Не обошлось наше путешествие без приключений. На траверзе Констанцы, или, как ее пока еще здесь называют, Кюстенджи, на нас из тумана выскочил турецкий пароходофрегат. По всей видимости, он рассчитывал на то, что в условиях плохой видимости сумеет добраться до Синопа, где пока еще не было нашего гарнизона. Но не повезло турку. Точнее, не турку, а англичанину, который командовал этим фрегатом. Он попытался от нас оторваться, но после предупредительного выстрела спустил флаг, даже не сделав попытки оказать сопротивление. Видимо, британский коммодор Грэг Кларк очень дорожил своею жизнью.
Правда, протестовал он очень бурно: брызгал слюной и угрожал нам карами земными и небесными. Но продолжалось это слюноизвержение недолго. Возмущенного британца отправили в компанию его соотечественника, плененного в Батуме, а турок высадили на шлюпки и предложили плыть назад, в Кюстенджи, благо расстояние до него было не более десяти-двенадцати миль. Доплывут, если жить захотят. А фрегат утопили – конструкция у него была старая: гребные колеса и паровая машина, донельзя изношенная, – так что пускать на дно такое антикварное судно было не жалко. Подрывной заряд в машинное отделение, глухой взрыв, облако пара, поднявшееся до клотиков – и фрегат, накренившись, вскоре лег на борт, а потом, перевернувшись, скрылся под водой.
Лейтенант Макаров внимательно наблюдал за всеми нашими манипуляциями. Даже что-то чиркал карандашом в маленький блокнотик. Будем считать, что мы провели мастер-класс. Хотя учить ученого… Степан Осипович в свое время внимательно проштудировал историю крейсерства рейдера конфедератов «Алабама», и собрался повторить успех ее командира Рафаэля Семмса. А когда капитан 1-го ранга Перов провел с Макаровым что-то вроде штабной игры, познакомив предварительно с такими неизвестными в XIX веке вещами, как радиолокатор и средства беспроводной связи. Оценив наши технические достижения, Степан Осипович пришел в восторг. Он даже стал потирать руки, предвкушая, какую охоту на британские торговые суда устроят корабли его отряда в Средиземноморье. Талантливый человек – все схватывает на лету.
А потом мы подошли к Варне, и наступило время расставания. Ольга рыдала как маленькая девочка, глаза у нее покраснели, а я не успевал вытирать у нее слезы. Пришлось даже сбегать в санчасть и принести оттуда пузырек с валерьянкой. С большим трудом я успокоил нашу голубоглазую юнгу-непоседу. Всхлипывая, она прижалась ко мне и зашептала быстро и горячо:
– Дядя Игорь, вы возвращайтесь побыстрее… Я буду вас ждать долго-долго… Дядя Игорь, вы самый хороший, самый красивый, самый храбрый на свете… Дядя Игорь, я знаю, что я еще маленькая, но я подрасту, вы подождите, не женитесь на другой… – Тут Ольга опять подозрительно захлюпала носиком, и губы ее задрожали…
«Бедная девочка, – подумал я, – ты повзрослеешь, поумнеешь, и найдешь себе жениха помоложе и красивее меня…» И тут мне почему-то очень захотелось, чтобы этого не случилось, и чтобы Ольга действительно дождалась меня из похода. Чтобы она скорее стала совершеннолетней (по законам Российской империи совершеннолетие у девушек наступало по достижении ими 16 лет) и перестала называть меня «дядей Игорем»…
Стараясь успокоить уже готовую снова пуститься в рев Ольгу, я стал ласково поглаживать ее по голове. Почувствовав мое прикосновение, она крепко-крепко вцепилась в меня, словно я был для нее единственным родным человеком на всем свете.
– Глупенькая… – шептал я ей, – все будет хорошо, вот увидишь, я тебе это обещаю. Разобьем турок, и я вернусь к тебе. Потом отвезу тебя к твоим родным: папе, тетушке, братьям и сестрам. Я познакомлюсь с ними, и думаю, что мы сумеем друг другу понравиться. Ведь, Ольга, все будет именно так?
Мой голубоглазый чертенок поднял ко мне свое зареванное лицо, и сказал:
– Дядя Игорь, я верю, что все будет именно так, как вы сказали… Я знаю, что вы никогда никого не обманываете… Я верю вам… – А потом, немного подумав, она неожиданно сказала: – дядя Игорь, можно я вас поцелую? – И, не дожидаясь моего ответа, она поднялась на цыпочки, и я ощутил на своих губах солоноватый от слез ее робкий и нежный поцелуй…
11 июня (30 мая) Борт ракетного крейсера «Москва».
