Иванна не чувствовала страха, глядя на тщедушного Ивана Леонтьевича.

— Когда ты догадалась, что я имею отношение к этим «волкам»?

— Подозрения появились сразу, когда ты оказался живым и невредимым после того, как побывал у них в руках. История со свитками очень подозрительная, высосанная из пальца, и если бы я ее раньше не услышала от Антона…. Тогда я отбросила подозрения… Сегодня, когда взяла книгу у тебя на столе, то сразу вспомнила песнопения в бункере. Сначала не могла понять, на каком языке поют, а как только увидела книгу, поняла — на древнеславянском. Этот культ с факелами, языческими песнопениями мог придумать только человек, хорошо знающий историю. Только ты и никто другой. Не могла же я предположить, что Коля Крот, Николай Николаевич, Вольф или другие жители села способны на это.

— Молодец. Догадалась. Но почему со мной пошла в лес?

— Потому что не боюсь тебя, но и доказательств не имею против такого уважаемого в селе и районе человека, как ты.

— Молодец вдвойне — правильно рассуждаешь.

— А зачем потребовалось убивать Ростика?

— Он тоже стал копать — смерть Егора ему показалась подозрительной, тем более что Вольф раньше разболтал ему и другим ребятам о культе Волка. Такой бы не стал молчать…

— А вдову Шабалкину зачем…

— Вот ее никто и не убивал — все уже выяснилось. Муженек ее объявился в соседнем районе. Водителем работает. Ночью прикатил пьяный с приятелем к ней домой и увез ее, в чем была. Оказалось, в его исчезновении была замешана женщина — у нее и прожил он все эти годы, даже успел жениться и овдоветь. Вот с этим двоеженцем она и разбирается. Скоро приедет — звонила по телефону в сельсовет. Раньше не могла сообщить, с собой денег не взяла.

Они вышли к болоту, покрытому зеленой ряской.

— Как я понимаю, эта дорога не к старому бункеру? — иронично заметила девушка, так и не испытывая страха к этому смешному человеку, которого несчастная любовь сделала убийцей.

— Правильная догадка, дорога кончается здесь. — Он отступил на шаг в сторону и вытащил из кармана маленький блестящий пистолет.

— Наверное, я должна испугаться, — философски заметила девушка — на нее не произвел никакого впечатления игрушечный пистолетик в руках маленького человека.

— Наверное, — согласился Иван Леонтьевич и выстрелил.

Пуля пролетела мимо головы девушки и, чмокнув, вошла в ствол сосны позади нее. И Иванна почувствовала, как ноги у нее стали ватными — она осознала, что с ней не шутят, а рядом стоит настоящая СМЕРТЬ. Обернувшись, она посмотрела на свежую царапину на коре дерева, и воображение подсказало ей продолжение — как эта маленькая пуля больно впивается в ее нежное тело, разрывает внутренние органы, а попав в кость, дробит ее. Ей стало дурно, и она опустилась на зеленый холмик у своих ног.

— А я предполагал, что ты храбрее. Знаешь, что думаю сейчас, глядя на тебя? — жестко спросил Иван Леонтьевич.

— Хотели бы, чтобы на моем месте оказалась ваша бывшая жена.

— Угадала.

— Я готова уступить ей место.

— Не торопись, всему свой черед. Она тоже получит по заслугам. А ты расплачиваешься за свои грехи.

— За какие?

— С твоей подачи в одно мгновение было уничтожено все, что я строил годами. Если бы я тогда остался в бункере, тоже погиб бы… Это было бы ужасно… Хорошо, что правду обо мне знали только Крот и Вольф. Теперь они оба мертвы, как и все другие… А о чем ты сейчас думаешь?

— Мысли нерадостные — похоже, у меня шансов нет…

— Шанс… Это идея! Даю тебе шанс — иди через болото, здесь везде трясина — но это твой шанс!

— Тогда я предпочитаю пулю — думаю, это не так ужасно.

— Место здесь глухое — я в тебя всажу не одну пулю, а затем все равно столкну в болото, еще живую. Так что выбирай.

— Как-то все это несерьезно… Этот разговор…

— На счет «три» начинаю стрелять. В ноги, затем в живот. Если позавтракала, то боль ожидает тебя нестерпимая…

— Не успела… Хоть в этом мне повезло.

— Раз, два… — Он прицелился Иванне в ноги, и она вошла в жидкую грязь.

Под ногами прогибалось, качалось, но трясина держала ее тело. Она заметила метрах в пятнадцати островок, на котором выросла небольшая березка.

