Растерявшийся доктор Лапша в резких тонах потребовал от Яна Каца, чтобы тот срочно отправлялся с пациенткой Крупской в приемный покой больницы Ворона.

Врач приемного покоя был давно приучен ко всяким неожиданностям со стороны пациентов, поступающим из Офакимской психиатрической больницы, но прибытие оттуда Надежды Крупской, пусть в сопровождении хорошо ему знакомого младшего медбрата Каца, даже для него было большим потрясением.

— Это, по вашему мнению, Надежда Крупская? — спросил врач приемного покоя Яна, с интересом разглядывая юную эфиопскую девушку. — Разве она ещё жива?

— Вам виднее, вы врач, — дипломатично ответил Кац.

— А почему она такая черная? — не мог прийти в себя врач приемного покоя. «Какой же он тупой», — подумал Ян, но вслух сказал совершенно другое — Её ударило током, наверно, она обуглилась.

Врача приемного покоя смелая диагностическая находка младшего медбрата психиатрической больницы полностью удовлетворила. По крайней мере, к этой теме он больше не возвращался, хотя расспросов не прекращал.

— В направлении написано, что ей восемнадцать лет, — врачу приемного покоя никак не удавалось соединить теоретические знания с суровой правдой жизни, — вероятно, это ошибка.

— Нет здесь никакой ошибки, — в этот день Кац был неумолим, — когда Крупская, перед выездом в Израиль, покупала свидетельство о рождении, в котором было указано, что она еврейка, она попросила заодно изменить и свой возраст.

Но в сердце врача приемного покоя всё ещё оставалось место для скептицизма. В СССР он был членом партии и всю жизнь активно выполнял общественные нагрузки. Выехав из Советского Союза в зрелом возрасте, врач приемного покоя морально был не готов встретить Надежду Константиновну Крупскую, поступившую из Офакимской психиатрической больницы после удара током.

— И все же мне как-то не вериться, что это Крупская, — сказал врач приёмного покоя, с мольбой и надеждой глядя на Каца. — В тот момент, когда её ударило током, Ленин перевернулся в своём стеклянном гробу и теперь лежит в мавзолее на животе и без фуражки. Вы можете сами поехать в Москву и убедиться.

— Кац посещал мавзолей первый и последний раз в пионерском возрасте. Тогда ему было жалко дедушку Ленина до слёз. Теперь же ему хотелось отомстить вождю мирового пролетариата за ту давнюю детскую обиду.

— Факты, которые даются нам в ощущениях, являются реальностью, — философски заметил врач приемного покоя. В течение многих лет он свято верил, что, произнося эту фразу, цитирует Энгельса.

Кац уловил его настроение и охотно добавил — Жизнь — это способ существования белковых тел.

Во время их содержательной беседы, оставленная без присмотра Надежда Крупская пошла прогуляться и забрела в травматологическое отделение. Там, на спор, она пыталась совершить половой акт с больным, который поступил на лечение по поводу свежего перелома таза, но была безжалостно отловлена медперсоналом. Далее, после обследования в приемном покое, была выписана с диагнозом «Superficial scratchs of a back and between foots» (Поверхностные царапины спины и промежности) и рекомендациями впредь не направлять её в приемный покой больницы Ворона ни при каких обстоятельствах.

Тем не менее, при расставании, врач приемного покоя, на всякий случай решил крепко пожать ей руку и попросил передать горячий привет супругу. После чего отвел Каца в сторону и шепотом заявил ему, что больше эту революционерку видеть не желает.

— Крупская, это еще скромная, щепетильная девушка, — продолжал нагнетать атмосферу неумолимый Кац, — к нам недавно поступила на лечение пациентка по имени Роза Люксембург, между прочим, из очень приличной еврейской семьи. Так вот ей удалось поднять на коммунистическое восстание жителей города Мюнхена.

— А La Pucelle d'Orl? ans (Орлеанская дева) у вас не лечиться? — поинтересовался врач приемного покоя, в которого вновь вселился бес скептицизма.

