- Мне приходится. Из нас двоих кто-то должен оставаться в здравом уме и твёрдой памяти. А так как ты этого категорически делать не хочешь, то приходится мне. – Я выплюнул травинку и потянулся к корзинке.

– Есть будешь? Сюзи собрала много всего вкусного. О! Даже твои любимые заварные пирожные есть. - Достал коробочку с аппетитным лакомством и протянул Дюймовочке.

- Мне интересно, - он, прищурившись, посмотрел на меня, - откуда ты знаешь, что они мои любимые? Вроде бы я тебе этого не говорил?

Я отвёл глаза. Да, он мне этого не говорил, я просто знаю. Знаю, что он любит серебристо-серый цвет. Знаю, что слушает в основном классическую музыку, под которую любит рисовать. Знаю, что увлекается японской поэзией хокку. Знаю, что кофе и чаю он предпочитает молоко и когда пьёт его, забавно щурит глаза. Знаю про его любовь к заварным пирожным.

Я многое про него знаю, потому что он как-то незаметно стал смыслом моей жизни. А ещё я поражаюсь ему. Как может безудержная сексуальность, которой он умело пользуется, уживаться с детской непосредственностью и наивностью? Это всегда будет загадкой для меня.

Вот и сейчас он сидел, трескал пирожные, и кажется, что его больше ничто не интересовало. Лёгкий белоснежный крем попал на его пальцы, и он начал манерно слизывать его, при этом чувственно глядя мне в глаза, проверяя, какое впечатление это на меня производит. Его острый язычок медленно пробежал по тонким гибким пальчикам. Вверх – вниз. И я не выдержал, взял его ладошку и притянул к себе. Всосал пальцы в рот и прошёлся по ним языком, убирая остатки крема.

Алекс застыл и потрясённо посмотрел в мои глаза. Его зрачки расширились, заняв почти всю радужку, чернота изгоняла серебряное сияние.

- Мне надо, - хрипло проговорил он, - короче… Я пойду ещё искупаюсь.

Он вскочил с места и рванул в воду с такой скоростью, что искрящееся на солнце брызги долетели даже до меня.

Я, усмехнувшись, упал на мягкую траву. Ал сказал, что любит играть с огнём, вот только никак не может понять, что в огне можно и сгореть. Прикрыл глаза, сосредоточившись на окружающей тишине. Где-то стрекотали цикады, под их мирное гудение начал проваливаться в дрёму. Хорошо.

Из блаженного состояния меня вывела ледяная вода, полившаяся на живот, и звонкий мальчишеский смех.

- Люська, ты такой забавный! Особенно когда пугаешься.

- Ах ты, маленький дьяволёнок! – сгреб его в охапку и развернул к себе. – Ты сколько в воде просидел, водоплавающее? У тебя губы фиолетовые и дрожишь весь. А ну немедленно в душ.

- Вот ещё, - он фыркнул и попытался самоотверженно справиться со стучащими зубами. – Никуда я не пойду.

- Не пойдёшь, значит отволоку силой, - сгрёб его в охапку и потащил в сторону дома. Алекс всю дорогу извивался, как уж, и пытался вырваться, но всё же я был сильнее.

Донёс до ванной, располагавшейся в его королевской спальне, и второй раз за день запихнул худенькое тельце в душ. Правда, на этот раз включил тёплую воду. Он попытался увернуться, пришлось вставать под тёплые струи вместе с ним, крепко прижав его спиной к своей груди.

- Маленький, бестолковый ребёнок. Когда уже ты начнёшь слушать то, что тебе говорят другие?

Он резко развернулся ко мне и поднял голову вверх. По его лицу стекали прозрачные струйки, лаская щёки, и губы, и милый, слегка курносый носик.

- Когда же ты поймёшь, что я уже не ребёнок? – в его глазах полыхнула ярость пополам с возбуждением.

Он приподнялся на цыпочки и впился в мои губы жёстким требовательным поцелуем. Такому напору нельзя было не покориться, но я постарался сопротивляться. Разорвал поцелуй и тут же услышал лёгкий всхлип. Алекс уткнулся мне в грудь и горячо зашептал:

- Не отвергай меня, пожалуйста. Не надо. Прошу, - и столько в его голосе было мольбы и надежды, что я сдался.

Приподнял его голову за подбородок и поцеловал. Нежно и ласково провёл языком по губам. Он снова всхлипнул и вдруг скользнул вниз, прочертив руками горячие дорожки на моей груди. Я изумлённо уставился на него, не сразу сообразив, что он намерен делать.

Алекс приспустил мои плавки и вобрал в себя мою плоть, помогая себе рукой. Его движения были неумелыми и очень осторожными, но я бы не променял их ни на что другое. От его неопытности срывало крышу. Он ласково скользил по моему стволу губами и языком, иногда задевая зубами, но даже эта сиюминутная боль приносила наслаждение. Мне с трудом удавалось сдерживать себя, не толкаться в жаркую глубину его рта, чтобы не напугать. А он продолжал облизывать и посасывать моё возбуждение, как леденец. Я откинулся спиной на холодный кафель, получая колоссальное удовольствие, но вдруг всё резко прекратилось.

Ал решительно выпрямился, и, развернувшись ко мне спиной, слегка прогнулся в пояснице, пытаясь насадиться на мой член. Он проделал это настолько быстро, что я поначалу растерялся, а потом резко отстранил его от себя.

- Глупый, ты с ума сошёл? Что ты творишь? – он дёрнулся, как будто его ударили и испуганно посмотрел на меня.

- Разве я сделал что-то не так? – и снова коктейль из сладострастия и детской наивности в его глазах.

- Ведь нельзя же так. Без подготовки, - подхватив его под попу, вынес из ванны и опрокинул на кровать, занимавшую большую часть спальни.

Снова поцеловал, лаская руками его грудь и внутреннюю часть бёдер. Ловя жаркие стоны. Где-то в голове застучало понимание, что нужна смазка, а значит, нужно идти к себе. С трудом оторвавшись от такого желанного тела, прошептал.

- Подожди меня, фея. Я сейчас. Подожди, - и рванул к себе в спальню, по дороге усмиряя бешено колотящееся сердце.

Радуясь возможности хоть чуть-чуть успокоиться. С трудом нашёл чёртову банку с лубрикантом и понёсся назад, молясь в душе, чтобы моя Дюймовочка за это время не передумала.

Влетел в его спальню и застыл на пороге. Злополучная банка выпала из моих рук, и я поймал её уже у пола.