Он открыл верхний ящик трюмо и вытащил оттуда истёртое, полинявшее, некогда махровое полотенце, всучил мне бритву и мыло. Я отправился в ванну не без удовольствия! Вода, правда, была только холодная, и та зафыркала в кране и полилась коричневой жижей. Пропускал минут пять! Но потом всё же разделся, шагнул в ржавую чугунную ванну, облил тело водой и полностью намылился. Вот оно - удовольствие! Несмотря на ледяной поток, я наслаждался запахом мыла и прямо-таки чувствовал, как раскрылись все поры на коже, как благодарно измученное природной грязью тело. Когда начал станком скрести щеки, скулы, подбородок, чуть не застонал от экстаза. Но чёрт!
В самый разгар моего балдежа в ванную комнату без зазрения совести зашел мой юный друг и начал раздеваться! Караул! Помня, какой эффект на мои мужские позиции оказала атака его рассказа, да и вид голого тела там, на реке, я судорожно засобирался вон. Схватил псевдомахровое полотенце и стыдливо попытался прикрыть свои причиндалы. У меня почему-то не получалось, полотенце падало, я психовал, а этот бессовестный гадёныш лыбился и облизывался! Да-да! Он облизывался! Я в панике выбежал из ванны!
Увидел, что Петер открыл окно в комнате, стёр пыль со стола и установил, подключив к сети, айпэд. Флешка модема весело мигала синим огоньком. Тут же были выгружены продукты: консервы, хлеб, кекс, колбаса, пачка чая, якобы гусиный паштет, маленькая бутылка коньяка. Я похлопал полотенцем по себе и поспешно напялил новые штаны прямо на голое тело, без белья. Пошёл на кухню. Здесь на плите закипала вода в маленькой кастрюльке.
— Э-эй! – послышалось из ванны. — Па-а-аш! Принеси мне полотенце!
Надо нести. Беру ту мокрую тряпицу, что он полотенцем назвал и, настроившись на хладнокровие, заглядываю в ванную комнату. Петер стоит прямо передо мной. И, блин, всё делает медленно. Этот пидорас по-любому со мной играется! Чего хочет-то? Спинку выгибает, губки надувает, жопой крутит… Тьфу на него!
Из ванны он вышел голым, но с дырявым полотенцем на бедрах. Поднял руки и, изображая, как надевает резиновые перчатки, изрек:
— Что ж, уважаемый коллега! Приготовьте операционную, несите наркоз и точите скальпель! Будем резать!
Он велел мне принести кастрюлю с горячей водой в комнату, вывалил аптечный пакет на диван и уселся туда сам, положив под раненную ногу целлофановый пакет. Потом в горячую воду кинул дугообразную иглу, вытащил салфетки и смочил. Аккуратно стал промывать рану, а я сидел, как в кино – порно и триллер одновременно. Его голое, «лысое», гладкое тело с выглядывающим из-под полотенчика членом и мошонкой вызывали во мне какие-то порнографические мысли. Но лицо, белое и серьёзное, рана, рваная и кровящая, говорили, что кино — отнюдь не комедия. Петер, ловко прихватив кончик ампулы с лидокаином, хрустнул стеклом. Зубами порвал обертку шприца и вытащил. Местное обезболивающее. Всадил в бедро, чуть сжав пальцами левой руки плоть. Петер даже не поморщился, даже не вздрогнул. Потребовал, чтобы я из сумки вытащил ножницы и смочил их лезвия хлоргексидином. Петер ножницами осторожно и медленно отрезал (!) краешек побелевшей на ране кожи. Увидев мой изумленный взгляд, объяснил:
— Она мёртвая, надо иссечь!
Приложил к ране салфетку с хлоргексидином и начал вдевать шелковую нить в кривую иголку, которую он достал из кастрюли ложкой, отчаянно матерясь, так как иголка была вредной – не прихватывалась. Когда вдел, пощупал пальцами кожу вокруг раны, кивнул и заголосил интонацией циркового шпрехшталмейстера:
— Слабонервных и беременных просим удалиться! Впервые на арене Петерис Мелис! Смертельный номер «Лоскутный шов Лежара»! Тра-та-та-та-та!
Раненый шутник смело протыкает кожу в ране, держа кривую иголку в правой руке, а левой промакивая кровь. Юный хирург протаскивает нить, оставляя хвостик, быстро прокалывает еще раз, уже на другом краю раны, направляет иглу еще в сторону. Как будто ковыряет… Чума! Смотрю на его лицо, а там нет страха, брезгливости, неуверенности, только холодная решимость и сосредоточенность. Напоследок он завязывает две нити узелком, стягивая рану, собирая её разведенные края воедино.
