То же повторилось при Святославе. Он заявил грекам: «Хочю на вы ити и взяти град вашь». Они предложили ему не ходить, а взять дань, но не дали, и Святослав стал «грады разбивать». После этого он получил дань, почти дойдя до Царьграда. «Взя же и дары многы и возратися в Переяславень с похвалою великою». Но, желая иметь «мир и совершену любовь со всякимь великимь царем Гречьским», и он заключил договор – уже четвертый – с Византией 971 г.[52]
Любопытны и последующие факты, сообщаемые летописью. Когда Владимир Святой отказал варягам в выкупе, они потребовали от него, чтобы он по крайней мере показал им «путь в Греки», где бы они, очевидно, могли вознаградить себя[53]. Тот же Владимир стал в 988 г. добиваться руки греческой царевны Анны. Она на это ответила: «Луче бы ми зде умрети». Но братья стали ей объяснять необходимость согласиться: «Гречьскую землю избавишь от лютые рати; видиши ли колько зла створиша Русь Греком и ныне аще не идоши, тоже имут створити нам»[54]. Греки, видно, весьма боялись Руси, ожидая от нее всякого зла, а Русь смотрела на Грецию как на источник легкой наживы.
«Известно, – говорит Егунов, – что в истории всех почти торговых народов, от древних арабов до нынешних англичан включительно, торговля всегда прокладывала себе пути оружием, войной; но известно также, что недолго продолжалась такая дружба между торговлей и войной; скоро первая, в свою очередь, объявляла войну последней… Далеко не так было у нас». Единственной целью всех походов на Грецию являлась дань. «Имете ми ся по дань» – вот общее и единственное требование всех наших князей. Удовлетворялось ли это их требование в самой Греции или на половине пути – все равно: в том и в другом случае цель была достигнута и князья возвращались домой. Что же касается торговли, то, по мнению того же автора, «торговля в предприимчивых походах наших предков не только занимала далеко не первое место, но даже именно она служила для них одним из средств скрыть свою удаль. И вот важнейшая причина, почему, с одной стороны, Греция так нелицемерно жаждет мира в сношениях с Русью, с другой, почему наши князья так охотно и так самонадеянно сулят мир Греции, прикрывая его разными формами… В самом деле, основная мысль договоров не имеет ни малейшего соотношения с торговлей: у Олега “греци почаша мира просити”, а не торговли; Игорь точно так же обновляет “ветхий мир”; наконец, и Святослав говорит; “хочю имети любовь с царем”, а не торговлю. О последней не заикнулась ни одна из договаривающихся сторон. Греция ищет мира, Русь хочет Дани»[55].
Однако то обстоятельство, что в договорах в качестве цели заключения их указан мир, а не торговля, еще ровно ничего не доказывает. Мир являлся необходимым условием торговли, он обозначает нечто более общее, из чего затем вытекала возможность достижения и более специальных целей, в том числе возможности торговать. Грекам нужно было обезопасить себя от нападений Руси, заменить насилия их мирным обменом. Они готовы были давать Руси то же злато, те же паволоки и другие предметы, но без того, чтобы Русь предварительно жгла и грабила страну, мучила и «в море метала» жителей («не погубляй града»), и с тем, чтобы князья с своей стороны давали в обмен за получаемые от греков товары свои – невольников, воск и меха. Ради этого они и заключали договоры. В последних мы находим ряд статей, касающихся именно торговли, так что отрицать эту цель нет основания.
Больше всего о торговле говорится именно в первом договоре 907 г., где греки ставят следующие условия русским, приезжающим в Царь-град: «Аще придуть Русь бес купли, да не взимают месячины; да запретить князь словом своим приходящим Руси зде, да не творять пакости в селех в стране нашей; приходяще Русь да витают у святого Мамы и послеть царьство наше и да испишють имена их и паки ис Чернигова и ис Переаславля и прочии гради; и да входять в град одними вороты со царевым мужем, без оружья, мужь 50 и да творят куплю, якоже им надобе, не платиче мыта ни в чем же»[56].
Здесь находим прежде всего общее правило, чтобы Русь, являясь в Византию, «не творила пакости», не занималась вместо торговли грабежом и насилиями. Мало того, в целях предосторожности приезжающим в Царьград купцам предоставляется жить только в предместьях у монастыря св. Мамы, но отнюдь не в городе; они предварительно переписываются греческими властями («да испишють имена их»); они могут входить в город только через одни определенные ворота, партиями не более 50 человек, без оружия и в сопровождении царева мужа, т.е. греческих властей. Все это устанавливается «да не творять пакости в стране нашей». «Греки побаивались Руси, – поясняет В. О. Ключевский, – даже приходившей с законным видом»[57].
Когда А. Н. Егунов заявляет, что «все эти предосторожности, очевидно, не могли бы иметь места, если бы договор этот был торговый договор»[58], то он этим доказывает лишь незнакомство с характером торговли в ранние эпохи. Такие меры, как обязанность иноземных купцов селиться за городом или по другой стороне реки, протекающей через город, на островке или во всяком случае подальше от прочего населения в предместьях, находим везде и всюду на Западе в средневековую эпоху[59]. Мы видели это в хазарской столице Итиле, увидим в отношении немецких поселений на Руси. Первоначально новгородцы даже, по-видимому, не впускали немцев в город, а торговля происходила в Гостинополе, которое было, как можно думать, островом на Волхове. В Пскове немецкое торговое подворье находилось в предместье на левом берегу реки Великой, и немцам запрещалось переходить на другой берег реки в город[60]. Точно так же требование приходить в город без оружия, ходить по городу не иначе как в сопровождении местных властей устанавливается сплошь и рядом в отношении иностранцев – последнее нередко и в видах защиты их самих от нападений местного населения. Еще ранее по приказу греческого императора франки толпою не смели посещать город, но могли входить по 5 или 6 человек[61]. Самое пребывание русских купцов имело лишь временный характер – они получают месячное содержание, причем в требованиях, предъявляемых Олегом, говорится о том, что эта «месячина» в виде хлеба, вина, мяса, рыбы и овощей должна им выдаваться на 6 месяцев[62]. Очевидно, такой порядок выдачи припасов на полгода установился, он сохранен и в договоре Игоря 945 г. Здесь говорится, что русские не могут «зимовать у святого Мамы», как и «в устюе Днепра, Белобережи, ни у святого Ельферья; но егда придеть осень, да идуть в домы своя в Русь» (ст. 2. 10)[63],[64]. И это соответствует рассматриваемой эпохе – речь идет о временных поселениях иностранных купцов, караваны которых появляются в определенные времена года и по распродаже товаров возвращаются обратно[65], так что по этому договору 945 г. Руси не дозволяется зимовать не только в Царьграде, но и в весьма отдаленном от него устье Днепра – они обязательно должны отправляться домой. Так велик был страх греков перед насилиями со стороны русов, они желали иметь их возможно дальше от Черного моря, где купцы легко превращались в пиратов.
В правах русских, оговариваемых Олегом, прибавлено также, «да творять им мовь, елико хотять». Имеются в виду баня и пользование колодцами в Царьграде. Баня являлась исконным русским обычаем. Ольга «веле деревлянам мовь сотворити». Одинаковое с русскими разрешение пользоваться пресной водой для мытья получили венецианцы и генуэзцы по договорам с греками. По возобновленному договору с Исааком Ангелом 1192 г. генуэзцам разрешалось набирать воду из цистерн для домашнего употребления, но с тем, чтобы они не засаривали и не загрязняли их купаньем скота[66].
