– Я больше не девственница. Твой брат Хуан овладел мной.

– Изнасиловал?

– Нет.

– Ты сама ему отдалась? Как ты могла! Разве я тебе не рассказывала, что он сделал со своей женой?

– Да-да, сейчас не время для нотаций. Моя жизнь кончена, отец отрекся от меня. Я мертва, Лукреция, мертва!

– Да нет, глупая! Ты не мертва, пока не умрешь.

– Она так быстро растет, наша Лаура. Мы должны папским эдиктом поверить всем дочерям вечно оставаться невинными.

– Я тоже дочь. Хотел бы ты, чтобы я была невинной?

– Евреи приносят чуму.

– Чуму приносят беженцы, скопившиеся в еврейском квартале.

– Я имел в виду духовную чуму.

Любовь – та война, в которой у меня не было побед.

Я взвешиваю свои слова, часто фальшивые, чтобы получить то, что мне нужно.

Беда Борджиа в том, что их дети тоже истинные Борджиа.

– Мне сказали, что в монастыре есть сестра Лучия, у которой появились на теле стигматы. Увидев ее страдания, Лукреция укрепилась в своем намерении стать монахиней.

– Это Лючию осмотрит врач. Узнав, что раны на ее теле всего лишь умелая подделка, Лукреция изменит свое решение.

– Но что, если раны действительно чудо Господне?

– Наш врач поставит тот диагноз, который потребуем поставить мы. Есть правда, но под ней есть еще более глубокая правда. Нашей дочери не нужны ни притворные слова, ни фальшивые раны. Ей нужен друг. Сможешь ли ты стать ей таким другом?

– Папа приказал моему брату исповедаться и очистить душу в надежде получить трон Неаполя. Я намерен перехитрить Хуана: его исповедь буду слушать я.

– Но ты еще не священник.

– Чтобы получить прощение, надо пообещать больше не поступать дурно. Прекратит ли Хуан поступать дурно? Особенно, если станет королем?

– Нет. Определенно, нет!

– Тогда какая разница, кто выслушает его исповедь: брат Якопа или я?

– Как я должен каяться?

– Расскажи все своему отцу.

– Ни за что!

– Тогда ты не обретешь милости божией.

– Пошел ты!

– Нет, ты пошел!

Порой любовь Родриго сочетается с его безразличиям к чувствам других людей.

Я окажу эту услугу тебе, как ты оказала услугу мне. Но после этого мы будем в расчете и сможем снова стать врагами.

Верность – награда, которую дают не тому, кто больше платит, а тому, кто лучше как человек.

– Это наше последнее слово.

– Твое слово не бывает последним, Родриго. Ты не бог!

– Я пришла к тебе просить, чтобы ты направила меня, чтобы научиться у тебя терпению и чистоте.

– Этим добродетелям нельзя научить, они идут из глубины сердца.

Знаки, доказывающие святость не выставлены на продажу. Требуя их у Господа, ты показываешь, что не заслужила его благодати.

Вы знаете, какой звук у голоса Господа? Он как шелест крыльев голубей, летающих под легким снегопадом.

Мои грубые мысли, конечно, мало что значат для такой образованно особы как вы, но на поле боя я понял, что есть события, которые нам дано пережить лишь однажды. Если они счастливые, надо с радостью о них вспоминать, ведь они были в первый и в последний раз. А после событий горестных надо утешиться, ведь они были в первый и последний раз.

– Что он приказал вам сделать?

– Стать вашим другом.

– Если вы хотите быть мне другом, знайте, мне нужна от вас не дружба. Стань моим любовником.

– Шлюха!

– Я та, кем сделал меня ты, кардинал Борджиа.

Я люблю историю. Но свежий воздух и свет солнца я люблю больше.

– Я зарежу тебя как быка.

– Режь, если от этого ты будешь больше собой гордиться. Но я тебя знаю, Цезарь: через час тебя охватят страшные угрызения совести, и ты будешь рыдать над моим трупом. Я поступил дурно, но из чувства любви. А тобой сейчас движет гордыня и самый тяжкий грех против Господа – себялюбие.

Лаокоон. Реликвия великой эпохи Древнего Рима. История предостережений. Верховный жрец Лаокоон пытался предупредить троянцев о большом деревянном коне: «Бойтесь данайцев, дары приносящих». В отместку богиня Афина наслала змея, который выполз из моря и задушил Лаокоона и его сыновей. Троянцы решили, что смерть Лаокоона доказывает его неправоту. Бог может убить человека, но человек при этом все равно может быть прав.

Изгнанные возвращаются, причем обычно с иностранной армией.

Я приказал убить моего брата, а он все еще жив. Ты либо плохой исполнитель, либо предатель. Но я знаю, что ты отличный исполнитель.

Брат, у тебя есть шлем, но нет головы, чтобы его носить; есть меч, но нет руки, чтобы его держать.

Дыхание такой простой акт, пока оно не становится невозможным!

– Скажи, чему ты научилась, живя в семье Борджиа?

– Получать то, что хочу. Любой ценой. И не важно, кто пострадает.

Франциск, я молился за Хуана в базилике один. И вдруг услышал ужасные стоны горя. Я обыскал каждый угол, но никого не нашел. Потом факелы поплыли, окружили меня будто в танце, и я понял, что голос, издававший стоны, мой собственный.

– Когда я спросил, не видели ли вы чего-то необычного, вы сказали «нет».

– Я не солгал! Каждый год в Тибр сбрасывают сотни трупов, и никто их не ищет.

Что же это был за человек, если собственная мать не рыдает о нем?

– Вы убили мою дочь! Мою красавицу Розалину!

– Она самоубийца. И вовсе не красавица.

– Чтобы быть хорошим воином, надо поступать так, как поступил бы твой ваг, даже если он жестокий и подлый трус. Нет, я не сделаю того, что сделал бы ты, Борджиа – я не стану умолять сохранить мне жизнь.

– Таким образом, Верджинио, вы вновь победили! А в качестве триумфа вы проведете остаток своих дней в этой клетке, согнутой пополам. Через много лет вы умрете, забыв, что значит вытянуть ноги.

– Я, по крайней мере, в отличие от вас, отправлюсь в рай.

– Я уплатил штраф, исповедался и дал слово больше никогда не убивать.

– Обещания, данные в исповедальне, эфемерны и улетучиваются как дым!

– Вы, Борджиа, думаете, что все семьи похожи на вашу, но я искренне раскаиваюсь. И боюсь за свою бессмертную душу!