– Как к аттракциону, – кивнула Светка, растирая ладонью слезы по лицу.

– Нет, – он медленно покачал головой. – Женщины – это чтиво для отдохновения, головоломка на час, ребус, который разгадал и забыл. А брак – это матанализ, понимаешь? Фортран, Ассемблер![3]

– Любовь для тебя – математическая формула?

Максим сел рядом и снисходительно потрепал ее по плечу:

– Нет, конечно. Но в отношениях между мужчиной и женщиной непременно наступает момент, когда нужно включать голову.

– Включил? – Она раздраженно отстранилась от него. – Подсчитал, возвел в степень и вычленил корень?

– Суди сама. – Максим развел руками. – У нас нет будущего. Ты – студентка, я – молодой человек из периферийного городка, еще не вставший на ноги и не добившийся в этой жизни ничего. Твоя стипендия и моя зарплата – это…

– Пошел вон! – Светка резко встала с кровати.

– Правильно. – Максим с явным облегчением кивнул, подобрал с пола сумку, подхватил с вешалки мотоциклетный шлем и направился к дверям. На пороге он обернулся: – Надеюсь, мы оставим друг о друге приятные воспоминания…

– Вон! – повторила девушка.

– Мы – физики, дорогая, а значит, сильны головой, а не сердцем. – И он хлопнул дверью.

Через пару минут его стройная фигура появилась на крыльце общежития.

Максим сбежал по ступенькам, расчехлил старенький мотоцикл «Минск», запаркованный у самого входа, надел шлем и, запрокинув голову, поискал глазами четвертый этаж.

Светка с тяжелой грустью наблюдала за ним из окна. Поймав его взгляд, она медленно подняла игрушечный пистолет, служивший ей четверть часа назад сексуальной «приправой», прицелилась в теперь уже бывшего любовника и несколько раз щелкнула курком…

– Извращенка, – пробормотал тот и рванул ногой рычаг кикстартера. – Ты просто дура, а не физик!

Он даже предположить не мог, что пистолет еще однажды появится в руке этой девушки. И будет совсем не игрушечным.

Максиму Танковану было двадцать три года, но выглядел он старше своих лет. Как говорили женщины – солиднее.

Пару месяцев назад он окончил институт, в общежитии которого до сих пор появлялся «по старой памяти».

К выпускникам и студентам МИФИ Максим питал особые чувства.

– Мы – физики, – говорил он. – А значит, имеем преимущество перед остальными людьми. Ведь миром правят ум и воля!

В другой раз, где-нибудь в обществе юных абитуриенток, он пояснял:

– Физик – это не профессия и даже не призвание. Это – образ мыслей, отношение к миру, способ существования!

Прагматичный, рациональный, целеустремленный, с проницательными серыми глазами, точеным, словно мраморным, подбородком, тонкими усиками над верхней губой, идеально уложенными на пробор пепельными волосами, Максим походил на прусского офицера времен Первой мировой. Такими изображали австрийцев и немцев в иллюстрациях к новеллам Мопассана и в школьных учебниках по истории. Это забавное сходство отмечали не только однокашники Максима, но и посторонние люди. Однажды, прямо в метро, к нему подошла женщина и, представившись ассистентом режиссера, предложила участвовать в кастинге нового фильма в постановке Рауфа Кубаева на роль какого-то фон Штыца.

– У вас чудесная внешность! – заверила она. – Типажная. В советские времена таких персонажей играли прибалты.

Максим отказался.

– Я не клоун, – сухо пояснил он. – Кроме того, каждый должен заниматься делом, которому учился.

После этого случая среди приятелей за ним закрепилось прозвище фон Штыц.

Максим пять лет учился на программиста. Он с отличием окончил институт и с большим трудом устроился на работу в фирму «Интеллект сервис» – серьезную контору, занимавшуюся поставкой программного обеспечения нескольким оборонным предприятиям.

С Каширки, где располагалось общежитие МИФИ, до работы было рукой подать. На мотоцикле, минуя пробки, – четверть часа, не больше. В девять ноль-ноль он обязан провести магнитной карточкой по светящемуся зелеными огоньками терминалу, установленному на проходной. Ровно в девять, ни минутой позже. За опоздания могут депремировать, лишить зарплаты, а новичка, вроде него, – и уволить.

