К пристани доктора причалила белая яхта писателя. Панна Эльвира и пани Басенька уже шли через луг к террасе, писатель же возился у причала, швартуя яхту с развернутым парусом, который громко хлопал и резко дергался на ветру.

— Эта женщина, кажется, за деньги публично раздевается в ночных ресторанах столицы, — при виде Эльвиры Туронева слегка презрительно надула губы.

Доктор ничего не ответил. Пани Басенька — в узеньких черных плавочках и в таком же узеньком черном бюстгальтере — легко вскочила на террасу. При каждом шаге и резком движении казалось, что ее груди вот?вот выскочат из лифчика и объявятся во всей своей округлости. Туронь ждал этого, и в уголках его рта появилась слюна.

Эльвира вошла на террасу с грацией эстрадной актрисы, слегка покачивая бедрами. Она была в тесных джинсах и серой блузочке, старательно застегнутой под шеей. Светлые длинные волосы были заплетены в косу. В мягком овале лица, несмелой улыбке маленького рта и застенчивом взгляде голубых глаз было что-то от невинной девочки?подростка. Но большая грудь мощно очерчивалась под блузкой, и поэтому ее так ценили в ночных ресторанах столицы.

Прибежал запыхавшийся писатель Любиньски, огромный мужчина с бронзовым загаром, с выгоревшей на солнце гривой волос. В тесных плавках заметно вырисовывалось что-то большое. Пани Туронева сразу это заметила и, неизвестно почему, почувствовала, что Любиньски ее оскорбил.

— Нельзя терять хорошую погоду, доктор, — сказала пани Басенька. — Предлагаем вылазку двумя яхтами на Песчаную косу.

— Басенька поплывет с вами, а я с Эльвирой. Так будет интереснее, — заявил Любиньски.

За эти слова Эльвира одарила писателя наиболее застенчивой из всех своих улыбок, что немного обеспокоило Басеньку. Уже второй раз в этом году Эльвира приезжала к ним в гости. Она была лучшей подругой Басеньки, но только ли дружба приводила ее к ним? Такую же застенчивую улыбку получил, однако, и доктор Неглович, и пан Туронь, и его маленький мальчик. Это была часть профессиональных навыков Эльвиры, что рассеяло у Басеньки всякое беспокойство за мужа. Она не знала, что для Эльвиры все мужчины, старые или молодые, были как мальчики?подростки, жаждущие неприличных картинок и в своих поступках так волнующе несмелые, неловкие, сконфуженные. Мужчины наполняли сердце Эльвиры огромной нежностью и добротой, она обожала их жадные взгляды и с трудом сдерживаемый восторг, когда она становилась перед ними нагая в свете цветных прожекторов. Наибольшую же нежность пробуждал в ней писатель Любиньски, беспомощный и робкий великан, которого беспрестанно обижала ее подруга Басенька, требуя от него (в чем она ей раз призналась) так много и так часто, в то время, как она, Эльвира, никогда ничего от мужчины не требовала.

— Прекрасная сегодня погода, — отозвалась Рената Туронь. — Надо пользоваться солнцем. Вы никогда не раздеваетесь? — с этим двусмысленным вопросом она обратилась к Эльвире.

Со скамейки долетело очередное бурчание Туроня. У доктора Негловича было сконфуженное лицо. Смутился писатель Любиньски, а пани Басенька тихонько захихикала.

Эльвира и пани Туроневу одарила застенчивой улыбкой. — Мой шеф не позволяет мне загорать в купальнике, а здесь нет соляриума. Некрасиво выглядишь на эстраде с белыми пятнами от купальника.

— Я знаю такое место, где можно загорать голой, — сказала пани Рената. — Я это часто делаю и вас приглашаю.

— Я брезгую видом голых женщин, — ответила Эльвира с той же извиняющейся, застенчивой улыбкой. — На пляже нудистов в Болгарии я чувствовала себя просто ужасно.

— Это удивительно, — сказала пани Туронева. — Вы ведь, насколько я знаю, раздеваетесь публично?

— Да. Я раздеваюсь, но другие остаются одетыми. Тогда у тебя совсем другое ощущение.

Маленький Туронь смотрел на Эльвиру с такой настойчивостью, будто бы хотел снять с нее джинсы. Это заметила Туронева, и что-то вроде ревности отозвалось в глубине ее души. На нее сынок никогда так не смотрел, а она ведь хотела еще долго быть для него идеалом прекраснейшей и единственной женщины.

— Пошли домой, — приказала она мужу. — До свидания. Жаль, что вы, доктор, сейчас в отпуске. Я попробую сама сделать что-нибудь со своей бессонницей.

Она взяла сына за руку и, копируя движения панны Эльвиры, слегка покачивая бедрами, сошла с террасы и скрылась за углом дома. За ней потащился Туронь, осторожно неся то, что находилось в его брюках.

— Роман, — сказала она с оттенком гнева своему мужу, когда они уже были на лесной дороге. — Эти люди нехорошие. Ты слышал, что писатель предложил доктору? Они поплывут на двух лодках, Любиньска с доктором, а писатель с этой девушкой. «Так будет интереснее», — предложил. Ты догадываешься, что он хотел этим сказать?

— Да, — пробормотал Туронь и троекратно, с большими перерывами, забурчал своим задом.

А те на двух яхтах вскоре уже миновали широкий полуостров, где когда-то вязали плоты, а сейчас между деревьями простирался луг, на котором лесные рабочие и вдовы лесных рабочих пасли своих коров и телят. Здесь была и корова Юстыны; доктор подумал о ночи, ощутил радость и сильнее натянул грот. Пани Басенька высунулась за борт, расставленными ногами уперлась в доски палубы и тоже сильнее натянула шкот фока. Держа в руках толстые снасти, она откинула голову назад и, слыша, как яхта доктора начинает со все большим шумом разбивать волны, рассмеялась, показывая доктору розовое волнистое небо и мелкие зубки. Яхта доктора шла курсом на ветер, все быстрее и быстрее, а белая яхта писателя оставалась сзади.

Эльвира распустила косу, позволяя, чтобы ветер развевал волосы, а потом закрыл ими ее лицо.

— Жалко, что ты женился на ней, а не на мне, — осмелилась она признаться в своих сокровеннейших мыслях. Она была как ребенок, который, закрыв себе лицо, думает, что никто его не видит.

— Я тоже об этом жалею, — печально сказал Любиньски. — Околдовали меня тогда ее груди. Она сидела на помосте с голым бюстом, а ты была в лифчике.

— У нее больше секса, — признала Эльвира. — А я этого совершенно не люблю. Ты тоже, правда? — Люблю. Но не очень часто.