— Привет, Китти. Я просто хочу обратить внимание на суть, которую вы, кажется, упускаете: Если те четырнадцать «жертв», как вы их называете, действительно были вампирами, то можно ли назвать произошедшее убийством?

Ох, полемика.

— А ты как думаешь?

— Ну, я бы назвал это самообороной. Вампиры — хищники, и их единственная добыча — человечество. У человечества есть личная заинтересованность в избавлении от них при любой возможности.

Словно хозяин ранчо говорит о волках.

— Ну и дела, Рей. Некоторые мои лучшие друзья — вампиры. Что, если вампир, теоретически, никогда никого не убивал? Скажем, она только берёт кровь от добровольных доноров, держит её для себя и никогда не доставляет неприятности. И тут однажды приходит защитник человечества, охотник на вампиров и убивает её колом, потому что она вампир.

— Это продолжалось сотни лет. Думаю, вы первый человек, который назвал это убийством.

— Фактически, я не человек. И рискуя оскорбить множество людей большим количеством разных способов, я скажу, что нацисты также не называли свои действия убийством.

Я отсоединила его от линии прежде, чем он успел возмутиться.

— Позвольте мне провести мысленный эксперимент. У нас есть оборотень, вампир, неважно. Он убил кого-то без веской на то причины. Что должно произойти? Если бы это был обычный человек, его бы арестовали, представили перед судом и вероятно упекли за решётку на длительный срок. Возможно, его бы даже приговорили к смерти, если ситуация обязывала. Теперь давайте возьмём оборотня. Мы можем поместить оборотня в тюрьму на длительный срок? Что с ним делать, когда взойдёт полная луна? Или вампир — вы понимаете, как непрактично приговорить вампира к пожизненному заключению в тюрьме? У меня Тимоти на линии. Здравствуйте.

Звонящий заговорил низким, приятным голосом:

— Конечно, непрактично приговаривать вампира к пожизненному заключению в тюрьме. Думаю, не будет иного выбора, но охотнику на вампиров придётся позаботиться о данной проблеме. Это их работа.

— Значит, вы утверждаете, что законы не должны распространяться на данную сферу. Просто позволим охотнику на вампиров разбираться волей-неволей.

— Конечно, нет. Только пока вампирам не разрешат охотиться на охотников, волей-неволей, как вы говорите.

Предполагаю, что звонящий вампир. У него был типичный высокомерный тон и резкая манера речи, которая обычно отличала представителя культуры, что ценит утончённую грамматику, а это уж точно не признак молодой культуры.

— Значит, вне обычной юрисдикции. Сверхъестественный мир должен сам разбираться с проблемой, вот что вы утверждаете?

— Полагаю, что так. Если оборотень убивает другого оборотня в ходе драки за господство в стаи, вы действительно хотите привлекать полицию?

Ай. Дважды ай. Но я сама напросилась. Наука — не делай шоу по личной теме, которая тебя беспокоит. К сожалению, я не из тех, кто идёт на попятный. Как-то мне попалась на глаза цитата Черчилля: «Если идите через ад, не останавливайтесь».

— Позвольте мне ответить вам вопросом на вопрос: чтобы вы рекомендовали полицейскому, который действительно занялся междоусобными разборками? Скажем, обнаружено разорванное тело. Полицейский изучает труп и, демонстрируя великолепную ясность ума и широту взглядов, решает, что нападавший, возможно, не животное, а оборотень. К тому же, он проводит несколько тестов и узнает, что, э-м, жертва тоже была оборотнем.

Возможно, Хардин слушает. Возможно, мы обе чему-нибудь научимся.

— Что он должен делать?

— Закупить побольше серебряных пуль, — ответил Тимоти без колебания.

— Это не особо поможет.

Блин, я сказала это вслух. Я повесила трубку.

— Хорошо, пойдём дальше. Вы ликантроп, вампир и т.п., у которого проблемы с законом? Что вы сделаете? Каков ваш совет? И как всегда, любые комментарии к проблемам, которые мы обсуждаем в течение часа, приветствуются. Следующий наш гость, вы в эфире.