Максим посмотрел на часы. Без двадцати восемь. Очень хорошо, что неприятный разговор в общаге, который запросто мог обернуться многочасовым выяснением отношений, прошел легко и быстро. «Я думала… что встретились две половинки… что наш роман… волшебная книга…» – Максим усмехнулся. – Оказывается, не все физики умеют включать мозги. Наверное, много зависит от пола, – размышлял он. – Мужчина никогда не потеряет рассудок от глупых речей и сладких объятий. Женщина – может. Она забывает, что абстракция – это прежде всего порядок. Самая абстрактная в мире наука – математика – восхитительна тем, что состоит из гранитных законов и непреложных истин. Но женщина-математик, убежденная, что стала пленницей абстракции под названием любовь, неминуемо обнаруживает отсутствие законов, логики и хоть какого-нибудь порядка в своей очаровательной головке.

До начала рабочего дня было еще больше часа, и Максим явно успевал заскочить домой – в скромную съемную квартирку в Котляковских трущобах, которую он делил с приятелем Русланом Кушевым. Времени вполне хватит, чтобы сварить себе пельмени или сделать яичницу. Разумеется, можно было бы позавтракать в общаге – у этой глупышки наверняка что-нибудь завалялось в холодильнике, – но тогда пришлось бы переносить тяжелый разговор на потом. Натуральное свинство – поесть, вытереть губы салфеткой и блаженно улыбаясь, сказать: «Ну теперь, кажется, действительно все! Прощай, русская горка!»

Поэтому Максим Танкован поступил благородно. Другой на его месте – какой-нибудь лирик, какой-нибудь Васисуалий Лоханкин – непременно пожрал бы напоследок, пробурчав: «С паршивой овцы хоть шерсти клок».

Он пристроил мотоцикл во дворе между ржавой «Таврией» и унылой, исписанной граффити коробкой-«ракушкой», вежливо поздоровался с дворником-таджиком, которого за глаза называл «военнопленным», и юркнул в подъезд.

– Штыц! У нас гости! – прокричал из ванной Руслан, едва Максим распахнул дверь квартиры. – Точнее – у тебя!

В крохотной прихожей пахло духами, поэтому гадать, какого полу «гости», не приходилось. Лихорадочно соображая, кому из его бывших «русских горок» пришло в голову нанести ранний визит прямо в логово «бессердечного зверя», Максим бросил сумку на галошницу, пристроил сверху шлем и, пригладив перед зеркалом растрепавшиеся волосы, решительно шагнул на кухню.

– Максимка! – Жгучая брюнетка лет двадцати пяти, в пошлом, аляповатом топике, из-под которого бесцеремонно и своенравно вываливалась складка дрожащего животика, радостно поднялась ему навстречу. – Ты все такой же красавец! Даже еще похорошел!

«Не могу ответить тем же», – мысленно пробормотал тот, а вслух произнес с улыбкой: – Ларочка! Вот так сюрприз! Какими судьбами?

Они расцеловались, как светские львицы на богемной вечеринке – касаясь друг друга щеками и чмокая воздух.

– Ты извини, – предупредил Максим, – я заскочил на пять минут позавтракать, поэтому времени в обрез. Ты рассказывай, рассказывай, а я пока что-нибудь сварганю.

– Я проездом в Москве, – пояснила брюнетка. – Твои умоляли меня заскочить к тебе, проведать, передать гостинцы. – Она ткнула пальцем в пакеты, сваленные на столе.

Максим уже достал с полки кастрюльку для пельменей, но теперь передумал, сунул ее обратно и потянулся к пакетам.

– Кулебяка! – обрадовался он, извлекая пирог в промасленной бумаге. – Как это кстати!

– Вспоминаю тебя часто, – улыбаясь, продолжала девушка. – Из нашего класса, ты знаешь, все разъехались по столичным городам. В сибирской глуши никому неохота оставаться.

– Ну, ты же осталась, – возразил Максим, с наслаждением жуя пирог. – И не одна…

– Да, – подтвердила Ларочка. – Сашка Корж никуда не уехал. Работает в милиции и чувствует себя вольготно. Прямо-таки хозяин! Обложил данью коммерсантов…