- А твой брак? - уточняет мой покровитель очевидное после почти зримой паузы.

- Я развожусь, - сообщаю решительно. - С разделом кланового имущества. Если Кинти потребует слишком многого - я не стану уступать, но если будет шанс договориться с нею, не теряя лица и средств к существованию - договорюсь. Полагаю, я не останусь нищим, даже отказавшись от большей части семейного достояния. Не думаю, что смогу жить с собой в мире, напоследок ущемив законные интересы домашних; Кинти сейчас защищает интересы детей, и совершенно справедливо. Раздор в семье не пойдет моим младшим на пользу, кого бы в нем ни винить. Хотя о раздоре сейчас говорить уже поздно: после недавних семейных торгов с обоюдным изложением претензий за демаркационную линию лично я не сунусь. Надеюсь, что и Кинти тоже предпочтет здравый смысл мести. Надеюсь, но не знаю, как это проверить...

- В такой малости могу помочь даже я, - чуть улыбается Нару. - Как полагаешь, супруга тебе до сих пор доверяет? И считает ли, что ты веришь ей?

- Ничуть, - незамедлительно отвечаю я. - Я в ее глазах безумец, притом опасный. А при чем тут...?

- При том, - разводит Нару руками, - что безумцам не мстят: в лучшем случае это бессмысленно, в худшем - опасно. Зная характер леди Эйри, я бы тоже поставил на деловую практичность против страстной мести.

- Я же хочу не отомстить, но обезопасить младших, - признаюсь честно. - Каким-либо образом укоротив полномочия моей дражайшей супруги... может быть, даже так, чтобы до определенного момента она считала себя полновластной хозяйкой. И понятия не имею, честно говоря, что тут можно придумать.

- Позволь своей леди сохранить лицо, оставь ей комфорт и богатство, но подумай, как ограничить ее в остальном до совершеннолетия Лероя, - советует Нару. - И не пытайся решить этот вопрос немедля. За каждую минуту спешки ты заплатишь золотом сейчас и тревогами потом.

- Верно, - вздыхаю. - Изобретать подобного рода хитрости лучше обстоятельно, со сводом законов в руках и бдительным юристом рядом. Но детали сейчас не важны. Важно, что решение принято. - И это меня страшит. Как все было бы просто, будь я на гребне волны, несущей неудержимо. Но нет, здравый смысл сохранился, и теперь он воет громче тревожной сирены, предупреждая и предостерегая... - Как ни привязывала меня к прошлому привычная жизнь, сейчас она представляется мне золоченой клеткой.

- Откуда ты можешь знать, заперта ли эта клетка? - чуть улыбнувшись, возражает Нару. - Новое пришло к тебе без твоего ведома один раз, почему не другой?

- Дважды? - изумляюсь я. - Такое? Вряд ли. Жизнетрясения ограничены в количествах, и мне еще очень повезло с человеком, в чье тело облеклась судьба.

- Я смотрю и не узнаю тебя, Иллуми, - честно признается Нару. - Не скажу, что этот незнакомец не нравится мне, и, быть может, у него даже больше шансов выжить в одиночку, но... боги, как Эрик изменил тебя. - Он подливает чая и придвигается чуть ближе. - Чем я могу помочь тебе, кроме как выслушать?

- Вы уже помогли мне больше, чем я смел надеяться, - отвечаю искренне. - Я боюсь одного: что за многообразием и сложностью дел позабуду сказать вам о том, как нищи любые слова благодарности по сравнению с тем, что я испытываю к вам?

Нару касается моего запястья - легким, экономным движением, более напоминающим прикосновение крыла бабочки, чем касание руки сильного еще мужчины.

- Твое благоразумие делает мои усилия ничтожными, - улыбается ласково, - и я рад тому, что ты не бросаешься вперед, ведомый лишь чувствами.

- Иные чувства настолько прочны и давни, что им невозможно не подчиниться, - выплетаю я вязь признательности в ответ. Сколько раз под крышей этого дома на меня нисходило спокойствие! - Нару, простите меня за просьбу - я могу сегодня остаться у вас?

- Я буду рад, если ты это сделаешь, - он приобнимает меня за плечи, обдавая знакомым запахом духов. Я отвечаю объятием, ощущая, как разогревается утешенное добротой этого дома тело. Наши души настроены друг на друга, как и раньше, и я не стесняюсь сказать об этом.

