Разумеется, я приняла вызов. И, разумеется, три минуты спустя снова валялась в пыли.
В общем, к концу дня я была вся в синяках и ссадинах, но расстались мы с Йарре противниками, уважающими друг друга. На следующий день я возобновила свои попытки и к вечеру наконец покинула седло тогда, когда этого захотела я, а не он, — но прошло еще несколько дней, прежде чем Йарре окончательно признал мою власть.
С тех пор нередко — особенно когда становилось тоскливо — я седлала Йарре и скакала прочь из Йартнара. Прочь от его узких улочек и душных грязных переулков, от помойных канав и зловонных кабаков, от развешанного во дворах белья и сушащихся на балконах перин, от серых сырых стен и угрюмых башен — прочь от бесчисленных аньйо, кишевших в городе, словно черви в трупе. Мы с Йарре мчались по зеленым холмам и перелескам, не ища дорог и не разбирая направления, и солнце, плававшее в лужах, летело брызгами из-под копыт, а мои крылья наполнялись ветром, и мне казалось, что я лечу над землей…
Поначалу мы возвращались домой довольно скоро, но со временем стали забираться все дальше и дальше — туда, где на много миль вокруг не было никакого жилья, даже одиноких хуторов. Я чувствовала, когда быстрая скачка переставала доставлять Йарре удовольствие, и позволяла ему перейти на шаг. Он неспешно шагал по брюхо в траве, а я, сидя у него спине, щурилась на солнце сквозь листву и срывала на ходу с гибких ветвей кетнала кисло-сладкие ягоды. Потом я спрыгивала с седла и оставляла Йарре пастись, а сама бродила по залитым светом полянам, или купалась в безымянной речке, или просто валялась на траве, Думая, как было бы здорово остаться последним аньйо на свете. Не в том смысле, конечно, что я желала зла маме или отчиму, но когда-нибудь потом, когда их уже не будет…
Маму, кстати, пугали эти мои экспедиции. Оно и понятно — тринадцатилетняя девчонка, да еще крылатая, скакала куда-то в глушь, совсем одна… Но мы с отчимом убеждали ее, что бояться нечего. Заблудиться я не могла — Йарре всегда безошибочно находил дорогу домой, а его рога и копыта, на худой конец — быстрые ноги, были надежной защитой и от лихих аньйо, и от диких зверей. Да и сама я могла постоять за себя — в эти поездки я отправлялась с длинным кинжалом на поясе и двумя парами метательных ножей за пазухой.
Как-то раз мы забрались слишком далеко для того, чтобы вернуться засветло. Но и это меня не беспокоило — тйорлы хорошо видят в темноте. Что же до суеверий относительно «часа Лла», то мне никогда и в голову не приходило верить в подобные глупости; до того, как пошла в школу, я о них даже и не слышала.
Мне понравилось скакать в темноте под звездами, мимо черных лесов и испуганно притаившихся во мраке деревень, где редко-редко светился какой-нибудь огонек. Глупые аньйо, считающие ночь царством смерти… Ночь полна жизни. Звенели цикады, иногда доносился протяжный голос ночной птицы, в воздухе стоял пряный аромат неведомых цветов, а на западе разгоралось зарево, словно солнце решило повернуть обратно. Но это не солнце, это багровая Лла поднималась над горизонтом, совершая свой вечный путь с запада на восток. Церковники утверждают, что Лла движется в обратную сторону, потому что она — вотчина дьявола, который и тут захотел пойти наперекор богу. Теория по-своему стройная: на Лла находится ад, и ее багровый свет — это отблески адского пламени, а на голубой Лийе располагается рай, и Лийа меньше, чем Лла, потому что спасенных меньше, чем проклятых. Вот только телескоп, изобретенный сто лет назад, показал, что никаких таких адских огней на Лла нет. Правда, в телескопы видны круглые штуки, которые при известной фантазии можно принять за гигантские котлы, но доктор Ваайне говорит, что это просто кольцевые горы вроде кратеров вулканов. Что ж, если это и вулканы, то давно потухшие. Да и на Лийе не удалось разглядеть никаких райских садов, хотя ее поверхность вообще видна гораздо хуже…
Но, разумеется, отнюдь не все аньйо в курсе достижений науки. Уже не так далеко от города мне попались на дороге припозднившиеся путники. Заслышав топот копыт, они обернулись, а затем опрометью бросились в лес. Не иначе решили, что это сама Принцесса Ночи, Рожденная-без-матери, дочь дьявола Атнорай объезжает свои владения.
Конечно, внушительные размеры моего тйорла и его горящие в темноте глаза могли произвести впечатление при внезапной встрече на ночной дороге, а уж мои распростертые крылья и подавно. Я счастливо расхохоталась, подняв лицо к рдеющему лику Лла.
После этого я часто возвращалась домой затемно — тем более что близилась осень и дни становились короче. В наши цивилизованные времена городские ворота уже не запирают на ночь; стражники поначалу провожали меня подозрительными взглядами, но затем привыкли.
Мать ворчала по поводу моего позднего возвращения, но я была избавлена от необходимости отвечать, ибо за обе щеки уписывала оставленный мне ужин. А потом я брала лампу, какую-нибудь книгу и шла к себе в комнату. Засыпала я обычно под утро, уронив книгу на постель.
Зимой мне пришлось отказаться от поездок за город. Во-первых, я вообще терпеть не могу холод, а уж ледяной ветер в лицо и подавно. Во-вторых, скачка по снежной целине — не слишком приятное занятие и для тйорла. Кроме того, одежда… С крыльями связано одно неудобство: они слишком велики, чтобы их можно было просунуть в какое-то подобие рукавов или даже специальных вырезов без посторонней помощи. Поэтому мою одежду приходится перекраивать так, чтобы спина оставалась голой от плеч и до середины. Это не считается неприличным, но в нелетние месяцы так просто холодно. Приходится надевать поверх сложенных крыльев плащ или меховую накидку — в куртке я выгляжу попросту горбатой. Но какой бы широкой накидка ни была, крыльям все равно тесно. Попробуйте надеть шубу так, чтобы ваши руки оказались прижатыми к телу, и так ходить. Не слишком удобно? Вот то-то и оно. Поэтому зимой я стараюсь не выходить из дома без необходимости.
Потом, разумеется, вместе с Новым годом пришла весна, пригрело солнце, потянулись с севера птицы и все такое — вы, наверное, как и я, не раз писали обо всем этом в школьных диктантах. Застоявшийся в тйорлене Йарре был рад снова вырваться на свободу, и мы опять скакали по полям и лесам… Через пять дней после моего четырнадцатилетия исполнился год нашей с ним дружбы, и как раз тогда случилось то, что потом перевернуло всю мою жизнь.
