— Нир, только прошу — осторожней с мальчишкой, — просил Олеандр за своего ученика, разве что хвостом не метущего в предвкушении полета.

— Не учи дракона с наездником летать! — отмахнулся телохранитель, перекидываясь в тело небольшого коричнево-зеленого дракона.

Медленно подойдя к ним, Стас встал в свою любимую позу, заложив большие пальцы рук за ремень походных брюк. Лениво посмотрел, как слишком активный оборотень залезает на спину дракона, а его учитель в это время о чем-то беседует с Нирраном. Ментально, разумеется. Но такое иногда заметно.

— Рани, — позвал он, когда дракон уже собирался взлетать. К Стасу тут же развернулась голова Нира, усажанная таким количеством шипов, будто тот породнился с самой красивой розой. От нелепости сравнения всегда сумрачного, словно самый темный бор перед грозой века и милого романтического цветочка, губы Стаса сами собой растянулись в довольно примечательную улыбку. Слишком мягкую, даже влекущую, такую неподходящую к его словам. — Пусть они хоть полмира разносят, но если вы тронете племянников — я остальные с Драконьей пустошью сравняю.

Нирран никак не отреагировал ни на угрозы, ни на обобщенное обращение «Рани», просто продолжал так же спокойно рассматривать мужчину стоящего рядом. И в человеческом и в драконьем облике он был чуть выше этих близнецов Ту, но обладал куда более тонким и пожалуй даже изящным телосложением, не отменяющим особой внутренней силы и способностей. Сам поднебесный народ не очень-то любил сравнений между собой и никогда не соизмерял силы по каким-то критериям, так что синекрылый вполне мог бы справиться с обоими Рани, если бы сильно захотел. Но в данный момент сам Нирран не собирался рассматривать подобную возможность, как и задумываться — почему Стас говорит это именно ему, а не Миру. Его больше интересовало другое.

— Стас, что ты чувствуешь? — озвучил его мысли Олеандр.

Тот лишь помотал головой и посмотрел себе под ноги.

«Нир?»

«Летим. Олеандр за ученика беспокоится».

Зачем соврал брату?

Нирран тоже чувствовал… как стягивается петля действий, слов, боли и решений.

— Не стоило вспоминать судьбу. Она всегда приходит на зов.

Золотые чешуйки дракона отливали на утренним солнце чистым багрянцем. Хлестнув длинным хвостом, он срубил под корень огромную ель, и под звук ее падения взлетел.

Кто-то должен умереть, чтобы у кого-то другого был шанс выжить. Без жертв невозможен полет.

Нирран помнил об этом, когда до побелевших пальцев сжимал кинжал в форме змеи. Помнил, когда смотрел в глаза брата. Когда убивал его, отпуская на свободу мятущуюся, уставшую душу. У каждого своя судьба, на чьи бы имена она не отзывалась.

Цитадель в эти дни стала самой собой, но тысячелетней давности. Боевым фортом в преддверии новой беды. Драконы, все еще не восстановившиеся после ментального удара, казались как никогда потерянными и совершенно не понимали, что же творится с привычным миром. Похищение молодой беременной драконицы само по себе было чем-то сверх их понимания, как и появление новой Хранительницы. Но когда забрали и ее, вместе с двумя взрослыми, сильными драконами линии Ту, в пору ждать третьего пришествия богов. Все, к чему привыкла большая часть клана, рожденная уже после воин и самого появление Алауэн как самостоятельной силы, враз летела под откос, рассыпалась истлевшей травой, чей пепел едва горчил в воздухе и навевал мысли об осени. Осени драконов.

Едва стоящий Станислав покачиваясь вошел в комнату и требовательным взглядом оглядел присутствующих. Большинство из тех, кто находился в большой комнате, отвели глаза. И это было больше, чем слова. Нет, их не нашли.

— Тебе бы отлеживаться надо, — нежно посмотрела на него сестра.

— Большинство в Цитадели сейчас полусвежих зомби напоминают, а я с нежитью не сплю. Так чего мне в постели делать?

— И самый главный тут зомбь — это ты! И всё туда же.

— Я чужие лавры не отбираю, — кивнул он в сторону стоящего у окна Ниррана. — И почему туда же? Я за разнообразие. Но последнее время всё меня и меня.

Стаська улыбнулась и это стало главной наградой за его клоунаду.

