Литмир - Электронная Библиотека

– Что такое кресало?

– Леший его знает! Из любовной лирики, слушай!

Сердце мое пало, до пяток не дошло.
Застряло в пищеводе, как заяц в огороде.

– Подавиться любовью? Мощно!

– Производственная тема, сельскохозяйственная.

Коровье стадо много молока давало,
Но от сибирской язвы, к сожаленью, пало.

– Ты зачем целое стадо погубила?

Оно лежало тихо, не воняло.
Подобного доселе не бывало!

– Все, приехали, поэтесса!

– Ой! – Я с трудом обрела равновесие, выбравшись из машины. – Чуть не упало!

Момента распития ликера «Пало» я не помню, а также как добралась до кровати, сняла платье и натянула пижаму. Но среди ночи меня разбудила революция, которая началась во всех желудках одновременно. Я рванула в туалет: то обнимала унитаз, склоняя в него голову, то плюхалась попой на стульчак. Проделав это упражнение несколько раз, обессиленная, наконец, подошла к зеркалу, чтобы умыться. Увидела себя и завопила благим матом…

– А-а-а! – кричала я в ужасе, выскакивая в коридор и натыкаясь на японские вазы на подставках.

Вазы падали и бились, я вопила. На шум прибежала Люба, включила свет.

– А-а-а! – увидев мое лицо, в страхе закричала она.

В первый момент Люба меня не узнала. И, как призналась позже, подумала: «Специально грабителей с мерзкой рожей подбирают, чтобы людей пугать. Но хоть бы оделись прилично, когда на дело идут! Обнаглели! В пижамах!»

Лица, как такового, у меня не было. А была страшная распухшая харя, почему-то напоминающая маску льва. От глаз остались щелочки, нос увеличился в три раза, раздувшиеся щеки при беге колыхались. И вся эта красота – в алом цвете и в буграх крупной сыпи. Покраснело все тело и покрылось прыщами.

Меня захватил очередной позыв, я заскочила в спальню, кажется мавританскую, повезло – знала, где туалет, бросилась туда.

Я стонала, сидя на унитазе. Люба, оказывая мне посильную помощь, стояла рядом и периодически нажимала на рычаг сливного бачка.

– Сволочь! – ругалась она. – Уволю без выходного пособия! Пусть сдохнут от голода его братья и сестры, если он такой прохвост! Кобель! Лентяй! Урою!

– Кого? – простонала я.

– Хуана, задери его черти, кого же еще! Ведь при тебе, когда ты листочек сорвала, на чистом русском, то есть испанском, сказала ему: ядовитый плющ! А он: нет, сеньора, ошибаетесь, сеньора! И кто был прав? Ты видишь?

– Объясни, ты знаешь, что со мной?

– Во-первых, отравление от передозировки здешней пищи. Это чепуха, со всеми бывает, кто у меня первый раз гостит. «Пало» быстро на ноги поставит.

– Во-вторых?

– Ядовитый плющ – очень плохое растение, у многих вызывает страшную аллергию. Я могу брать его руками, а муж за три метра от запаха пятнами покрывается. Весь ядовитый плющ на участке я извела, но, видишь, он снова полез, и, главное, от хорошего плюща он трудно отличим. Вот идиот Хуан и доказывал мне, что ядовитый плющ не ядовитый…

– Люба! Что со мной будет?

– Только не отек легких! У тебя нет отека? Тогда в госпиталь не повезу, сюда врача вызовем. Поднимайся. Идти можешь? Не можешь? Я тебя доволоку.

По дороге в мою спальню мы заглянули еще в три, где я проверила работу унитазов.

Две недели я провела в постели. Мне ставили капельницы, делали уколы, кормили кисельной бурдой. Поскольку врач «Пало» запретил, отравление задержалось надолго, в туалете я хорошо изучила каждую плитку кафеля… Пищевой удар вкупе с аллергическим – это я вам доложу!

Когда Любе нужно было ненадолго отлучиться, сиделкой при мне оставался Хуан, конечно же не уволенный. Юноша сидел на стуле, заламывал руки, просил прощения и пылко уверял, что я была и буду красивой женщиной, а сейчас у меня «период» – это слово он выговаривал по-русски и вставлял куда надо и не надо.

«Период» закончился, в приблизительно человеческий вид я пришла только перед отъездом с Майорки. Люба робко предлагала задержаться, поплавать на яхте, посмотреть пещеры и прочие достопримечательности.

– Рояль, на котором играл Шопен, – соблазняла меня. – Он тут с Жорж Санд отлично время проводил.

– Рояль?

– Композитор! И вообще, здесь столько можно увидеть! Хоть на недельку останься.

– Нет, домой.

Мне казалось, что на каждом углу чудного острова меня подстерегают ядовитый плющ и непосильные гастрономические утехи.

* * *

Встретив меня в аэропорту, Лешка спросил:

– Что у тебя с лицом? Сгорела?

– Нет, погорела!

Следствием чудовищной аллергии было глубокое шелушение всего тела. Когда краснота прошла, кожа лопнула и стала облезать.

Кстати, многие женщины специально и с помощью косметологов сжигают кожу лица фруктовыми кислотами или лазером, чтобы старая сгорела, слезла, а появилась новая, молодая и чистая. Процедура называется пилинг. Он у меня невольно и случился. Через месяц я, похудевшая и отшелушенная, выглядела исключительно молодо. Меня спрашивали, как удалось так похорошеть.

Я отвечала честно:

– Провела отпуск на Майорке.

Сослуживцы шептались за моей спиной: «Она у жены Хмельнова гостила. Конечно! Некоторым везет!»

* * *

Отступления закончены, возвращаюсь в сегодняшний день. Хотя могла бы еще многое про Любашу поведать, бью себя по рукам, точнее, затыкаю рот. На повестке дня моя злополучная беременность и решение первой открыться Любе.

Позвонила ей, когда детей не было дома.

– Привет! Как дела?

– Бросай трубку! – здоровается Люба. – Сейчас наберу!

Меня не разорит звонок на Майорку, но Люба считает недопустимыми мои траты, которые может взять на себя.

– Привет! – Она тут как тут. – Что новенького?

– Будет ребенок! – выпаливаю сразу, чтобы не утонуть в текущих мелких новостях и не передумать признаваться.

– Удивила! Прекрасно помню. Как Лика себя чувствует?

– Лика ни при чем. Я про себя.

– Ага! – смеется Люба. – Бабушка Кира переживает переход в новый статус?

– Наоборот, радуюсь. Люба! У меня будет ребенок!

– Сколько можно твердить? До тебя только сейчас дошло?

– Это ты, наверное, «Пало» перепила и устриц объелась! Я человеческим русским говорю: у меня будет ребенок! Я бе-ре-мен-ная!

– Чего-чего? Повтори! Из-за чего беременная?

– Из-за того самого! Как будто есть варианты!

– Но у тебя же климакс! Сама говорила! Так живописала, что и у меня началось. Кирка, я ночью потею, – тихо, как страшную тайну, сообщила Люба, – иногда и днем. Будто батарейку проглотила и она периодически включается. И такой жар!

– Но ты всегда любила тепло и ненавидела холод!

– Верно. Если бы при климаксе было как в Уренгое зимой, я бы повесилась.

– Люба, я правда беременная!

– Какой сегодня день? Вы что там, первое апреля перенесли?

– Люба, я серьезно! Залетела очень прочно, все сроки прошли. Думала, климакс, оказалось, беременность. Люба! Что мне делать?

– Не рожать же в самом деле! В твоем со мной возрасте! Кирка! Найди врачей!

– Чего их искать, врачей навалом.

– Ты не бойся! Тебя же под наркозом!

– И его тоже? Под наркозом ребеночка придушат? Он боли не почувствует?

– Кирка! Он ведь может быть идиотом или дебилом.

– Это мой дебил! – заявила я твердо.

– Ты с ума сошла!

– Не без того.

– Хочешь рожать? А как же внук?

– У Лики мальчик, а у меня девочка.

– Какая девочка?! – Люба так завопила, что я трубку от уха убрала.

Она правильно разорялась, но все эти аргументы я давно уже себе приводила. И про то, что каждому возрасту свое, и про нищету плодить, и про дебилов, и про ранние смерти поздних матерей…

15
{"b":"20675","o":1}