- Разве иначе я мог бы тебя сейчас понять? - улыбнувшись и проведя ладонью по волосам, комментирует Нару; умелые пальцы на секунду застывают над тугим плетением ритуальной косы. - Позволь мне. Ты дома.

Шпильки по одной выскальзывают из волос, убирая стянувшую голову тяжесть. Я блаженно льну к нему, закрывая глаза и забывая обо всем.

- Вы поразительно хорошо меня знаете, - отвечая лаской на ласку, говорю я. - Так хорошо, что мне нет нужды говорить о том, как сильно я ценю вашу привязанность и нежность.

- Как можно не быть нежным с тем, кому нужно утешение? - совершенно серьезно спрашивает Нару. Он проводит пальцами по шее, не слишком настойчивым, но и не слабым движением, и расстегивает горловину тесного одеяния, позволяя мне вздохнуть. - Ведь ты так редко позволяешь себе прийти за ним ко мне.

Он касается моего подбородка, я покорно приподнимаю лицо, подставляя губы ради поцелуя, ласкового и теплого. Этот телесный голод не имеет ничего общего с тем, другим... но об этом различии сейчас не стоит думать. Столь чуткому любовнику, как Нару, достаточно почувствовать одну мою ненужную мысль, чтобы его удовольствие оказалось испорчено.

Мы уходим из гостиной в спальню, и полурасстегнутая накидка не спадает с моих плеч лишь благодаря предусмотрительности покровителя, ласкающего сейчас только шею и плечи, целомудренно или рассеянно - неважно, зато обещая. Впрочем, на открытых взгляду частях тела тоже достаточно точек, прикосновение к которым способно взволновать. Перехватив запястье, я целую мягкую, без мозолей, ладонь. Все совсем по-другому, это правда, и происходящее больше напоминает сон, чем явь, - но сон уютный, спасительный.

- Боюсь, у меня не осталось терпения, - с ноткой раскаяния предупреждаю я, желая вспыхнуть побыстрее, чтобы не успеть задуматься о том, что я, собственно, творю.

- Боюсь, своим я с тобою тоже не поделюсь - у меня его не хватает даже на одного, - безмятежно сообщает Нару. - Мы сможем позже принести друг другу извинения за поспешность, мальчик мой.

И не поймешь по знакомым глазам, серьезен ли Нару, иронизирует ли.

- Официальные, - соглашаюсь я, подчиняясь легкому направляющему касанию между лопаток. - И очень попозже, если вы не против.

Комната, созданная для комфорта и удовольствий, как всегда, производит впечатление спокойствия и неизменного порядка. Резная ширма, мягкие банкетки, шелк в узорах цветущей жимолости - вот сюда положить накидку, а здесь, и только здесь, удобно оставить шпильки... И в намеренно приоткрытую дверь видна ванная - водяные стены, зримо веющие прохладной свежестью, так что взгляд невольно пытается поймать плывущую в зеленоватом мягком свете рыбу где-нибудь у себя над головой.

Освобожденные волосы, щекоча, струятся по лопаткам и ниже. А когда под завесь волос проскальзывает рука, то я едва подавляю желание, мурча, выгнуть спину.

Нару ведет изысканно и мягко, я отвечаю, и с каждой минутой все больше радуюсь возможности довериться умелому, знающему меня до последней струнки, любовнику, который к тому же чуть более нетороплив, чем я ожидаю. Тело само вьется лозой и подставляется под ласкающую ладонь.

Все правильно и точно - до последнего касания, до оттенка вздоха, и только сейчас я понимаю, как сильно меня изменил Эрик. Удовольствие, что сейчас дарит мне милорд, великолепно: мягкое, спокойное, нежное - но если так и не иначе будет всю жизнь, то умереть мне предстоит от скуки...

Да, пробиться сквозь эту взаимную сдержанность можно - а нужно ли? Мой вновь обретенный давний любовник желает проверить часть мира, связанную со мной и с собой, на прочность: что рухнет, состарившись и рассыпаясь в прах, что останется нерушимым?

Мне тоже не мешает проверить, на которую из основ можно наступить без боязни. Наконец, Нару позволяет буквально втечь в его объятья - и берет: горячего, напряженного, с каждым толчком расслабляя сведенные судорогой желания мышцы и позволяя двигаться так, как больше хочется. Мучительные ласки, перешедшие в ласковый секс, встряхивают все нервы, точно контрастный душ, попеременно меняющий холод на кипяток. Это слишком сладострастно. И слишком изощренно.