— Сестра, ножницы! — он показывает мне, что нужно отрезать нитки. Я отрезаю.
— Сестра, тампон! — я подаю ему еще салфетку. — Ещё тампон!
— Сестра, шприц на три миллилитра! Антибиотик! — я протягиваю бициллин. Он умело набирает лекарство и равнодушно колет возле раны.
— Сестра, бинт! …Хлоргексидин! Ещё бинт!.. Ножницы! Вот здесь отрежьте! Сестра, воды! Сестра, а поцеловать?
Вот придурок! Я настолько был загипнотизирован его действиями, что реально потянулся губами к его лицу. Тьфу! Хитрый Петечка только хмыкнул и лукаво заулыбался.
Потом мы устроили пир. Налопались всего и помногу! Сначала запивали чаем, прямо из кастрюльки, а потом ликвидировали коньяк. Я пытался вызнать, откуда у Петера медицинские навыки. Он отшутился. Пытался выяснить, что это за квартира. Он ушёл от ответа. Пытался выспросить про заказчиков. Он послал меня на хуй. Пытался уговорить его посмотреть новости в интернете. Он заявил, что пора спать и что я, пьяный гомофоб, его достал.
Это меня обидело, и я лёг спать на скрипучий диван, отвернувшись лицом к стенке. Уснул мгновенно. Ночью просыпался дважды. В первый раз обнаружил, что Петер освещён голубым светом монитора, он хмурится, щурится, сдвигает брови, погружен в Интернет-пространство. Второй раз проснулся оттого, что полуголое тело вклинивается между мной и стенкой, обвивает меня руками, укладывает на меня ногу, дышит в шею и шепчет:
— Ах ты, пьяный гомофоб! Ах ты, голубоглазый супермен! Ах ты, ебучий тренер! Что ж ты весь коньяк выдул? Теперь вот я нюхать должен… Пашка-чебурашка! — и чмок меня в губы! Наверное, это я уже сплю, так как про чебурашку – это явно перебор, у меня нормальные уши!
Комментарий к – 6 –
========== – 7 – ==========
— Ляля! Солнышко, не стесняйся… М-м-м… Лялечка, почему у тебя маленькие-то такие? Куда делись? Моя хорошая, ближе… Иди ко мне… Где твоя попочка?
— Где, где? На месте! — неожиданно низким голосом ответила Лялька. — Но вообще-то мы с тобой так не договаривались!
Голос оказался настолько необычным, неподходящим для шлюхи Ляльки, что вернул меня из сна в реальность. Я мял и слюнявил Петера! Ужас! Осознание этого факта оказалось целительным, ибо ещё немного, и я бы взгромоздился на него в поисках места для моего стояка. Отталкиваю от себя этого поганца:
— Ты? Какого чёрта?
— Я – «какого чёрта»? Это ты на меня полез! — возмущенно заявляет Петер.
— Если бы… Если бы ты не улегся ко мне, ничего бы такого не случилось!
— А куда мне надо было улечься? На пол? Или на стол, калачиком?
— Ты прижался ко мне!
— Какие мы нежные и чувствительные! Но в отличие от тебя я не искал, где у тебя попочка, и не интересовался, почему у тебя нет титек.
— Это я не у тебя искал…
— А у кого? — поганец начал крутить головой. — Что-то никого здесь не вижу больше! Или этот субъект под диван спрятался? — Петер быстро перегибается через меня, свисает вниз головой, а главное, прижал меня своим теплым телом, выпятил свой зад. Стервец!
Хватаю его за пояс штанов и отбрасываю в стену, плевать, что у него рана на ноге! Не будет развращать меня своим тельцем, своими глазками невинными, своими голубыми выходками. Петер ойкнул и… захихикал. Мерзкий тип! Я соскакиваю с дивана, злой, как тысяча чертей, бегу в ванну и туалет.
Раз уж проснулся, решил чайку выпить. Дождался кипятка в кастрюльке, нарезал кекс и отправился завтракать в комнату. Раненый гадёныш притворяется спящим.
— Эй! Петенька! Завтракать будешь?
— Я тебе говорил, что я очень злопамятный и мстительный?
— Да ну?
— Ну да! Еще раз назовешь меня Петенькой, пожалеешь!
— М-м-м? Страшно! И что ты сделаешь, ПЕТЕНЬКА? Громко пукнешь? Разговаривать не будешь? Вконтакте напишешь унижающий меня статус? Ну, так пукай, не разговаривай, выкладывай.
Петер обиженно отвернулся от меня, лёг на спину (на левом боку он лежать не может из-за раны), переплёл руки на животе. Артист! А вдруг и вправду разговаривать не будет? Это же мучение будет! Отламываю кекса, сажусь рядом с обиженным тельцем на коленки.