— Привет, Китти. Лучший и единственный совет, который я могу дать, когда у вас на хвосте копы, беги и не оглядывайся. Им уж точно за вами не угнаться. Красота...

— ...если вы собираетесь поставить вампиров и оборотней под юрисдикцию человеческого правоприменения, то, несомненно, нужно включить вампиров и оборотней в полицию...

Полицейские-вампиры? Она серьёзно? С другой стороны у них всегда есть ночная смена.

Звонки продолжали поступать.

— ...нельзя применять те же законы. Они никогда не смогут сработать и никогда не будут. Смерть и убийство не означают то же самое для людей, которые стали бессмертны и почти неуничтожимы...

Голова раскалывалась. Мои гости заставили меня почувствовать себя дурой. Они продолжали подводить меня к тому же самому пункту — Ти Джей прав, а я не должна была сотрудничать с копами. Сверхъестественная гласность невозможна. Я монстр из детских страшилок и должна примириться с этим фактом. Или застрелиться серебряной пулей.

Интересно, какова статистика самоубийств среди ликантропов.

Последние несколько дней Хардин отправляла людей следить за мной. Я ничего не делала, только курсировала между работой и домом, никому не звонила, ничего не говорила Хардин.

— Пришло время признания, — сказала я. — Вы знаете, что я иногда так делаю, беру вопросы из абстракции и рассуждаю, как они накладываются на мою жизнь. И вот что я думаю прямо сейчас: «в чём смысл?». Если двум мирам, сверхъестественному и человеческому, суждено быть костью в глотках друг друга, если нет способа пойти на компромисс в таких вопросах, как право управлять, то, что я здесь делаю? Почему я должна трудиться над шоу? Меня мучает желание бежать в горы и забыть о своей человеческой половине. Но знаете что? Мне будет не хватать шоколада. И кино. И следующего альбома любимой группы. И я спрашиваю себя, не в этом ли проблема, ликантропы и вампиры не могут технически быть полностью людьми, но раньше ими были, и об этом им никогда не забыть. Или главное, они никогда не должны забывать об этом. Ведь именно тогда и начинаются проблемы.

Монитор был полон звонков. Я посмотрела на Мэтта через окно, желая получить совет, не желая выбирать. Я не хотела слышать о чужих проблемах, не хотела слышать больше благочестивой риторики любого лагеря. Я просто хотела... не знаю. Возможно, послушать немного музыки, как в былые времена. Возможно, я смогу сделать это в следующем выпуске, пригласить группу и поговорить о музыке несколько часов. Да, это план.

Мэтт откинулся на спинку стула, улыбаясь мне. Он держался со мной до самого конца шоу. Та улыбка говорила, что он счастлив быть здесь. Я не могла не улыбнуться в ответ.

Он был моим другом, и он был человеком. Это что-то значило.

Я потянулась и вздохнула, делая голос легче, чтобы вытянуть шоу из депрессивной ноты.

— Хорошо, похоже, у меня знакомый на линии. Я всегда ценю людей, которые звонят не один раз. Джеймс, привет.

— Китти, я просто хочу сказать тебе, как много твоё шоу значит для меня. Это… ты… голос разума, понимаешь? Ты так всё продумываешь. Это помогает, действительно помогает. Я надеюсь, что ты никогда не бросишь своё дело.

 Его голос казался ещё более напряжённым, чем в прошлый раз. Если шоу помогало ему, я не хотела бы думать о том, какой бы голос у него был без него.

— Спасибо. Это многое значит для меня. Как поживаешь?

— Я хорошенько всё обдумал. Кажется, со мной всё в порядке. Кажется, я занимаюсь тем, чем должен. С чего бы ещё это произошло со мной, если это не путь, и я могу делать подобное?

Мой живот словно заморозило.

— Делать подобное, Джеймс?

— Я хочу признаться, Китти. Я не особо любил быть человеком, когда им был. Природа оборотня не сильно отличается, не считая теперешней силы. Я… я знаю, что делать. Когда я не могу решить, что делать, волк говорит мне.

Джеймс был больным психопатом. Он, вероятно, уже страдал от заболевания прежде, чем стал ликантропом. Так что произошло, когда ненавидящий самого себя и весь мир больной псих стал оборотнем?