Я один уже скоро месяц. Долгий перерыв после счастливой телесной сытости. Месяц ожидания, надежды, разочарования, вынужденного целомудрия и непрошеных эротических снов, приносящих горечь вместе с возбуждением. А тут мужчина, гладкий, искусный и безусловно меня желающий, да еще как раз тот, которому я обязан спасением собственной шкуры. Мы, грузчики, люди простые. А они, цетские лорды, - соблазнительные и совершенно без комплексов.
Надувная кровать чуть пружинит, принимая двойной вес. И даже не надо объяснять холеному, сладко пахнущему, красивому парню, чтобы тот раздвинул колени. Прикусив губу, Хенн всем телом подается вверх, прогибая спину, едва ли не пришпоривая меня скрещенными за поясницей ногами.
- Ощущаешь мои достоинства... сероглазый?
- Еще бы, - выдыхаю, с наслаждением вколачиваясь в податливое и горячее, - замечательно даешь. Наглядно. Словно тебя специально для этого сделали, а потом долго учили... всем полком.
- Преувеличиваешь, милый, - оскаливаясь в улыбке, сообщает он. - Всего-то ротой.
Стискиваю его бедра так, что на бледной коже должны потом оставаться следы моих пальцев, и доказываю дьявольски соблазнительному созданию, врагу, военному разведчику, цету проклятому, что я - его мужчина и это замечательно. Рау вьется и вскрикивает, закусывает собственные пальцы, словно чувствуя приближающийся миг потери всяческого контроля и не желая выглядеть неизящно. Есть ли что-то более возбуждающее, чем эта точно отмеренная доза мужской беспомощности?
Он выгибается - гибкий, похожий больше на животное странной получеловечьей породы, чем на обычного мужчину, пусть даже со всеми цетагандийскими эстетическими изысками. И ногти, впивающиеся в плечо, впечатление лишь усиливают, как и низкое долгое мурлыканье, доносящееся до меня сквозь гул крови. И вправду создан для подобного времяпровождения, сам это понимает и такой судьбе рад.
- Давай, барраярец, - шепчет он, кусая губы. - Не медли.
Я не медлю, - напротив, не могу затормозить, подлетая на полной скорости к финишу. Вспышка, и я получаю свое, в эту секунду искренне не понимая, какого черта я устроил себе период воздержания.
- Хорош, - признаюсь я, тяжело дыша и буквально растекаясь после впечатляющего финала по кровати и по распластанному подо мною телу.
Пальцы, стиснувшие мое плечо, медленно разжимаются, и мокрый с ног до головы Рау прерывисто вздыхает и закрывает глаза.
- Рад, - соглашается он расслабленно. - Комплименты сразу после того, как - дорогого стоят.
Но тратить поздний вечер на сон Рау все же отказывается, со смешком требуя у меня положенной нежности, заботы и чашку кофе - хотя бы растворимой дряни. Крепкий напиток действительно бодрит, а еще придает ощущение некоей нереальности. День или ночь, неясно, - на станции разница условна, - незнакомое место, не тот мужчина в постели рядом со мной, а старые привычки так и норовят всплыть на поверхность, окончательно меня запутывая.
Рау садится на постели с кружкой, скрестив ноги. - Тебе стимулятор добавить? - интересуется он, дотягиваясь до сброшенной на пол накидки и выуживая оттуда упаковку ампул.
- Что, так и носишь это добро с собою, чтобы время на сон не тратить? - невольно любопытствую я.
- Именно так, - Рау кивает, допивает кофе залпом, потом вытягивается рядом со мной и без лишнего стеснения закидывает руку на грудь. - Я собираюсь с толком провести оставшиеся нам часы за исследованием, хм, межкультурных различий.
- В каком это смысле? - спрашиваю, оторопев.
Рау улыбается, явно довольный, что сумел меня озадачить. - Ты ведешь себя с энтузиазмом юноши. У нас нравы посвободней, следовательно, годам к сорока уже пройдено все и вся, можно не слишком рваться попробовать новое. А ты сдержан - но то, что прорывается сквозь эту сдержанность, просто восхитительно.
Гем вдруг облизывает палец и проводит им по моему животу; мышцы непроизвольно сокращаются, и Рау довольно улыбается. - Видишь, какой ты чувствительный? - Он потягивается, потершись о меня гладкой щекой. - Барраярцы - это увлекательно.
