло, простоволосый, стоял под дождем, крупный детина с темным измученным лицом, в старенькой потрепанной куртке, слишком тесной для его широких плеч.

Анджи Диморра улыбнулся ему через заднее стекло и мягко произнес:

– Рады тебя видеть снова на своих ногах, капо.

Такими титулами в знак преданности веками награждали сицилийцы главарей банд или вождей мафии. Всего несколько лет назад Паоло был для этих парней «капо». Теперь в устах Диморра это звучало как память о былом уважении, как сострадание к горю.

– Залезай, Паоло, – сказал Джимми Бруно.

Паоло сунул руки в карманы и покачал головой.

– Я лучше пройдусь, – он развернулся и пошел по тротуару.

Все трое задумчиво смотрели ему вслед.

– Куда же он, черт побери, направился? – поинтересовался Ральф Блайз.

– Туда, куда должен пойти, – огрызнулся Диморра.

Бруно кивнул, захлопнул дверцу и включил зажигание. Они двинулись по улице вслед за идущим под дождем мужчиной. До кладбища было более двух миль, а ведь Паоло провел два месяца в больнице. Когда он наконец добрался до трех могилок, ноги у него дрожали. Одна могила с большим надгробным камнем – жены, две поменьше – детишек.

Мокрые волосы прилипли к голове, по лицу сбегали струйки дождя. Может быть, он плакал.

Трое вылезли из машины и встали позади него в почтительном молчании, глядя вместе с ним на могилки.

Прошло несколько минут, прежде чем Паоло произнес:

– Дайте мне нож.

Он ни к кому конкретно не обратился, не повернул головы.

Ральф Блайз вытащил из кармана финку и нажал кнопку. Выскочило длинное хищное лезвие.

Паоло взял нож, не отводя взгляда от могилок. Затем приложил кончик острого лезвия к ладони левой руки ниже указательного пальца. Его лицо не дрогнуло, когда лезвие разрезало ладонь от одного угла до другого. Из раны потекла кровь.

Паоло шагнул вперед и положил левую ладонь на верхушку надгробия жены, крепко сжав его толстыми мощными пальцами.

То же самое он проделал над маленькими могилками. Трех мужчин охватила дрожь. Они смотрели на яркие красные пятна на надгробных плитах, видели, как, смешиваясь со струями дождя, кровь стекает по камням.

Это была инстинктивная дрожь, многовековая национальная память о кровавых клятвах, которые произносились на далеком, опаленном и истощенном солнцем острове. Никто из них раньше не видел старинную клятву вендетты. Но они подсознательно чувствовали ее значение.