Капитан Тамбовцев Александр Васильевич.
Наш вертолет приземлился на вертолетной площадке крейсера «Москва». Утомленные длительным перелетом и оглохшие от рева двигателя, мои спутники стояли на палубе крейсера слегка одуревшие, и жадно глотали свежий морской воздух.
По плетенке, раскинутой на вертолетной площадке, к нам подошел командир крейсера капитан 1-го ранга Остапенко. Видимо, уже предупрежденный адмиралом о составе делегации, он подошел к цесаревичу, козырнул ему, а потом протянул руку для приветствия.
– Господин полковник, пройдемте со мной в отведенные вам каюты. Крейсер к походу готов, и через несколько минут мы снимемся с якоря.
Адъютант цесаревича, Сергей Шереметев, бережно извлек из большого саквояжа аккуратно сложенный шелковый вымпел, который должен означать, что на борту «Москвы» путешествует наследник российского престола, и передал его командиру крейсера. Морской церемониал незыблем во все времена, и уже через десять минут вымпел весело трепыхался под игривым напором легкого ветерка на грот-стеньге.
Когда церемониал был окончен, рассыльный матрос повел нас по палубе корабля. Мы услышали шум выбираемого якоря, потом зашумели где-то внизу турбины, палуба слегка завибрировала, и видневшийся вдалеке берег острова Лемнос стал медленно удаляться. Спустившись по трапу на нижнюю палубу, мы подошли к дверям офицерских кают. Две из них, рассчитанные на двух человек, и станут нашим домом на ближайшие сутки. Цесаревич со своим адъютантом Сергеем Шереметевым расположился в одной, а я с герцогом Сергеем Лейхтенбергским – в другой. Казачков, слегка растерявшихся в незнакомой для них обстановке, рассыльный повел в матросский кубрик, отведенный для прикомандированных к кораблю морских пехотинцев. «С этими, не забалуют даже такие задиры, как донцы», – пояснил я герцогу Лейхтенбергскому.
Герцог, несмотря на его пышный заграничный титул, оказался веселым и общительным молодым человеком. Оглядев по-спартански обставленную каюту, он сказал, что это для него весьма и весьма роскошная обстановка. Оказывается, его мать, великая княгиня Мария Николаевна, придерживалась в воспитании методов своего отца, императора Николая I.
– Мы спали всегда на походных кроватях, а летом на тюфяках, набитых сеном, и покрывались одним тонким пикейным одеялом, – сказал герцог, в его голосе чувствовалась грусть по давно ушедшему детству.
Вскоре командир крейсера через рассыльного пригласил нас на ужин. За столом в кают-компании офицеры крейсера украдкой бросали на цесаревича любопытные взгляды. Но их тоже можно понять: перед ними была живая история – наследник российского престола, будущий царь Александр Миротворец! Но сам Александр Александрович, по всей видимости, привыкший к вниманию, которое вызывала его фигура, сидя за столом, спокойно вкушал макароны по-флотски, запивая их витаминизированным компотом из сухофруктов. В еде, как я помнил по воспоминаниям его современников, цесаревич не был привередлив.
Приняв пищу, мы вышли на палубу. Остров Лемнос давно уже скрылся за горизонтом. Незаметно наступила южная ночь. Мы с моими спутниками спустились на нижнюю палубу и разошлись по каютам. Перед сном мы немного поболтали с Сергеем Лейхтенбергским; пришлось некоторым образом удовлетворить острый приступ любопытства, образовавшийся у молодого человека. Будущее он представлял себе по романам щелкопера Фаддея Булгарина, который лет сорок назад был плодовитее нашей Донцовой. Пришлось аккуратно его в этом отношении перепросвещать.
Ранним утром, на самом рассвете, мы были уже на подходе к Пирею. Встречные корабли – в основном греческие рыбацкие каики – почтительно уступали путь огромному кораблю под андреевским флагом. С идущего контркурсом небольшого итальянского пассажирского парохода на нас с любопытством уставились стоящий на мостике капитан и несколько палубных матросов. Пассажиров видно не было – наверное, еще не проснулись.
