Сердце переместилось на центр груди.

– Зараза, – только и сказал Алекс, выпрямляясь. Как будто девочка знала заранее все, что с ней произойдет. Как будто у нее было время сообщить ему детали метаморфоза.

В общем-то – логичная трансформация для бойца-спец. Может спасти жизнь, если кто-то станет прицельно стрелять в сердце.

К четырем утра Ким притихла. Дыхание стало ровнее и глубже, сердце, обосновавшееся посередине груди, стучало ритмично и спокойно. Другое дело, что щеки у девочки ввалились, проступили ребра и тазовые кости, будто она неделю голодала. Карман на животе раскрылся – кожа воронкой втянулась внутрь, четко обозначив мышечное кольцо. Приобретение для спеца не столь бесполезное, сколь странное. Скорее оно пригодилось бы контрабандисту, но кому нужен контрабандист-спец?

– Затейники были твои родители, – сказал Алекс. Вытер покрытое потом лицо девочки. Трудно было поверить, что несколько часов назад она тремя ударами вырубила крепкого мужика.

Пожалуй, увидев Алекса с такой подружкой, портье мог бы и отказать им в номере.

Зато стабилизация шла ровно, будто все происходило по графику, в больничной палате, под присмотром опытных медиков. Салфетки кончились, Алекс обтер девочку мокрым полотенцем и присел у окна покурить. Похоже, с перестройкой тела она справилась. Но любой спец состоит не только из мускулов, нервов и внутренних органов. Есть еще мозг.

И это в общем-то главное.

Ким застонала.

Алекс загасил сигарету, сел рядом, взял ее за руку. Его товарищ, навигатор-спец из «Третьей грузопассажирской», утверждал, что спец, выходящий из стадии куколки, фиксируется на находящихся рядом людях, переживает своеобразный импритинг. В пример он приводил себя, женившегося на медсестре, опекавшей его во время закукливания. Теория была красивая, Алекс с ним не спорил, но сам не испытывал ни малейших чувств к медсестрам и врачам, бывшим с ним при метаморфозе. Уж если у него и произошел импритинг, так, наверное, на крепкий сладкий кофе, которым его поили в ходе закукливания.

Девочка стала что-то бормотать. Явственно, но на незнакомом языке. Не лингва, не английский, не китайский, не немецкий, не русский… Алекс хотел было включить экран и потребовать синхронный перевод, но передумал. В этом было бы что-то от подглядывания в замочную скважину.

– Не хочу! – резко сказала Ким. Голос ее почти не изменился, и это Алекса порадовало. Не хватало только девчонке сохранить прежнее тело, но обрести резкий командный тон.

– Хочешь или не хочешь, что уж теперь, – сказал он. – Терпи.

– Не надо… пожалуйста… не надо… – очень жалобно попросила Ким.

Алекс погладил ее по щеке. Разум девочки блуждал сейчас в мире грез и фантазий. Одно дело – изменить тело. Другое – изменить душу. Самая тонкая часть метаморфоза. Сейчас Ким переживает запрограммированные еще до ее рождения ситуации. Привыкает к ним. Учится любить свою будущую профессию.

Алекс прекрасно помнил свой метаморфоз. Пьянящее чувство полета. Глубины космоса. Россыпи звезд. Пилотирование – в фотосфере звезд, в астероидных поясах, в бушующей атмосфере планет-гигантов, в рвущемся пространстве сражающихся эскадр.

Честно говоря, он даже не знал, требовалась ли ему эта эмоциональная накачка – Алекс и так мечтал стать пилотом, с самого детства. Это счастье, когда знаешь, что твоя мечта неизбежно осуществится…

Вот только грезы бойца должны быть другими.

И барьер между фантазией и реальностью, неизбежно слабый, может быть нарушен в любую секунду. А боец-спец способен убить человека одним ударом.

Очень интересно получится, если утром девочка очнется и увидит рядом с кроватью бездыханный труп того, кто вытаскивал ее всю ночь…

Алекс подумал было о том, чтобы связать Ким. Но это могло лишь навредить. Если помраченный разум воспримет происходящее как агрессию, ему конец.

– Терпи, девочка, – сказал он. – Немножко уже осталось. Самое трудное позади.

Он врал, но это была необходимая ложь.

