- Отец? - удивляется он, подняв глаза от бумаги. - Я полагал, что ты сейчас слишком занят.
В мягком баритоне отчетливо звучит едва заметная колкость, не переступающая, впрочем, границ вежливости.
- Перед твоим первым выходом в свет? - чуть насмешливо парирую я. - Разве я мог так тебя обидеть? Позволишь полюбопытствовать?
- Конечно, - Лери поворачивает рамку ко мне и добавляет: - Ты это уже видел раньше, недописанным.
Подсыхающая тушь блестит, а сын тщательно вытирает кисть, убирает ее в специальный пенал и садится, готовый к серьезному разговору.
У мальчика слишком зажатый стиль, но четкий и продуманный, сочетающийся с выражением лица. Тема предстоящего разговора явно обдумана и неслучайна.
- Скажи, а если бы это был не первый выход, я бы не увидел тебя еще три месяца? - шутит сын, придвигает кресло немного ближе. Значит, разговор меня и вправду ждет серьезный - читай, доверительный. Интересно, я в его возрасте был столь же прозрачен?
- Прикажи приготовить чай, - улыбаюсь в ответ. Чаепитие занимает полчаса-час, и прерывать его невежливо. Хороший показатель длительности визита.
Довольный моей понятливостью сын кивает и отдает распоряжения принести все необходимое. Хотя и жаровенка стоит тут же в углу, но не по чину наследному сыну гем-лорда готовить чай самому.
- Я должен выразить восхищение тобой, отец, - начинает Лерой издалека. - Ты не пожалел времени и сил, чтобы новый член семьи выглядел как подобает, и тебе это удалось.
- Благодарю за комплимент, - искренне забавляясь, отвечаю. Боги, какой он еще ребенок, неужели я тоже был таким? А ведь еще глупее был, помнится. - Нового члена семьи зовут Эриком - не думаю, чтобы ты об этом забыл.
- Разумеется, помню, - Лерой недоуменно пожимает плечами, - но я сейчас не об этом. Мне рассказали, каким твой Эрик был, когда только появился в доме, и какой он сейчас - небо и земля. Но вряд ли ты можешь рассчитывать на большее: он все-таки барраярец...
- По сравнению с некоторыми представителями нашего общества он действительно небо и земля, - усмехаясь, сообщаю. - Надеюсь, он адаптируется окончательно, и вся эта ситуация утрясется, наконец.
- Ты сделал все, что мог и даже больше, - решительно заключает Лерой. - Дальше пусть он старается сам, если ты считаешь, что у него есть перспективы. Верно?
- Почему же сам, - возражаю я, отпивая чай. - Он член семьи, и имеет право пользоваться преимуществами, предоставляемыми его статусом.
- Ну разумеется, - нетерпеливо отмахивается мой сын, - статус, привилегии, имя, семейные деньги... я не об этом. Не считаешь же ты меня мелочным?
- Тогда о чем идет речь? Боюсь, я не понимаю.
Я прекрасно понимаю, о чем, но хочу убедиться в верности своих догадок из его собственных слов.
- О твоем личном внимании к нему, - сообщает Лерой хмуро, неожиданно внимательно принявшись изучать узор на чайнике. - Ты не расстаешься с ним, он живет в твоих комнатах, присутствует на твоих встречах, ты делаешь ему подарки. Что ты в нем нашел?
Я пожимаю плечами, а женьшеневый чай внезапно кажется густым и сладким, как мед.
- Честь. Благородство. Юмор. Полный перечень займет много времени и окажется бесполезен, судя по скепсису на твоем лице. В любом случае, это мое и его дело, не так ли? Вопрос навстречу, Лери: тебе неприятен он сам или его происхождение?
- Он низший, - звякнув чашкой о блюдце, напоминает мой почтительный сын. - Барраярец. Я не виню судьбу за то, что он попал к нам, и восхищаюсь тобой за то, что ты сумел его обучить...
Я терпеливо жду.