«Прости…»

Женщина улыбнулась еще сильней. Кому как не ей знать, сколько готов был отдать брат за ее благополучие. Ее глупый, самонадеянный, отчаянный и открытый Стас, ее вторая, наверное, лучшая половинка сердца. Сколько раз именно он вытаскивал вспыльчивую, порывистую сестренку из дурных историй, сколько раз подставлял за нее свои крылья, сколько крови, своей и чужой пролил. Верный этой самой первой любви. Верный до последнего вздоха, до исступления, до крайней точки взлета. Как когда-то не смог быть той, что выбрал не по праву рождения, а по зову сердца. Стася едва помнит ту девушку, сумевшую обрести любовь ее брата, но не его самого. Ему едва исполнилась сотня, для дракона — почти юношеский возраст. Оборотень-тигрица была страстной, темноглазой, знойной, как солнце в песках. Может быть именно это так испугало Станислава? Или то, что судьба сделала выбор за него, столкнув с красавицей Кайлисой? Или может быть… К чему гадать, если он сделал то, что сделал. Ушел. Ушел от женщины, которую любил и которая любила его. Предал? Возможно. Но кого именно?

«Я люблю тебя, Стас. С ними всё буде хорошо, верь мне.»

Брат кивнул и присел на край стола, привычно убирая руки в карманы брюк. Затем громко вздохнул. Стрельнул глазами по сторонам, снова вздохнул, чуть пораскачивался, расшатывая какой-то там исторический раритет. Оперся руками назад, выгибая спину. Под его весом стол противно скрипнул ножками по полу и чуть отъехал в сторону, заставляя дракона прогнуться еще сильней. Бросив на сестру короткий взгляд, он поднял глаза к потолку, облизнул губы и… начал насвистывать.

Немногочисленные присутствующие драконы заволновались.

— Ни у кого с собой костей нет? А то давайте в крепс сыграем? На раздевание.

— Кто-то тут недавно зомби изображал и утверждал, что у него на таких же не встает, — поддел его Пан, дракон из связки Ту, чей брат сейчас с другими ищет следы их пропажи.

Сидящая рядом с ним Карли, так же выполняющая роль связного с другой командой, возмущенно фыркнула, чисто по-женски отказываясь принимать факт, что она кого-то может не возбуждать.

Стас подвернул под себя одну ногу, разворачивая ее коленом в сторону, и фактически упираясь в пол только мыском второй и подавая таз чуть вперед. Косо посмотрев на обоих связных, он усмехнулся, отчего драконов обдало жаром.

«Ты-то точно любого зомби можешь расшевелить, братишка!»

«Этим и занимаемся!»

«Тогда осторожней. Не заигрывайся, радость моя!»

— Так что, чьи кости будем бросать?

— Твои, и желательно подальше отсюда.

— О, не ожидал от тебя такой прыти, Пан.

— Ты, кажется, обещал сравнять этот мир с Пустошью, — наконец подал голос Нирран, все так же каменной статуей возвышаясь возле окна. — Так что еще здесь делаешь?

— Половину, Рани, половину.

И удар по свежей, еще активно кровоточившей ране, был засчитан. Остальные и глазом не успели моргнуть, как Нирран уже был рядом с заигравшимся драконом, осмелившимся так шутя напомнить о том, о чем остальные предпочитали молчать, не замечать и не думать. Сам же Стас совершенно не выглядел напуганным, просто коленом упирался в грудь нависшего над ним мужчины и, чуть запрокидывая голову, из-под ресниц смотрел в его взбешенное лицо.

«Ты…»

Непонятно как, но даже короткое слово, совершенно не подходящее для этого, дракону удавалось шипеть. Мысленно. И довольно громко.

— Крепс отменяется? — приподнял одну бровь Станислав.

Нирран же не понимал, что творит этот чокнутый. Внутри него клокотал безумный, бурлящий океан злости и ненависти, но даже самые сильные его волны разбивались об спокойствие и легкую насмешку в полуприкрытых и каких-то томных глазах. Да и во всей этой странно изогнутой, словно поломанной позе было столько уязвимости и шаткости, будто перед ним ни тот сильный, уверенный в себе мужчина, что с хищной полуулыбкой обещал жестокую кару, а затем с оружием в руках доказывал состоятельность своих слов, не тот синий дракон, что без сомнений и жалости вгрызался в тела ледяных собратьев. И в то же время чувствовалась особая, глубокая сила, прошивавшая тело Станислава той заманчивой привлекательностью, против которой и его злость и острие кинжала, царапающего шею прямо под кадыком, были бессильны.