– Ты знаешь… – Голос Ким прозвучал тихо, но… что-то было в нем. Какая-то немыслимая, невероятная честность, робкая отвага, откровенность, признательность… душа. – Ты знаешь, увидев тебя, я поняла – это навсегда…

Алекс поперхнулся. Глаза Ким были по-прежнему закрыты. Она витала в своих фантазиях.

Словно в поисках поддержки Алекс посмотрел на Беса. У чертенка отвисла челюсть.

– Да, – согласился Алекс. – Хотел бы я услышать такое в свой адрес. Глупо, конечно, но хотел бы.

Ким улыбалась, не открывая глаз. Он снова вытер ей потное лицо. Подумал и сообщил Бесу:

– А может быть, и нет. После этого трудно быть сволочью, а все равно бы пришлось.

Бес одобрительно кивнул.

– Бальмонт, – неожиданно сказала девочка. Помолчала немного. – Айвазовский. Гоген. Микеланджело.

Алекс пожал плечами. Подошел к окну, включил прозрачность. Над городом уже поднимался рассвет – мутный, дымный, как и положено на Ртутном Донце. Вчерашний день кончился, канул в прошлое.

– По. Шелли. Шекспир. Китс. Набоков. Акутагава…

– Пушкин, – предложил Алекс, не оборачиваясь.

– Пушкин. Лермонтов. Фет…

Ким помолчала и заговорила быстрее:

– Верлен. Рембо. Бернс. Гейне. Шиллер. Гёте. Бодлер. Уитмен. Уайльд.

– Правильно, не замыкайся на русских, – сказал Алекс. – Хорошее классическое образование, одобряю… только какого дьявола оно солдату?

– Басё. Сапфо.

– Хотел бы я знать, по какому принципу ты их чередуешь…

– Шопен. Чайковский.

– А с поэзией мы уже закончили? – спросил Алекс.

– Данте… – с легкой неуверенностью произнесла девочка. – Гумилев. Быков. Робеспьер.

– Чего? – заинтересовался Алекс. Посмотрел на Ким – та облизнула губы и начала говорить очень быстро:

– Черчилль. Ленин. Маркс. Ганди. Гейтс. Дэн Ляо Вэнь.

Алекс уселся в кресло, закрыл глаза, вытянул ноги. Он все-таки изрядно устал. А девочка все говорила и говорила, проносясь по земной истории с непринужденностью и точностью шрапнели. Некоторый перекос все-таки остался в сторону поэзии и музыки, но ни политика, ни живопись, ни архитектура, ни наука не остались незатронутыми.

Похоже, Ким и впрямь шла путем своего метаморфоза. Вложенные в перинатальном периоде знания взрывались сейчас в ее мозгу маленькими бомбами. За каждым названным именем для нее вставал целый образ – даты рождения и смерти, события, картины и стихи, строки из воззваний, сплетни, может быть, даже инсценировки и архивные видеозаписи.

Все очень мило. Только совершенно ни к чему для бойца-спец.

Алекс задремал.

Несколько раз он просыпался от тишины – Ким замолкала, потом начинала говорить на немецком, который Алекс почти не знал, на японском, на английском, на русском, на китайском. Имена давно уже кончились. Теперь она просто вела беседы с несуществующими собеседниками. Беседы ни о чем.

– Это слишком лестное предложение, мсье…

Алекс снова погружался в дремоту. Он умел отдыхать в рваном ритме, проваливаясь в сон на несколько минут, мгновенно пробуждаясь, оценивая обстановку и засыпая снова. Полезный навык в его работе, и он получил эту способность. Но никто не учил его мировой истории. Это не нужно ни одному спецу.

– Да, ваша светлость…

Пилот спал.

– Алекс…

Он открыл глаза.

Девочка сидела на кровати, закутавшись в простыню. Щеки ввалились, глаза горели лихорадочным блеском. Но она была в полном сознании.

И ничуть не изменилась.

– Где кристалл?

Алекс взглядом указал на стол. Ким вскочила, придерживая простыню, подошла к столу, взяла стакан.

– Тут?

Пилот молча кивнул.

Пальцы Ким скользнули в воду. Нащупали невидимые грани – и лицо девочки сразу расслабилось.

– Отвернись… пожалуйста.

Он отвернулся. Когда посмотрел снова, в полупустом стакане уже не было кристалла.

– Я прошла метаморфоз? – спросила девочка.

Алекс кивнул.

– Правда?

– Да.

Ким тихо засмеялась: