Вообще, если бы не мысли о воде, пробуждение было бы отвратительным. Вылезать из-под промокшего одеяла в сырое и холодное утро — бр-р-р… Над морем висел туман, а над туманом висели скалы острова, словно бы парившие в этом белом мареве. Прихватив с собой уцелевшие чашки и кувшины, мы отправились на поиски подходящих луж. Пока мы поднимались по наклонной плите, нас не ждало ничего приятного — вода стекла по ровному базальту в море, а той, что задержалась в небольших пологих впадинах, не напилась бы и йупа. Но дальше, у скал, дела пошли лучше — здесь отыскались углубления в камне, куда вода стекала со всех сторон. Мы сперва напились сами (могла ли я представить, живя в своем уютном йартнарском доме и читая умные книги, что когда-нибудь буду стоять на четвереньках и с наслаждением пить из лужи?), а затем принялись черпать воду чашками и наполнять кувшины. Всего, облазив практически весь остров, удалось набрать около тридцати пинт. К тому времени было уже за полдень. Я опять прозевала момент для измерений, что было совсем непростительно — на твердой земле они вышли бы точнее, и туман полностью рассеялся. Небо было в дымке, и солнце, хотя и походившее на яичный желток, плавающий в молоке, все же могло вновь служить нам ориентиром. Я скомандовала отплытие, и вскоре мы навсегда покинули безжизненный берег.
Ветер наконец-то сменился на западный; то, что когда-то воспринималось как неудача, теперь было благословением. Мы развернули мокрый парус. Правда, ветер теперь был не только не попутным, но и слабым, и мы тащились, как сонный тайул. Несколько раз я, потеряв терпение, брала весло, но моему примеру следовали с явной неохотой; сытые и напившиеся, мои спутники уже не считали наше положение отчаянным. Хотя я по-прежнему не знала, насколько далеко до материка, да и Тонху становилось все хуже. Он бредил.
Утром восемнадцатого дня над морем снова поднялся туман, такой густой, что было непонятно, плывем мы или летим. Неубранный парус висел дряблыми складками. Было холодно; даже я, в камзоле, штанах и сапогах, сидела, обхватив руками плечи и подтянув колени к груди. Нгарэйху кутались в одеяла, которые, однако, вновь отсырели и приносили не слишком много пользы. То и дело кто-нибудь покашливал или хлюпал носом. Картину дополняло неразборчивое бормотание Тонха. Он все время пытался сбросить с себя одеяло — ему было жарко.
— Оставь его! — неожиданно сказал Нгош, когда Ийхэ в очередной раз укрыла больного. — Если ему не нужно одеяло, отдай мне. Он все равно скоро умрет.
— Нгош, как ты можешь так говорить! — возмутилась девушка.
— Не веришь мне — спроси у Эййэ. Ведь это правда, Эййэ?
Черт бы побрал этого Нгоша! Приемы фехтования он схватывал на лету и ранайский алфавит выучил одним из первых, но знай я раньше, как он себя поведет, ни за что не взяла бы его с собой. Однако теперь вопросительные взгляды обратились в мою сторону, и нужно было отвечать. Я не нашла в себе сил соврать что-то успокаивающее.
Действительно, решение надо было принимать — я и так слишком долго оттягивала это, надеясь, что мы вот-вот доберемся до колоний и передадим больного в госпиталь.
— Я не врач, — сказала я и, вспомнив, что они еще не выучили это ранайское слово, пояснила: — Не жрица, ведающая травы. Но, думаю, Тонх действительно… может умереть. Боюсь, в нынешнем состоянии его может спасти только ампутация.
— Ампу… что?
— Его нога гниет, и ее надо отрезать, — произнесла я уже более твердо. — Тогда яд от раны перестанет отравлять остальное тело. Тонх, конечно, уже не будет ни охотником, ни воином, но в Ранайе это не обязательно.
Какое-то время все молчали, шокированные моими словами. Смерть охотника, получившего опасную рану, — это было в порядке вещей и вполне укладывалось в их головах, но сознательно искалечить собрата по племени? Правда, пятнадцать лет назад их соплеменникам уже доводилось проделывать подобное, чтобы освободиться от цепей…
— Он же умрет, если это сделать, — нарушил наконец молчание Нэн. — Кровь вытечет из него. Сыну моего дяди рэтэ-чу откусил ногу, он умер очень быстро.
— Такая опасность есть, — подтвердила я. — Но если как следует перетянуть ногу, может, удастся этого избежать.
— Чем? От твоей рубашки почти ничего не осталось. Я вытащила ремень из своих штанов.
— У нас нет топора, — продолжила я, — но есть меч. У кого из вас хватит сил сделать это одним ударом?
Мои спутники нерешительно переглядывались.
279
— А захочет ли он жить так? — снова усомнился Нэн. — Без ноги?
— Умереть никогда не поздно, — возразила я. — Ну? Может, ты, Нэн? У тебя твердая рука.
— Я готов это сделать, — сказал вдруг Нгош и добавил: — Если все тут такие слабаки.
— Хорошо, ты сделаешь это, — поспешно подтвердила я, упреждая ответные реплики. — Давайте уложим Тонха на настил.
Мы уложили его с краю, вдоль борта пироги, в которую встал «хирург» — так ему было удобней рубить. Я в последний раз осмотрела ногу больного, морщась от резкого мерзкого запаха. Пожалуй, Нгошу не пригодилось бы одеяло Тонха — оно тоже успело провонять.
Опухоль подползала уже к колену, но все же еще не добралась до него; я понадеялась, что достаточно будет перерубить ногу в верхней части голени, и показала Нгошу, куда он должен ударить. Потом туго обмотала и изо всех сил затянула ремень выше этого места.
Нгош поднял меч. Нгарэйху смотрели на него как зачарованные, но я в последний момент отвела взгляд. Конечно, в обморок бы я не хлопнулась, но — не самое приятное зрелище, знаете ли.
Итак, я отвернулась и посмотрела в сторону моря, машинально отметив, что туман рассеивается; появившийся ветерок быстро разгонял его. И в этом редеющем тумане не так уж далеко от нас вдруг обозначился стройный силуэт.
— Стойте! — крикнула я.
Нгош натужно тыкнул: ему стоило усилий остановить уже начатый замах. Все же меч замер в воздухе, не коснувшись Тонха. Теперь все взгляды устремились туда, куда я показывала.
Туман окончательно растаял, и теперь мы отчетливо видели трехмачтовую баркентину, шедшую в нашем направлении, хотя и не прямо на нас; ее курс лежал локтях в двухстах правее, а расстояние до нее в тот момент было где-то вдвое больше. Пока я не видела ее флага, но — какая разница? Серебро принимают в любой стране! Тут же, впрочем, я напомнила себе, что судно может оказаться и пиратским. Однако, решила я, если что-то в этом корабле покажется мне подозрительным, мы уйдем от него на веслах против ветра.
