— Когда закончите?
— Через час, господин полковник.
— Хорошо, — кивнул Рихтер, — Краузе, ведите.
* * *
— А, Бюлов! Это ты заставил, наконец, замолчать русскую батарею? — Спросил полковник фельдфебеля, встретившего его на пути к русской пушке.
— Да, господин полковник! — Вытянулся тот.
— Вот что значит ветеран! Вот что значит опыт! — Довольно сказал Рихтер и пригляделся в Бюлова.
— Что это с тобой, Вильгельм? — Он показал на голову.
Фельдфебель снял и посмотрел на каску, не поняв, о чем говорит полковник. Но все увидели, что его волосы из черных, стали пепельно-белыми.
* * *
Рихтер задумчиво ходил по русской позиции с невозмутимым каменным лицом, но если бы Вильгельм Бюлов, стоящий у пушки, мог читать мысли, то он удивился тому, о чем думает полковник. Немудрено. Потрясение было у всех. Солдаты переговаривались, уважительно поглядывая в сторону тела.
Уже доложили о потерях в этом странном бою.
«Техника:
Танки — семь панцеров PzKpfw III, из них шесть ремонтнопригодны, четыре панцера PzKpfw-II.
Бронемашины — семь Sd.Kfz.251.
Мотоциклы — семь единиц.
Личный состав:
Младший офицерский состав: один убит, трое ранено.
Унтер-офицеры — двое убито. Пять унтер-офицеров имеют незначительные ранения, и госпитализации не подлежат.
Рядовой состав — пятьдесят четыре убито, сто тринадцать ранено».
«И все это сделал один русский канонир. — Уныло думал Рихтер. — Поразительно! Невероятно! Впрочем, русские всегда славились своими пушками и канонирами».
Наконец полковник остановился возле тела.
— Как его звали, выяснили? Вильгельм, ты, кажется, по-русски немного говоришь?
Оказалось, что никто не удосужился проверить карманы убитого русского канонира. Бюлов сам осмотрел карманы гимнастерки. Нашел документы. В потертой красноармейской книжке он прочитал:
— Старший сержант Николай Владимирович Сиротинин. Одна тысяча девятьсот двадцать первого года рождения.
— Невероятно! Его надо похоронить как настоящего солдата.
Фельдфебель промолчал, но был согласен с полковником, и с неудовольствием услышал, что половина собравшихся тут недовольна решением.
Могилу копали солдаты его роты. Те, кто принимал участие в уничтожении этого русского. Полковник ушел, распорядившись пригнать сюда всех жителей из деревни Сокольничи, что была неподалеку.
Хоронили после обеда. Там где стояла пушка. Присутствовали все солдаты из роты Бюлова. Они все до единого разделяли мнение своего фельдфебеля и полковника. Недалеко от вырытой могилы толпились местные жители. Бабы утирали платками глаза. Старики смотрели хмуро и тихо ворчали под нос, глядя на немцев. Немногочисленные дети стояли насупившись. Всех пригнали сюда, грубо вытолкав из их домов, где уже хозяйничали располагавшиеся на постой немцы, а рядом с деревней встал весь танковый корпус вермахта.
У могилы остановился полковник Рихтер.
— Сегодня, этот русский солдат показал, как нужно воевать! Он смелый человек и достойный противник! Если такими как он, были все солдаты фюрера, то давно завоевали бы весь мир. Его родные должны знать о его геройстве.
Тело Сиротинина опустили в могилу и укрыли плащ-палаткой.
Пять солдат, что стреляли в русского во время боя, теперь салютовали у его могилы.
Бюлов подошел к толпе.
— Кто напишет родным солдата?
Все опустили глаза. Тогда он протянул солдатскую книжку с медальоном женщине, которая переводила жителям деревни речь полковника:
— Возьми и напиши родным. Пусть мать знает, каким героем был её сын и как он погиб.
Женщина автоматически взяла и испуганно посмотрела на него, чуть не выронив медальон.
Бюлов выругался и забрал документы обратно.
«Стадо. Какое-то испуганное стадо».
* * *
Когда все разошлись, на могиле, где был похоронен русский артиллерист, из ниоткуда появилась маленькая стела с красной звездой на навершии. Перед ней, на свежем холмике кто-то положил гвоздики, перевязанные георгиевской лентой. На стеле было написано:
Старший сержант Николай Владимирович Сиротинин.
1921 — 17.07.1941.
А ниже такие строки:
Я вышел родом из Орла,
Я вышел родом из страны,
Где юность бойкая прошла,
Где нас застал пожар войны.
Но я лежу там, где погиб,
Где я сражался, где был бой.
Но вновь гроза в выси гремит,
Тревожа память, мой покой.
И вновь сражаюсь я с врагом.
Стальной бронею он прикрыт.
И шквал огня крушит кругом.
Горят хлеба, земля горит.
Я знал — смогу, и все же смог,
С врагом огнём я говорил.
Снарядом бил и пулей бил,
И встал железный тот поток.
Вот грудь пробита, я упал,
Но тянется вперёд рука,
На спуск нажал, ещё раз дал,
Последний выстрел во врага.
Да, я погиб. Но все же жив!
Частичкой памяти в сердцах,
В орле, что там, в выси кружит,
В деревьях, в ветре, в облаках.
Я стал везде, я стал травой,
Приняв в себя тот шквал огня.
И будет долго длиться бой,
Пока вы помните меня.
Вечная память павшим героям в той страшной войне.
