Лишь когда за типом в маске бесшумно закрылась дверь, он буркнул, словно оправдываясь:
— Терпеть не могу, когда отвлекают!
— Я тоже, — сочувственно кивнула Клодин.
— Может быть, раз так неудачно вышло — не будем доигрывать эту партию? — подбирая упавшие пешки, предложил шейх. — Начнем по новой? — Очевидно, он полагал, что безотрадная для него позиция, сложившаяся на доске — это всего лишь случайность, и уж в следующий-то раз он обязательно выиграет.
— Да, разумеется.
От своего намерения она при этом отступать не собиралась: двух побед подряд для него было вполне достаточно, третья — это уж слишком.
Часов в одиннадцать, после долгих мытарств, Абу-л-хаир признал свое поражение; предложил неуверенно:
— Ну что — еще партию?
Клодин покачала головой.
— Мне, пожалуй, уже пора. Поздно.
Время и впрямь было позднее, вот-вот, по идее, должен был появиться Томми.
— Может быть, вам стоит, — нерешительно сказал шейх, — переночевать сегодня у меня? — Добавил, увидев, что она качнула головой: — Нет, вы не подумайте... здесь, на диване...
Клодин еле сдержала улыбку: вот о чем она думала меньше всего — так это о том, что у него по отношению к ней могут возникнуть какие-либо неблаговидные намерения.
— Нет, это неудобно.
— Но здесь вам будет безопаснее.
— И так все будет в порядке, — оптимистично заверила она.
— Ну что ж... — он поджал губы, вроде даже слегка обиделся, — в таком случае Зияд вас проводит. — Одним плавным движением, не коснувшись рукой пола, поднялся с подушки, на которой сидел, и ушел в кабинет.
Зияд — из вредности, наверное — снова повел ее через улицу. Накрапывал мелкий противный дождик, и идти приходилось медленно, чтобы в темноте не поскользнуться на луже. Освещена была лишь средняя палуба, где у лебедки по-прежнему копошились люди в желтых водонепроницаемых куртках, как у дорожных рабочих. Человек в маске тоже был там — Клодин заметила промелькнувший сгустком мрака черный балахон.
Подумала — тоскливо, сама понимая, что версия идиотская и никакой критики не выдерживает: «А может, это все розыгрыш?! Спектакль, придуманный для развлечения гостей, чтобы им было потом что вспомнить — вроде как иногда делают на туристических лайнерах: труппа актеров разыгрывает якобы произошедшее убийство. Потому и маска — чтобы было страшнее и занимательнее...»
Она сама понимала, что скорее уж можно поверить в то, что тип в маске — инопланетянин, и морду страшную зеленую прикрывает, чтобы людей не пугать, но упрямо продолжала додумывать: «...Среди пассажиров тоже есть двое-трое артистов — Каррены, например, или эта самая итальянка. И Ришара на самом деле никто не избивал, и Халид тоже жив-здоров...»
Озарение наступило внезапно — вдруг, мгновенно, сама собой, в голове ее выстроилась целостная и логичная версия, объяснявшая все — от поведения шейха до двух человек под одной маской.
Клодин так резко остановилась, что шедший сзади Зияд чуть не налетел на нее.
— Забыла что-то? — спросил он.
— Нет... нет, — отмахнулась она. — Сейчас...
Еще несколько секунд, сосредоточиться, додумать до точки — все ли сходится, все ли верно?!..
Она обернулась.
— Все в порядке. Пойдем.
Сердце прыгало от возбуждения; Клодин тоже хотелось запрыгать, покрутиться на месте — а потом схватить кого-нибудь за рукав, сказать: «Послушай, я знаю, знаю! Я догадалась!»
Но не Зияду же это говорить — ведь он наверняка и без ее откровений знает, кто скрывается под белой пластиковой маской...
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
Из дневника Клодин Бейкер: «...Может, он хоть по случаю свадьбы усики свои дурацкие согласится сбрить?»...
Едва войдя в каюту, она, не раздеваясь, рухнула ничком на постель, крепко зажмурилась и вжалась лицом в подушку: еще раз обдумать, теперь уже без спешки — просмаковать все от начала до конца.
