— Вы-то в наших краях впервые? — спросил отец Геннадий Киру. — Тогда бы вам на Покшу надо успеть, пока не стемнело еще. Вот где чудо у нас всем чудесам. Фотоаппарат есть у вас? Эх, жалко, нет фотоаппарата. Такого вы нигде не увидите. Мне лично неизвестно. Русские сказки помните? Так там печи есть само-движущиеся. А вот церквей самодвижущихся нема. Сергей! — крикнул он, и на зов его явился мужчина, только что подъехавший на новеньком «Лендровере». Это был высокий человек лет сорока со спортивной фигурой, но с лицом, на котором вместе со здоровым румянцем проступало какое-то несколько показное благообразие, которое как бы еще только готовилось сделаться главным его выражением. Одет он был дорого, по-городскому, и Кире даже как будто послышался исходящий от его идеально выбритых щек запах туалетной воды какой-то недешевой марки.

— Благословите, батюшка! — истово воскликнул Сергей и припал под крест, куполом начертанный в воздухе сложенными пальцами священника.

— На Покшу свози вот женщину, — указал он ему на Киру.

— Да легко, — несколько удивленно откликнулся тот. — Только на вашей поедем — моя не пройдет.

— На ключи, — сказал отец Геннадий и поспешил к храму, а Сергей с Кирой направились к УАЗу, дремавшему во дворе батюшкиного дома.

— А что за чудо? — все не отставала Кира от Сергея. Ехать куда-то ей совсем не хотелось, но, с другой стороны, она не хотела обидеть гостеприимного батюшку.

— Да не, просто церковь, увидите, — сказал Сергей. — А если правда интересно, садитесь — домчу.

— Мне Анна Дмитриевна, — сказала Кира, когда выехали за село, — ну, вот эта женщина, что вещи привозила детям…

— Понял, понял, — закивал Сергей.

— …говорила, мол, что прозорливый батюшка-то?

— Ну да, — подумав, подтвердил Сергей. — По слову его сбывается.

— Например? — поинтересовалась Кира.

Некоторое время Сергей размышлял, видимо, подыскивая пример повыразительней.

— Да вот был тут у нас один деятель, будем говорить, наркотиками торговал — всех он достал. Батюшка ему сказал как-то: «Гляди, не отстанешь от зловония своего, найдут тебя в пруду с камнем на шее». — Сергей обратил к Кире искренне озадаченное лицо. — Так ведь так и вышло, — удивленно сказал он.

«О, Боже», — подумала Кира.

Дорога, размытая гигантскими лужами, тянулась вдоль кромки унылого молодого березняка. Изредка в березовых сетях мелькали черные елочки. Сергей вел предельно аккуратно, но все равно машину так трясло, что Кира держалась за ручки обеими руками.

— Что сгорит, то не сгниет, — жизнерадостно подбодрил Сергей свою пассажирку, когда на раскисшей дороге УАЗ сделал очередной пируэт и оба они ударились головами о крышу. Машина стала.

— Полнолуние, бесы разгулялись, — виновато пояснил Сергей и вылез копаться в моторе.

Кира глядела в окно. Все небо представляло собой как бы единое сизое облако, чреватое зимой. Время от времени из массивов туч на мгновения вырывался пучок солнца и наскоро преображал пейзаж, намекая на возможность какой-то иной, лучшей, радостной жизни… Скоро поломка была устранена, и они продолжили путь.

— А я здесь главный человек был — веришь, нет? — вдруг, повернув к Кире лицо, с веселой загадочностью объявил Кире Сергей. — Да. Главный человек.

— В каком смысле? — спросила Кира, и Сергей затаенно улыбнулся, словно бы и ждал этого вопроса.

— Разбойник я бывший, — не без гордости сказал он.

— Если бывший, — сказала Кира, — то значит…

— Да вы не пугайтесь, — сказал Сергей, снова переходя на «вы». — Алтарник я. Ну, пономарь.

Кира обдумывала это неожиданное признание и долго не знала, что на это сказать.

— А алтарником-то где служите? — спросила она наконец.

— Не здесь, — пояснил Сергей, — в Пашине там в церкви в одной.

Кира не подавала голоса, ожидая, что услышит дальше.