Но Кацу уже было не до него. Ян увидел Пятоева, который с жаром что-то рассказывал Аюбу, медбрату, работающему в женском отделении судебно-психиатрической экспертизы больницы имени известного своей любовной лирикой поэта Абарбанеля и придающего арабский колорит продукции киностудии «Антисар».

— … А я тебе говорю, что еврейский солдат хитер и коварен, — горячился Пятоев, не замечая стоявшего рядом с ним друга Каца. — Могу привести тебе живой пример. Когда я был совсем еще молодым лейтенантом, на нашу базу прислали студентов какого-то вуза проходить воинские сборы. В моем подчинении, среди прочих, был студент по фамилии Зильберман. Ростом он был очень мал. Но обращал на себя внимание не этим, а удивительно тонкой костью.

Замполит называл его: «Ну ты, блин, Золушка». Называть его по фамилии замполит не мог, так как считал, что для старшего офицера, тем более для политработника, публично оскорблять солдата недопустимо. По-моему, замполит был абсолютно прав. Назвать человека, тем более молодого, «рядовой Зильберман», что звучит двусмысленно, оскорбляет национальные чувства, содержит оскорбительный намёк и несёт пренебрежительный оттенок, для офицера Советской армии совершенно недопустимо.

Начальник вещевого склада, в силу занимаемой должности был человеком более интеллигентным, чем замполит, и в дополнение к этому склонным к каламбуру, называл Зильбермана «князем Подмышкиным». Обмундирование он выдал Зильберману самое маленькое из того, что было на складе. Но, тем не менее, сапоги и гимнастерка были на три размера больше желаемого, ремень обхватывал тонкую талию раза четыре, а пряжка с желтой звездой, спасибо, что пятиконечной, закрывала полживота. Самым же трогательным в образе князя Подмышкина были большие невеселые глаза, выглядывающие из-под сползающей на изогнутый нос пилотки.

Я прекрасно понимал, что пребывание в моем подчинении рядового Зильбермана ничего хорошего ни для вверенного мне подразделения, ни для меня лично не принесёт, но действительность превзошла мои самые смелые ожидания.

Через две недели пьянки, завершившейся принятием присяги, им предстояло совершить марш-бросок с полной выкладкой километров на десять. Отойдя от ворот базы метров на семьсот, я обнаружил, что маленькие нежные ножки рядового Зильбермана, свободно болтавшиеся в сапогах, покрылись пышными кровавыми мозолями. На мое тактичное замечание о том, что портянки, в отличие от чулок, даются человеку для того, чтобы наматывать их на стопы, а не подвязывать на бедрах, рядовой Зильберман не ответил «так точно». Его ответ содержал в себе так много сарказма и включал в себя столь широкие обобщения, что если бы я его не остановил, то дело закончилось бы трибуналом. В дальнейшем, сгибаясь под тяжестью автомата Калашникова модернизированного, бравый солдат Зильберман отправился в расположение части. Мысленно провожая Зильбермана в дальнюю дорогу, я не мог избавиться от дурного предчувствия. Мне почему-то казалось, что две школьницы, которые собирали ягоды возле ворот базы, из хулиганских побуждений могут отобрать у него автомат. К счастью для Зильбермана эти девочки оказались добрее и человечнее, чем я о них подумал. Повстречав раненного в обе ноги защитника родины, девочки заботливо поинтересовались, почему такой маленький мальчик ходит в тундре один, без мамы, и откуда у такого маленького мальчика такая красивая борода.

Зильберман посмотрел на будущих белых женщин снизу вверх полным тысячелетней грусти взглядом и откровенно сознался, что ему посчастливилось убежать с урановых рудников. При этом он застенчиво повинился, что удалось ему так же оглушить здоровенного охранника и забрать его обмундирование, в которое он сейчас одет, и автомат. Далее, после глубокого вздоха, полным безутешной грусти голосом, Зильберман сообщил, что пробирается в санчасть, хотя шансов на спасение нет. По его словам, ещё несколько лет назад он был выше на две головы, был шире в костях на два пальца, а так же имел курносый нос, голубые глаза и широкие плечи. А сейчас, из-за больших доз радиации, на его ногах образовались незаживающие раны, на которые даже не садятся мухи, а сам он весь сморщился и почернел.