«Если до него доберусь, то останусь живой». Но это было так далеко — полтора десятка шагов. Сделала второй шаг. Пока трясина ее выдерживала.

«А когда-то это было озеро… Надо постараться распределить вес тела на обе ноги, ставя их пошире — а вдруг это поможет?»

— Быстрее, быстрее, — торопил с берега Иван Леонтьевич. — У меня может лопнуть терпение, и я начну стрелять!

«Спокойнее, не реагируй на его слова — аттракцион только начинается, а удовольствие от зрелища захочется растянуть».

Она уже шла по грудь в жидкой грязи, чувствуя зыбкость основы. До островка оставалось всего два шага, когда ее нога провалилась в трясину. Она изо всех сил рванулась, буквально выпрыгнула из болота, и ей удалось ухватиться за нижнюю ветку березки.

«Выдержи меня, выдержи, и до конца своих дней я не буду кушать пирожных и других сладостей! Прошу тебя — выдержи меня!»

Перебирая руками по ветке, которая уже и сама погрузилась в жидкую грязь, она могла дышать только носом, но и он вскоре оказался залепленным грязью, а потом и глаза. С головой погрузившись в жижу, но держась за спасительную ветку, она вслепую выбралась на островок и без сил распласталась на нем.

Он был совсем крошечным — полтора шага в диаметре, так что ее ноги не помешались на нем.

— Дальше, дальше! — требовал Иван Леонтьевич.

— Да пошел ты! — отмахнулась от него девушка. «Что может быть приятнее чувствовать под собой твердь, а не шатающуюся подстилку, которая может прорваться в любой момент, и ты ухнешь в вонючую бездну».

— Буду стрелять.

— Стреляй…

Иван Леонтьевич выстрелил, и пуля прошла чуть левее островка.

— Вот идиот!

Иванна заползла за березку, тонкий ствол которой был иллюзорной защитой, и по пояс погрузилась в болото, крепко держась за ствол дерева. Пули пролетали рядом, чавкали, падая в болото, но ни одна ее не зацепила. Она насчитала пять выстрелов, после чего пистолет умолк. Иванна подняла голову.

— Надо перезарядить пистолет — патронов у меня хватит, не волнуйся! — успокоил ее учитель.

— А я и не волнуюсь. По мне — чего их зря переводить…

Иван Леонтьевич не успел ответить, так как в этот момент из лесу бесшумно вышел крупный серый волк и остановился за его спиной.

— Волк! — закричала девушка и махнула рукой.

— Пошути, дорогая! — Иван Леонтьевич обернулся, и ужас исказил его лицо.

У него затряслись руки, и он выронил патроны, которые хотел вставить в обойму. Бросился в жидкую грязь, повторяя путь, по которому прошла Иванна, все время оборачиваясь на волка. Тот подошел к самому краю болота и остановился, внимательно наблюдая за мужчиной. Того гнал животный страх, из-за которого человек забывает о логике и здравом смысле. У Ивана Леонтьевича было только одно желание — бежать. Не доходя двух шагов до островка, он провалился. В отчаянии замахал руками.

— Помоги! — хрипел он, захлебываясь в грязи. — Дай руку! — Иванна протянула было ему руку, но тут же отдернула ее, словно обожглась.

— Советский суд — самый справедливый суд в мире! — произнесла она и отвернулась.

Когда обернулась, на том месте, где только что был учитель, поднимались пузыри — один, другой — и все стихло, поверхность болота затянулась ряской. Иванна посмотрела на берег, но волка там уже не было.

— Жизнь не так проста, как кажется. Она еще проще, — повторила она слова древнегреческого мудреца, который панически боялся своей жены, но прославился на тысячелетия.

Теперь ей стоило подумать, как вернуться на «землю обетованную», перебраться через трясину, так как помощи ждать было неоткуда. Наверное, Иван Леонтьевич завел ее в такую глухомань, куда человек заходит раз в год, а то и реже. Продержаться этот срок, питаясь только листьями и корой березы, нечего было рассчитывать, поэтому Иванна решила рискнуть. Она поползла по стволу молоденькой березки, которая уже раз спасла ей жизнь, прося Всевышнего, чтобы он не дал ему сломаться, и когда деревце наклонилось к поверхности болота, начала перебирать руками к верхушке, чтобы отойти подальше от того страшного места, где трясина засосала учителя-оборотня. Но деревце сдвинулось немного в сторону от намеченного ею направления. Иванна старалась помочь себе ногами, но это ей плохо удавалось, руки дрожали от напряжения, выдерживая вес ее тела и ту, казалось, многопудовую грязь, которая прилипла к ее одежде.