Под маской — Халид.
Халид, который жив-здоров и лишь притворился убитым. Кто второй (то есть первый, появившийся всего один раз) человек в маске — неважно, он был нужен лишь для того, чтобы якобы убить секретаря шейха. И чтобы тот мог возродиться в роли зловещего главаря террористов.
Халид...
Халид, который знает в лицо всех гостей, и они знают его. Потому на нем и эта маска пластиковая, а не тряпочная с прорезями для рта и глаз, как часто показывают в фильмах — в эти прорези ведь и губы видны, и глаза, и общие какие-то черты — овал лица, форма подбородка — под обтягивающей тканью заметны. Кроме того, пластиковая маска, в отличие от тряпочной, еще и голос искажает.
И теперь понятно, почему шейх не особо переживал по поводу смерти секретаря и почему он себя так по-свойски ведет с главарем террористов — спорит с ним, кричит... он и раньше на него точно так же кричал. И, как ни неприятно это сознавать, но теперь уже не остается и тени сомнения, что он вовсе не безвинная жертва террористов...
Клодин со вздохом перевернулась и села.
Думать о том, что Абу-л-хаир связан с террористами, было неприятно. Такой дружелюбный милый старик — и разговаривает по-доброму, и по-детски радуется, когда в шахматы выигрывает, и защищал ее, даже Зияда к ней приставил... И при всем этом — с самого начала знал, что яхта будет захвачена. Знал и в Филадельфии, когда ее приглашал в «хозяйки круиза», и когда кивал и улыбался гостям на праздничном ужине — улыбался, зная, что всего через несколько часов их жизнь обратится в кошмар...
Наверное, ей полагалось бы сейчас испытывать неприязнь к нему, но не получалось. Получалась жалость. Жалость и — в глубине души, вопреки всему — симпатия.
Клодин не оставляло ощущение, что в намерения шейха не входило ни изнасилование Дорны Тиркель, ни избиение Ришара и что происшедшее вчера вечером оказалось для него таким же шоком, как для всех пассажиров. А может быть, и большим — потому что он, в отличие от них, был уверен, что контролирует ситуацию, держит в руках все нити правления.
Скорей бы уж Томми пришел! Ей не терпелось поделиться с ним своими умозаключениями...
На этот раз Томми не влез в иллюминатор и не приполз по воздуховоду. В каюту он проник самым простым и тривиальным способом: через дверь. Не постучав, а просто открыв ее ключом.
— Что? — вскинулась Клодин. Вскочила с кровати, собиралась уже, как советовал Зияд, заорать что есть сил, и только тут поняла, кто это.
На нем была желтая куртка с капюшоном, как у тех, кто чинил на палубе лебедку, на шее автомат; он откинул капюшон, улыбнулся — и Клодин бросилась к нему и зажмурилась, когда он обнял ее, крепко, как всегда при встрече.
Прошло несколько секунд — всего несколько блаженных секунд покоя и безопасности — и Томми уже отстранился; держа ее за плечи, сказал:
— У нас нет времени. Собирайся. Оденься потеплее, во что-нибудь темное. Возьми свой паспорт, и если есть что-то ценное, тоже забери. Я не знаю, когда мы сможем сюда вернуться.
Он смотрел серьезно, уже без улыбки, и что-то в его глазах, в его отрывистых фразах подсказало Клодин, что сейчас не время для расспросов.
— Тебе удалось вчера сообщить, что яхта захвачена? — все же спросила она, открывая шкаф и доставая черные джинсы.
— Да, Помощь скоро прибудет. — Когда?
— Утром. Но мне сейчас обязательно нужно еще раз связаться... С катера, как вчера ночью, не выйдет — на палубе народу полно, мышь не проскочит. Придется идти в рубку, там они меня не ждут. А ты пока спрячешься где-нибудь на верхней палубе.
— Зачем? — Клодин действительно не понимала, зачем ей куда-то идти и прятаться, почему нельзя дождаться помощи просто в каюте.
— Сейчас — никаких вопросов. Одевайся. Времени нет.
— Я тебе еду в холодильнике оставила. Да, послушай...
