Юноша закричал почти дико, с надрывом. Он сам от себя не ожидал такого. Только его вряд ли кто-то услышит сейчас: малая библиотека пуста, да и люди в замке заняты сейчас – им не до криков. Наслушались уже… Кирилл в ужасе отшатнулся от своей картины, наткнувшись на ту самую отодвинутую полку и чуть ли не половину безделушек повалив с неё. Ну как же: услужливое воображение тут же дорисовало и второй стилет, висящий в ножнах на поясе, и чёрный камзол с серебряным шитьём по краю, и длинные волосы, разметавшиеся по плечам, и даже глаза – отчего-то неуместно-живые, ярко-синие, с чуть расширившимся зрачком... – Почему?.. – после крика шёпот казался едва ли уместным, но всё же: – По-че-му… ты? Кусочек угля из его онемевших пальцев легко упал на каменный пол, глухо стукнувшись о него и разлетевшись на несколько осколков. Как хрупко дерево становится, когда сгорит почти дотла… Таким же хрупким, как человеческая жизнь…
Комментарий к 8. “Стилет”
====== 9. “Улыбайся чаще. И тогда, чаща улыбнется тебе” ======
Что может быть ужаснее всего? Что может убивать не оружием, но пустотой? Что может свести с ума, ни разу не послав и ложного образа? Одиночество. Даже в Космосе – там, где нет ничего кроме сжигающе-холодного света звёзд, да тонкой, но невероятно прочной вязи траекторий небесных тел… Даже там, в вечном холоде, нет одиночества. Такого, какое может пожирать человеческое сердце. Но это скорее болезнь, чем что-либо ещё. Притом болезнь излечимая. Много сил нужно приложить, чтобы избавиться от неё, много времени потерять и душевных мук претерпеть. А ещё нельзя отчаиваться. Самое последнее – опускать руки, даже если наперёд знаешь судьбу свою и знаешь, от чьей руки погибель придёт. Даже если сам себе предрёк такой путь и встал на него пусть недавно, но твердо.
Кирилл сначала просто сидел, привалившись к стене и глядя на разбившийся уголёк. В том месте, куда он упал, на каменном полу были чёрная угольная пыль и пара крошек – остальное разлетелось по углам. Он прекрасно понимал, ЧТО нарисовал. И понимал – именно так и будет. После потрясения и понимания пришла обида: что же надобно сотворить такого, за что тебя убьют? Да и кто убьёт? Тот, кому, по большому счёту, ты спас жизнь. Искусный и безжалостный воин, закалённый сотней битв, искупавшийся в крови своих врагов. Мужчина, который подарил ему свой поцелуй однажды… Единственное – никто не должен увидеть его, Кирилла, художество. Так – теперь уже точно – некстати вырисованное на стене у камина. Тут даже шкаф не спасёт, да и глупо будет его задвигать обратно. Мало ли кто может на него наткнуться невзначай? Тяжёлая занавесь – тёмно-синяя, переливчатая, с искусной и витиеватой вышивкой серебряными нитями – отрывалась от карниза неохотно. Но только вот никакой другой, более-менее подходящей тряпки, чтобы стереть со стены угольный рисунок, юноша больше не нашёл. Идея отрезать от неё лоскут с треском провалилась: резать банально было нечем, а плотная ткань рваться не хотела – пришлось парню заниматься вандализмом. Ну, а что ещё делать, если рисунок руками не стирался? Уголь размазывался по рыхлой побелке, и становилось ещё хуже, а с тряпкой дело пошло гораздо лучше: юноше удалось хоть и неполностью, но стереть собственное изображение. – И что ты здесь устроил? – Гвеош уже пару минут стоял за спиной парня и наблюдал за его потугами. Несчастный вздрогнул, но не обернулся, внаглую продолжая тереть основательно почерневшей шторой стену. – Ничего. Порисовал… неудачно. – По тому, как была напряжена его спина – словно палку проглотил – было видно, что воин был последним, кого он вообще хотел видеть в данный момент. – Я вижу. Вернуться хотел? – мужчина спросил это чуть с насмешкой. Ну да, правильно. Было над чем насмехаться. – Да… – у Кирилла не было смысла врать. Ровно так же, как и говорить о большем, чем его спросят. Мог бы предупредить, – Гвеош стоял совсем рядом с юношей, нахмурив брови и всматриваясь в почти стёртый рисунок. Там и увидеть-то можно было только разве что кроссовок, всё ещё щеголяющий прорисовкой и поблёскивающий чешуйками угля. – Смысл? – Убирай всё. Я поесть нам принёс. – Да, именно. Смысла не было. А воин так и не положил руку на плечо Кириллу, не развернул его и не посмотрел в его серые глаза. Расхотелось. Зря, наверное.