- Во множественном числе? - суховато уточняю.
- Конечно, - кивает; темно-красные, слишком яркие для зеленоватых глаз и бледной кожи, волосы щекочут Рау плечи, и он собирает их ладонью, отбрасывая назад. - Я разве не рассказывал? Один молодой, упрямый и подозрительный капитан, совсем как ты, а имени я, представь, так и не узнал. У меня с тех пор слабость к сероглазым... только не вздумай себя считать заменой на этом основании, окажи милость. И, как и тебя, уговаривать его мне пришлось весьма долго. Ты хотя бы знаешь о том, что между мужчинами это возможно, и опытом не обделен.
- "Хотя бы"? - хмыкаю.
Опыт, да. Половина того опыта заставляет вздрагивать от отвращения, забыть бы, а не получается; вторая половина - восторг пополам с болезненным напоминанием, что сказка кончилась. Видимо, надо привыкать обходиться чем-то умеренным, вроде как сейчас: хорошим умелым любовником, от которого можно держаться на эмоциональном расстоянии.
Рау подается вперед и прижимается ко мне теснее.
- Я отдохнул и желаю продолжения. Вряд ли ты был бы сейчас счастлив оказаться закоренелым девственником, а?
Когда наши обоюдные желания и любопытство Рау, наконец, оказываются удовлетворены, а мы оба – окончательно выматываемся, цифры настенных хроно показывают далеко за полночь. Выставить гостя сейчас - совершенно бессмысленная и даже обидная идея; он - не девица легкого поведения, снятая даже не на ночь - на полночи, и мы как-нибудь уместимся на моей кровати вдвоем. Майор устраивается у стенки, успев предупредить сквозь дрему, что толкается во сне, но на шутку насчет цетагандийского нападения посреди ночи уже не отвечает. Оно и к лучшему, наверное. Несмешные шутки - признак смущения.
Я разлепляю глаза достаточно рано, по привычке и неосознанному чувству неправильности происходящего. Рубиновые цифры на стене мягко светятся. Рано, еще и восьми нету. Рау разметался, скомкав простыню. А посмотреть на него эстетически приятно. Ни отметины, как и не воевал, особенно, если со мною сравнить. А вдруг и вправду не воевал? Точнее, было его место в штабе, а теперь просто придумывает от богатой фантазии? Сибарит. И к семейству ранних пташек он определенно не относится, спит себе, ровно дыша: сытый, ублаготворенный. Стоит, пожалуй, последовать его примеру. Сегодня у меня выходной. Поспать допоздна, выпить утром большую чашку кофе с чем-нибудь сладким - под неспешный завтрак и неловкость сгладится...
Я просыпаюсь гораздо позже от отчаянного трезвона и не сразу понимаю, что это не верещит будильник и не орет аварийная сирена, а протестующими, растущей громкости звонками разразился комм Рау. Майор дергается, путается в простыне, и, видимо, не сразу понимает, где это он и почему на неудобной узкой койке лежит не в одиночестве. Ну хоть вопроса "Ты кто?" не задал, и на том спасибо.
Морщась, он прижимает к уху комм - и последовавший разговор заставляет раскрашенную физиономию вытянуться. Судя по отдельным репликам, заночевав на стороне, Рау катастрофически проспал. Суть дела он мне объясняет уже из ванной. Они с приятелями договорились сегодня лететь на планету... где там можно взять полотенце?... так вот, билеты в катер уже взяты, отлет через полчаса... а освежитель?... и хорошо, что предусмотрительный Окита взялся ему позвонить, а не лететь было бы просто неудобно...
Какие именно дела или развлечения обещает гемам Комарра, мне не слишком любопытно, а спешные сборы Рау сейчас даже с руки - они не грозят выразительным слезным прощанием после "восхитительной ночи". Уже в дверях он клятвенно обещает мне позвонить - "немедля, вот только вернется, завтра, и новое свидание будет уже не в спешке, он приглашает меня к себе, и в багаже у него припасен флакончик "Пламенеющей розы"..." - я только подсмеиваюсь, закрывая дверь и выходя, чтобы проводить не знающего здешних мест гем-майора до ближайшей остановки шарокара.
