Осторожно обмотав рукоять смоченными в воде тряпками, от чего она зашипела как змея на мангуста, кинжал вытащили из костра. Тот самый Мист всем и верховодил, не скрывая мрачной улыбки. После всего он заставит мальчишку прислуживать себе. Едва он подошёл с раскаленным клинком к Кириллу, как тот, собрав последние силы, рванулся прочь. Он приблизительно знал, ЧТО именно сейчас случится и, естественно, не хотел этого. Только попытка его была слишком уж слабой; его без труда удержали, заламывая руки и схватив за шею.

От прикосновения металла, раскалённого в огне, пусть и немного остывшего, он закричал. А Мист, не обращая внимания на метания несчастного юноши, достаточно медленно принялся выводить четыре символа на левой стороне его груди. Там, где бешено билось сердце парня.

Боль была ужасной, ещё хуже, чем от побоев. Кровь, уже почти прекратившая идти, капала с подбородка на грудь и, смешиваясь там с потом, вмиг выступившем на измученном теле, текла по животу, впитываясь в лохмотья не до конца распоротой толстовки. Женщины, стоявшие совсем рядом, смотрели с презрением, одна даже плюнула под ноги несчастному парню, который уже и думать-то ни о чём не мог от боли. Воины тоже презирали, но не за трусость, а за слабость, с которой но принял всё это. Мог бы даже не кричать, а молча принять клеймо. А этот чуть ли штаны не обмочил от такого… Народ веселился, а Кирилл, часто-часто дышащий через рот, пытался хоть как-то совладать с собой. Руки и ноги его била крупная дрожь, в глазах темнело с каждым ударом сердца, обожжённая кожа болела просто адски от каждого мало-мальски ощутимого дуновения ветерка, не то что от движений. Кое-где вспухли небольшие волдыри, полные лимфы, кое-где кожа была прожжена до мяса… Скорее даже прорезана. А потом его просто прекратили держать. Ноги у юноши, естественно, подкосились, и он рухнул на влажную землю, растоптанную десятками ног в вязкую грязь… Кто сказал, что за предательство клеймо ставят в первую очередь на душу?..

Комментарий к 15. “Клеймо”

====== 16. “Рискнуть” ======

Ответственность... Это хорошее слово. Весомое. А ещё его очень любят говорить просто так. Слово есть, а смысла нет. Ответственность... Это тяжёлый груз. Его передают друг другу, от него зачастую стремятся избавиться: никому не хочется тащить на себе кабалу, которая может потянуть на дно, не давая шанса выплыть. Ответственность – это важно. Кому-то она помогает жить, кому-то мешает. Кто-то её боится, а кто-то добровольно берёт на себя. Люди разные. Ответственность. Как же редко люди, осознавая и тяжесть, и пагубность возможных последствий, добровольно принимают её. Но и такие есть. Ответственность... Она бывает разной, но самая важная – за человеческую жизнь. А что если не за одну? Что если ты ответственен за жизни целой страны?..

Юноша стоял у стола, оперевшись на него двумя руками и чуть наклонившись. Огоньки свечей, стоящих рядом не шевелились: он был столь задумчив, что даже дышать забывал порой. Перед ним на столе лежала карта, то и дело норовившая свернуться опять в рулон. Один её край, ничем не придавленный, кокетливо загибался, отбрасывая тени на вырисованное выцветшими чернилами изображение. Брови парня были сведены, из-за чего меж ними прорисовывалась пока ещё не ставшая глубокой складка. Его тонкие губы беззвучно шевелились, когда он что-то проговаривал про себя.

Ещё мгновение – и он, сжав челюсти так, что побелели желваки, скинул на пол тут же свернувшуюся карту и свечи, тут же пролившиеся горячим воском на каменные плиты. Пара из них разбилась на куски, едва сдерживаемые фитилём. Разрезанная пополам жеода*, внутри усыпанная маленькими кристаллами, переливающимися всеми цветами радуги и служившая пресс-папье, гулко покатилась по полу. Даром что не раскололась на мелкие осколочки.

