Но за текстом, как за кадром, стоял невидимый груз преодоления растущих, будто на дрожжах, препятствий, чему никто из нас до поры до времени не придавал особого значения, столь это грациозно и легко преподносилось.

В мае 2014 года мы с Лёней улетали в Японию, Лёня задумал сделать “Луну Басё” из пня снесенной бурей японской криптомерии с громадными извилистыми корнями – возжечь внутри лунный свет, как в стихотворении Мацуо Басё:

“ЯПОНИЯ! Вот это да!! – писала мне Ирка. – Я там жила, я точно помню. И даже скоро узнаю, когда и как это было – на семинаре по прошлым жизням в начале июня. Но ты мне еще до того много-много всего расскажешь. Я к вам приеду после вашего возвращения с ночевкой – обрати внимание, я даже не спрашиваю, можно ли! – и вы будете с Лёней рассказывать мне о Японии ночь напролет. Луна же не светит днем (хоть и бледнеет там иногда поутру). Поэтому ночью, только ночью, я буду внимать вашей японской притче. Жду от тебя из Японии писем с ароматом лепестков…”

Я отвечала:

“Видимо, огонь, что нас связывает, полыхает и в настоящей жизни, а не только в прошлых – по которым грядет семинар. Смотрю на тебя, как на произведение искусства древних мастеров, и не перестаю удивляться, что ты при всём том ухитряешься оставаться человеком с большой буквы Ч))”.

“Я когда – если вдруг такое случится, – встречу принца на белом коне (хотя нет, на белом уже был, пусть будет на гнедом), – она мне писала, – то немедленно примчусь к тебе за рекомендательным письмом. Прочитав его, он предложит мне, очертя голову, сердце, и еще какой-нибудь обалденный сюрприз, который мы разделим пополам и употребим по-братски. И давай откроем клуб знакомств, для всех, кто с буквы Ч, пусть он будет совсем небольшой, мы станем его бессменными заводилами. И будем заводить всех и нас самих туда, где не тесно, не скучно, не зябко, не серо, а с точностью до наоборот. Как тебе такая перспектива? Конечно, Лёня будет у нас главным по космическим объектам разного формата, важности и хрупкости.

Вот же заживём!!

Целую тебя, мой маленький волшебный треугольник света и бесшабашной любви!

P.S. Да, и меня давно интересует – откуда между нами эта небренная связь…”

Жить вопреки, жить несмотря на, жить, будто ничего не случилось. Широкими холщовыми штанами, шапками немыслимых фасонов, своим отказом выглядеть здешней взвихряя вокруг стихию карнавала…

Если не удается прожить жизнь так, как задумано, можно включить аварийные огни – даст бог, сойдет за иллюминацию, – выдумать сюжеты, что лягут в основу большого приключения.

“Я всё не прихожу в отчаянье, – писал Хармс. – Должно быть, я на что-то надеюсь, и мне кажется, что мое положение лучше, чем оно есть на самом деле”.

Сумерки в глазах, безостановочное лечение на несколько фронтов предполагали мало места для маневра. Но оставалось впечатление прозрачности, прочности, едва ли не младенческой неуязвимости, а главное, совсем немного времени, чтобы устремиться в неведомые дали. Поэтому – всё-таки Япония. Через Японию – на Гавайи.

“Буддисты считают, – написала она родителям, – что только тот, кто всё время думает о смерти, может до глубины прочувствовать, как прекрасна жизнь. Я полностью с этим согласна, при условии, что эти мысли пропитаны не страхом, а спокойной уверенностью, даже верой в то, что в конце пути самое главное и самое лучшее, что удалось накопить, мы возьмем с собой в следующий путь, который несомненно существует”.

В книге “Жизнь Пи” – на фотографии с ее автором, канадским писателем Янном Мартелом, Ирка склоняется над самодельной лодочкой сосновой – герой после губительного шторма оказывается на шлюпке посреди океана в компании грозного бенгальского тигра и долго дрейфует вместе с ним. Когда его спасают, выясняется, что тигра он выдумал, и эта смертельно опасная игра – всего лишь попытка отстраниться от реального бедствия, того, что случилось на самом деле.