Он ждал его всё за тем же столом. Только пустую бутылку убрал вниз, а на столешнице лежал развёрнутый кулёк из блёклой красной салфетки. Большой ломоть хлеба, кувшин с водой, кусок сыра и кусок вяленого мяса. Много, если сравнивать это с порциями, скажем, простых стражей или слуг, что не покинули замок, взятый в осаду. Еду экономили: кто знает, сколько это продлится? Кирилл пришёл и молча сел напротив воина, разглядывая свои чёрно-красные – от угля и от того, что опять пришлось двигать тяжеленный шкаф, – ладони. Он только мельком посмотрел на еду и, сложив на краю стола руки, положил на них голову. – Я не голоден. – Действительно, после всего, что произошло, юноше кусок в горло не лез. Гвеош только плечами и пожал, отламывая себе кусок хлеба и выпивая пару глотков воды прямо из горлышка кувшина. Он-то как раз не испытывал проблем с аппетитом. – И… ты мне ничего не скажешь? – Кирилл теперь смотрел на мужчину. Нет, не в глаза – на то, как напрягаются его желваки на скулах, когда тот жует, или как дёргается кадык, на влажные губы… – Смысл? – Счёт сровнялся, получите и распишитесь. – Я не знаю. Разговор явно не клеился. Да и что тут склеить можно было? Так, мелкие осколки остались, да и те пылью обращаются, стоит только попытаться что-то с ними сделать. Юноша не боялся Гвеоша, нет. Он себя и преданным не чувствовал. Скорее одиноким и неуместным. – Этот дворец в осаде. В стране разгром. Сегодня доложили – в лесах севернее столицы собралось тысяч тридцать мятежников. Говорят, их Таркел поддерживает. Негласно, конечно, но фураж им передаёт. И оружие, – воин сдавленно вздохнул и, переплетя пальцы, хрустнул суставами. Не хотел он этого мальчишке говорить: тот юн и глуп, для того чтобы влезать в политику, а он обязательно влезет. Такова уж суть его. И обязательно влезет куда-нибудь не туда, а уж будучи Связующим, пусть и недоучкой… – горя не нахлебаешься. – Таркел? – Таркел – это государство, граничащее с нашим – Мэтосом и Орриим. Орриим – в южных степях, Таркел – западные плоскогорья и излучина реки Таш. Её русло и является нашей с ними границей. – А ваш Монарх помощи не может попросить у другого государства? Ну, чтобы помогли остановить войну гражданскую… – Точно влезет. Уже начал. – Они предпочитают не вмешиваться в наши дела. А если и делать что-то, то негласно, – кажется, мужчина смирился и начал объяснять мальчишке суть: – Ждут, пока Мэтос пожрёт сам себя, вот тогда и придут. – Ясно, – на этот раз был уже юноши черед вздыхать. – Ты говорил, что дворец в осаде. – Воин кивнул. – А ещё есть те, кто поддерживает... ну... Монарха? Они что делают? – То же что и предатели. Собирают войска, организовывают сопротивление. Только если они ко дворцу подобраться попытаются, то не выйдет: почти вся столица во власти мятежников. – И в храм мне не попасть? В котором обучают… таких же как и я? – Если недавно, оттирая свою жуткую картину со стены, юноша чуть ли не клялся больше не рисовать никогда, то теперь… Теперь он тоже не хотел рисовать. Но только себя. И ему вовсе не хотелось ни в чём участвовать: ни помогать сопротивлению, ни вставать на сторону тех, кто против Монарха. Он просто хотел доказать самому себе, что не сгинет и тут, раз вернуться в свой мир не вышло. – Не попасть – это верно. Да и разгромлен он, говорят. Хорошо, что не подожгли его, как грозились, выгоняя жрецов. Кирилл всё же не вздохнул ещё раз. Вместо этого таки протянул руку и отломил себе хлеба с мякишем, уже успевшим немного подсохнуть. – Знаешь, я хочу тебя Монарху показать, – ни с того ни с сего весело заявил Гвеош и встал из-за стола, прихватив себе ещё кусок хлеба и всё мясо, которое было. – Зачем? – а вот Кирилл уж точно веселья не то что не разделял – не понимал вовсе. – Пусть решает, что делать с тобой. Ты вроде как и ценен, и не ценен. Этакий перевёртыш, – воин ещё шире усмехнулся, а юноша… Ему оставалось только кивнуть. Уже заранее зная, что же решит этот таинственный Монарх, против которого восстал народ, и дни которого, похоже, сочтены… А так... Кирилл вспомнил одну фразочку, которая ему очень понравилась в своё время: улыбайся чаще. И тогда чаща улыбнётся тебе. \спасибо всем, кто это комментирует. У меня сейчас очень странные вещи с интернетиком и здоровьем, так что доползти до ноутбука для меня – уже проблема. Поэтому сижу с телефона по большей части. А он хоть старый и верный, но оставить с него комментарий сродни вскрытию вен ложкой. Так что извиняюсь за то, что такая жопа. Надеюсь, в дальнейшем станет легче и я наверстаю упущенное.\