– Эр, успокойся! – девушка, до этого стоявшая у узкого окна, обернулась и подошла к Монарху, который, устало выдохнув, сел на стул с резной спинкой и бордовым сидением. – У нас нет шансов. Как ты не понимаешь? У нас их попросту нет! – Шансы есть всегда, – отрезала девушка и перекинула длинную косу через плечо, нагибаясь чуть ближе к парню. Она не любила кричать, потому голос её был полон спокойствия. – Вопрос в том, видишь ли ты их? – Тилла, я их не вижу. Сколько можно надеяться на подмогу с севера? А если они не придут, то что тогда? – Даже если не придут, не смей говорить, что выхода нет! – Это мой народ. Народ, который убивает сам себя из-за того, что я решил провести реформы... Из-за меня вся эта резня, как ты понять не можешь?! – Хватит. Ты ведёшь себя как сопливый мальчишка, а не Монарх! Раз из-за тебя – так останови это! Выйди к народу, хватит отсиживаться во дворце и жечь погребальные костры каждый раз, как на Дараас нападут! – И что я скажу народу? Меня тут же убьют! Они не станут меня слушать! – А ты сделай так, чтобы стали! И хватит на меня орать! Я не виновна в твоих неудачах! – Да... Прости, Тил, я сорвался,– юноша, ещё раз вздохнув, провёл рукой по лицу, потирая уставшие глаза. Он уже сам с трудом помнил, когда спал в последний раз. На это попросту не было сейчас времени. – Я твоя сестра всё же. Помни: я всегда с тобой, и я всегда помогу тебе. – Я знаю... – Знает он! – она фыркнула. – Хватит уже истерик. Возьми себя в руки. Хуже чем сейчас, у нас положение вряд ли будет, так что можно попытаться... – Да что пытаться?!! Я хотел броситься с балкона тронной залы, чтобы прекратить уже всё это... Ты предлагаешь выйти к народу – это тоже самоубийство. Только более жестокое! – Эрим! – девушка всё же сорвалась на крик. – Ты идиот или как? Думаешь, что с твоей смертью всё бы закончилось? Что гражданская война вот так взяла бы и утихла в одночасье? А ты не думал, что именно твоя жизнь сдерживает эту самую войну? Стоит тебе отречься или умереть, как обе стороны... – Да понял я уже! Обе стороны найдут по кандидату на престол, начнётся ещё большая грызня... – Умничка. А раз ты такой понятливый, то какого бога вытворяешь? Время, конечно, всемогуще, но оно плохо относится к тем, кто его бездарно теряет. – Ты всё же думаешь, что я выйду к разъярённой толпе?! – он даже привстал, чуть не столкнувшись с сестрой лбом. – Ты выйдешь к народу! И в твоих же интересах, чтобы этот народ не становился разъярённой толпой! Возьми охрану себе, того же Гвеоша. Он неоднократно доказал преданность тебе и своё искусство! К тому же не забывай, что он нам родственник! – Дальний! – Да мы сейчас не о родстве! – Ну, хорошо, допустим: выйду я. С толпой охраны выйду! И начну что-то вещать... И дальше-то что? – Не «вещать», а говорить проникновенную речь. Уж что-что, а балаболить у тебя всегда получалось отлично! Пусть народ проникнется, поверит тебе... – А ты не помнишь, сколько таких речей я произнёс перед народом, когда всё только начиналось? – Тогда люди сами не понимали, каково это: гражданская война... – Да всё они прекрасно понимали! – Неправда. Хватит. На. Меня. Орать! Я тебе уже сказала об этом... – Я себя не контролирую уже! – Плохо. – Да, плохо! Это ты у нас во всём такая из себя идеальная! И на место Монарха ты бы куда лучше подошла! Но вот незадача, этот титул может носить только мужчина! – Не бесись. Просто слушай, что я тебе говорю, раз своя голова не варит! – Тилла, может, хватит уже? – Ничего не хватит! Попытайся хотя бы. Если всё получится, то те люди, которые сомневаются, могут перейти к нам. – Или к мятежникам! Это попросту палка о двух концах... – Ты просто боишься, да? – Боюсь. За людей боюсь! Ты думаешь, мне так просто видеть весь этот ужас?! Сын убивает отца, а брат – брата! И остановиться... О нет, они не желают это прекращать! – Никому это видеть не просто, кроме совсем уж отъявленных подонков. – Ну, а тогда в чём дело? Зачем уговариваешь меня сделать то, что заставит их ненавидеть друг друга ещё больше?! – Эр, просто послушай меня... – Да слышал я это уже! И не раз слышал!!! – Тогда рискни! – девушка буквально прожгла своего брата взглядом и, больше не говоря ни слова, почти бегом покинула комнату. Только каблучки по каменному полу гулко простучали. А Монарх сгорбился, обхватив голову руками, и закрыл глаза. – Рискнуть...