В феврале 2015-го ей вдруг захотелось отправиться к Юле в Пушкинские Горы, к енотам Боцману и Моне Барабанову, гусю Хиддинку, ежу Аркадию, аисту Самсону, выдренышу Колбасе, носухе Августине и волчице Ирме.

Когда-то Ира участвовала в проекте “Дикая Россия” Би-Би-Си – о диких животных в разных странах, что неудивительно при ее стихийном ощущении единства со всем живым на Земле – никаких преград, она едва сознавала собственные границы. Пришла пора вновь прикоснуться к животной энергии, почувствовать опору в ней, постичь науку звериного выживания.

Я часто ей пересылала Юлины письма, Ирка зачитывалась ими, поддерживала нас в решимости возвести книгу из нашей переписки, эпистолярный роман, требовала почитать рукопись (всё это – с неумолимо гаснущим зрением, но – неугасимым интересом огненного Стрельца к жизни!)

Юлька писала нам:

“Заглядываю к енотам, засовываю в их домик, набитый сеном, руку, нащупываю их там, бока все теплые, высунут морды, пахнут сеном, сено от тепла их тел разомлело, сухие травы запрели и расправили листья – аромат! Надо было застелить всё березовыми вениками – тогда как в бане! А окошко от мороза и теплого дыхания енотов всё в инее. И нам обещают потепление!

У Ирмушки начался романтический период. Вечером обязательное пение. Поют Ирма, Разбой, отдельно – Тори. Купол их оперного театра – небо”.

“Какая же за городом красота! – откликалась Ирка. – Аж в сердце что-то заиндевело голубизной. А еноты-то, еноты! Я бы к ним в дупло хоть сейчас рыбкой, не раздумывая, – правда, маленькой и невидимой, потому что места там немного, да и посторонним наверняка вход воспрещен.

Носуха – вообще шедевр природы! Придет весна – рванем с тобой в Михайловское – хочу от ее розового брюшка живьем обомлеть. Может, и к девочкам-рысям удастся приблизиться – к красоте всегда хочется как-то поближе, особенно к такой вот, аристократической. Всё-таки порода – это вещь!

А совы с филином – любовь всей моей жизни. Обожаю совиный род всем своим мистическим прошлым (а может, и будущим)). Скажи, а где это – Михайловское, и можно ли туда как-то проникнуть для личного с ними знакомства?

Ты уже в Москве или еще творишь среди прогалин и зреющих подснежников?

Целую – совершенно не медитативно!”

“Я вам говорила, – сама того не зная, подливала масла в огонь Юлька, – что у носухи Августины есть удивительная привычка или ею самой придуманная игра: на прогулке залезет на дерево и обязательно прыгает с него на меня, а я ее ловлю. Перед прыжком мы встречаемся взглядами, я, показывая, что всё хорошо, тяну к ней руки (хотя она может спрыгнуть без приглашения). И – вот он, этот момент: летящая носуха.

Так я лечу к вам – сердцем.

Ваша Ю.”

“В этих тянущихся друг к другу взглядах, – отвечала Ира, – мир открывается совершенно с другой стороны. Там нет деления на людей, енотов и носух, но есть то, что невозможно адекватно описать. Пусть оно там так и летит зевает улыбается – без всякой пунктуации и каких-либо слов!

Ну и везет же тебе на друзей)))”.

Мысленно она уже мчалась в желтеньком “пежо” в Пушкинские Горы, Псковскую губернию, село Михайловское… Всю-то я вселенную проехал, а Михайловское – вот оно, рядом, только руку протянуть…“Лукавая судьба еще полна сюрпризов. Столько еще невиденного, неиспытанного, неосмысленного…”. Скорей – прижать к животу рысь, пушистого лиса Васю, енотов и носух, обнять и поцеловать волчицу Ирму…

Юля занервничала:

“Марина, прошу вас, напомните Ире – мы-то ведь с вами знаем – вы после Уголка Дурова, а я как человек уже много раз укушенный, – что у всех симпатяг есть зубы! И когда Боцман (енот), например, иногда при мне зевает, показывая молодецкие клыки, меня пробирает холодок под любящим материнским сердцем. Это правда…”