— Понимаете, — заговорил Сергей, — все ждут какого-то чуда, чего-то такого, будем говорить, неземного. То есть, как бы вам сказать, — он подыскивал слова в стремлении как можно яснее выразить свою мысль, — чтобы что-то такое внезапное случилось вдруг, Богородица, скажем так, явилась, или еще что-то такое подобное, святой какой, угодник там… Так вот, сразу скажу: видения не видел, откровения не слышал. А преображение имело место… Не знаю, может, кто и видел чего по праведности, но я не сподобился, брехать не буду. Да это, говорю, и не нужно. Дух-то дышит как хочет…

Кира по-прежнему напряженно слушала, пытаясь понять, куда клонит ее чичероне. Но Сергей, произнеся последние слова, глубоко задумался, как бы забыв о своей подопечной, но потом мотнул головой, будто отряхивая мокрые волосы и глянул наконец на Киру.

— Я ж тут был, будем говорить, смотрящий по району. Надо объяснять, что это?

Кира сделала неуверенное движение плечом.

— Ну, короче, бандитами нас называют, братвой. Это-то вы слыхали?

На этот раз Кира робко кивнула, и Сергей тоже кивнул с улыбкой, обрадовавшись, что понимание установлено.

— Нам самим бизнесом заниматься было нельзя, но мы много других людей богатыми сделали… А они нам были благодарны. Понимаете, о чем я?.. А повод? Повод был, конечно. Просто одного друга у меня убили, второго убили, третьего… Всерьез, в общем, за нас взялись. Конкуренты, скажем так. Я следующий. А как этого избежать? Самих их, будем говорить, ликвидировать, врагов-то? И самому погибать не хочется, и грех такой брать на себя тоже не хочется. И вот как-то после Крещения я домой приехал и отчетливая мысль у меня: все, может быть, сегодня. Может быть, сейчас. Словно бы голос какой внутренний. Я куртку накинул и пошел.

— Куда? — спросила Кира.

— Так в монастырь, — пояснил Сергей таким удивленным голосом, словно то, что он сказал, разумелось само собой, — в Пихтинский.

— Это вы пешком туда ушли? — округлила глаза Кира. — Но это же, я слышала, матушка говорила, сто с лишним километров.

— Да, где-то так. Так пешком и пошел. Три дня шел. А у нас волки. Оружие-то было, конечно, но как с оружием в монастырь? Так я взял с собой флакон с керосином и паклю. Это меня отец еще научил, он так в школу ходил за семь километров, ну, в детстве, когда маленький был.

— А ночевали где?

— В деревнях ночевал.

— И пускали?

— Кто-то пускал, кто-то нет, — без тени осуждения к последним сказал Сергей. — Ну, в общем, дошел. А меня не принимают. Тогда, знаете, в монастырях много, будем говорить, разного темного народу пряталось, так настоятели стали паспорта требовать. А у меня паспорта не было — десять лет уже без паспорта жил. Что делать? Игумен говорит: «А если проверка?» Ну, я ему сказал: «Если приедут и возьмут меня, я с ними и уеду. Твори, как говорится, Бог, волю Твою…» Одним словом, оставили все же меня, послушание дали: снег там убирал, дрова колол, а потом стал игумена возить — «шестерка» у него тогда была. Монастырь-то новый, строился еще, ну вот мы с игуменом на «Жигулях» шестой модели по району колесили, то на рынок, то еще куда. Три месяца, в общем, там провел. А когда Сретение подступило, как-то я ощутил, что готов к покаянию.

Некоторое время, уйдя в себя, Сергей молча вел машину, угрюмо глядя вперед, потом опять заговорил:

— А что такое покаяние? Это когда душу свою как половую тряпку от греха отмоешь в семи водах, и после этого каждая пылинка на ней видна. А со мной как бы чудо приключилось: как покаялся, так все забыл напрочь — клички там всякие, телефоны, как будто память у меня кто-то вычистил. Детство все больше вспоминалось, а то, что недавно было — ну совсем ничего не помнил.

— А как в вашей среде отнеслись к вашему поступку?

— Кто-то понял, кто-то нет, — пожал он плечами, — но все, как видите, обошлось. Неприятностей особых не испытал. Во время Великой Отечественной тоже же из мест заключения уходили на фронт, тоже это вызывало разное отношение у тех, кто этого не принимал. Хотя, конечно, время было уже другое — если бы в девяностые такое случилось, то вряд ли бы меня в покое оставили… Да я из монастыря вышел другим человеком, это было видно всем. Я, знаете, уже пять лет как не только матерно не выражаюсь, но и простого бранного слова не произнес.