- Но что у вас может быть общего? - спрашивает он, не глядя мне в глаза. М-да, если Лери продолжит проявлять внимание к посуде с тем же усердием, на чайнике скоро образуется новое, хорошо обожженное отверстие. - Извини за грубость, отец, но это же дикий набор генов, не получивший к тому же должного воспитания. Он делит с тобой подушку, пусть так, но разве не пристало ограничивать эти отношения только постелью?
- Лери, ты ревнуешь, - констатирую я. - Почему? Эрик ничего не отнял ни у тебя, ни у братьев; все, что он получает, произрастает из другой части моей души. Тебя оскорбляет мой выбор?
Подумав, сын решительно кивает.
- Да. Это не ревность, а скорее обида. Он не способен подняться, чтобы стать равным нам, как ни старайся. А видеть, как ты опускаешься до его уровня, даже из снисходительности, мне неприятно. Разве не ты сам меня учил, что человек должен стремиться к совершенству?
- Увы, я не смогу объяснить происходящего, - вздохнув, негромко сетую я, - пока собеседник неспособен воспринять объяснения. Придется тебе пережить свою обиду, Лери, а мне - твою боль.
Чашка звякает снова: нервный, резкий звук.
- Не хочется думать об этом, как о любовном безумии, но ведь другого объяснения нет? - признается Лерой. - Ты всегда был выше этого, и меня только недавно сам учил быть таким. Но с безумием невозможно спорить. Ты - мой любимый отец, и я буду молить богов, чтобы это бедствие поскорее тебя миновало.
- В таком случае, наши молитвы будут противоречить друг другу, - вздрогнув, объявляю.
Внезапная идея заставляет меня улыбнуться. Я не скажу этого сыну - в конце концов, есть вещи, о которых вообще не стоит говорить вслух слишком часто, но, кажется, я просто люблю своего барраярца. Не вожделею, не воспитываю, не дрессирую и не пытаюсь исследовать забавный генетический набор. Это другое - и, надеюсь, когда-нибудь природу этого чувства поймет и Лери.
- Лери, - улыбаясь, повторяю я, - для всех будет лучше, если ты смиришься с тем, что Эрик ничуть не отличается от прочих Эйри.
- Но он не может не быть низшим, - произносит Лерой почти жалобно. - Его гены... воспитание... животное рождение... любой из слуг в доме его превосходит.
- За пределами Империи гены тасуются случайным образом, ты же знаешь, - убеждаю я. - Случилось так, что Эрику выпала удачная комбинация. Понимаешь?
Лерой поджимает губы.
- И эти дикие гены из галактического захолустья ты считаешь равными тебе и мне?...
Явно неприятную тираду он запивает глотком чая, а я отставляю свою чашку подальше.
- Извини, - говорю я, - я не призываю тебя с восторгом воспринимать происходящее только потому, что таково мое решение. Но оно таково, и точка.
- Право решать всегда за тобой, - отвечает Лерой чопорно. - Ты мой отец и глава клана. Если кто-то в этой комнате и склонен поступать неразумно, то точно не я.
Он ритуально склоняет голову. Но все же не удерживается, выразительно буркнув себе под нос: - И что в этом тощем галактическом чуде находят мужчины нашей семьи?
Я притворяюсь, что не слышал риторического вопроса. Ведь, задавая вопрос, стоит спросить себя, хочешь ли получить на него ответ. А обсуждение достоинств Эрика моему сыну не придется по вкусу.
Месяц тому назад я бы бросился в спор, как в схватку, сейчас - нет. Лерой просто не знает, о чем говорит. И прав в своем невежестве, как... как барраярец, искренне считающий убийство больного младенца добрым и гуманным поступком.
- Я благодарен твоему благоразумию, - соглашаюсь, пытаясь не показать своей жалости к слепоте сына. - Хочешь поговорить о чем-то более приятном? О будущем рауте? Помнится, ты собирался заводить полезные связи. Я хочу представить тебя некоторым нужным людям, дальнейшее будет зависеть от тебя.
- Да, я бы этого хотел, - степенно, как взрослый, подтверждает сын. - Если этот год закончится удачно, то лучшему из нашего выпуска предоставят честь быть представленным к Небесному Двору... этот зазнайка Теппин все локти себе пообкусает, но не сможет меня обойти.
