— Не думаете ли вы подойти к этому шлюпу? — спросила она.

— Мне казалось, что с нас довольно сплетен, но если подобные переговоры занимают вас, то с удовольствием.

Люси затруднялась ответом. Она покраснела и подумала с минуту; потом с неестественной улыбкой, столь несвойственной ее натуре, сказала:

— Да, мне бы хотелось приблизиться к этому шлюпу, хотя вовсе не из тех мотивов, которые вы предполагаете.

Я видел, что ей не по себе, но не мог понять причины. Но желание Люси было для меня равносильно приказу, и я велел Небу ускорить ход. На корме шлюпа значилось: «Орфей». Палуба его была переполнена пассажирами обоего пола. В это время Люси прижалась ко мне, как бы ища у меня защиты.

— Теперь, Мильс, вы будете говорить за меня в рупор; я не могу сама начать разговора при таком большом обществе.

— С удовольствием, Люси, но вы диктуйте мне то, что я должен сказать.

— Конечно, только сначала предложите общепринятые вопросы.

— Эй! «Орфей»? — сказал я довольно громко.

— Ну, что там? — тветил шкипер, вынимая изо рта трубку. Я посмотрел на Люси, спрашивая ее взглядом: «А дальше?»

— Спросите его, там ли миссис Дреуэтт, — не господин, а миссис-мать, — сказала Люси смущенно. Я был так поражен, что едва владел собою. Шкипер ждал с любопытством второго вопроса.

— Миссис Дреуэтт у вас? — спросил я отчетливо.

Прежде чем ответить, шкипер нагнулся к некоторым из пассажиров, не видных нам из-за паруса «Веллингфорда», гик которого выдвигался к стороне «Орфея».

— Миссис Дреуэтт здесь и желает узнать имя особы, осведомляющейся о ней.

— Скажите, что у мисс Гардинг есть поручение к миссис Дреуэтт от миссис Оджильви, которая едет в другом шлюпе, — сказала Люси тихим и неуверенным голосом.

Я задыхался, однако сделал последнее усилие, чтоб передать фразу. Тотчас же я услышал, что кто-то поднимается на борт судна и вслед за тем увидел Андрея Дреуэтта, со шляпою в руке и сияющей физиономией; выражение его лица, развязность манер, все указывало на короткость, существовавшую между ним и Люси. Последняя инстинктивно взяла меня под руку, и я чувствовал, что она дрожала.

Оба шлюпа были настолько близко один от другого, что они могли разговаривать, не особенно возвышая голос.

— Здравствуйте, — сказала Люси, — передайте, пожалуйста, вашей матери, что миссис Оджильви просит подождать ее в Альбани… Да вот и сама миссис Дреуэтт, — поспешила Люси прервать самое себя.

— У нас есть с собой кое-что для вас, моя милая, — ответила миссис Дреуэтт, вежливо раскланявшись со мной. — Вы так заторопились с отъездом, получив это противное письмо (это то, в котором я умолял Люси приехать к больной подруге), что забыли свой рабочий ящичек, а так как я знаю, что в нем много билетов — я говорю не о банковых билетах, — то мне непременно хотелось возвратить вам его в собственные руки. Вот он, но как мне его вам передать?

Я счел нужным вмешаться.

— Господин Дреуэтт, — сказал я после взаимного поклона, — если вы попросите остановить ваш шлюп, я сделаю то же, и затем пошлю за ящиком лодку.

Это предложение заставило вопросительно взглянуть на шкипера. Он в это время сидел, облокотившись на руль, и курил. Нехотя вынув изо рта трубку, он проговорил:

— Очень нужно останавливаться! Точно ветер станет потом слушаться нас. Вот что еще выдумали!

Затем он снова взялся за трубку. Видя, что с ним не сладишь, я стал придумывать другое средство, как вдруг заметил не без удивления и некоторого беспокойства, что Андрей Дреуэтт взял ящичек из рук матери, затем бросился к нашему гику [42], конец которого доходил до его шлюпа. Видно было, что он намеревался дойти таким образом до нашей палубы, чтобы собственноручно передать Люси ее ящичек. Предприятие это было слишком рискованно. Конечно, все дамы заохали от ужаса. Бедная миссис Дреуэтт закрыла лицо руками, считая своего сына уже погибшим. Я боялся даже взглянуть на Люси.

Так как Дреуэтт, видимо, терял свое хладнокровие, то я решил принять меры не только в его интересах, но и в интересах коробки Люси. Неб, не дождавшись моего приказания, сам подскочил ко мне.

— Коробка упадет в море, хозяин, — сказал он мне вполголоса, — его ноги уже дрожат, и скоро он все выпустит.

— Что же сделать, Неб? Какое средство придумать?

— Если хозяин разрешит. Неб побежит по гику, возьмет ящик и принесет его мисс Люси.

— Что ж, иди, будь только осторожнее.

Крик Хлои был сигналом того, что Неб начал опасное шествие. Он подвигался по гику твердою поступью, невзирая на протесты Дреуэтта, не желающего посторонней помощи. Неб подошел к нему в тот момент, когда молодой человек ухватился за канат, и ноги его тряслись так, что его положение внушало серьезную опасность. Лицо Неба изобразило любезную гримасу, и он протянул руку за ящичком.

— Хозяин Мильс полагает, что лучше отдать мне ящичек мисс Люси, — сказал он со всею вежливостью, на которую был способен.

Несмотря на оскорбленную гордость, Дреуэтт не прочь был получить эту маленькую поддержку и, ни слова не говоря, отдал негру ящик, на что Неб наклонил голову, спокойно повернулся на месте и твердым шагом пошел к самой мачте.

Неб с торжествующим видом преподнес Люси свой трофей, она молча передала ящик Хлое, не отрывая своего взора от Дреуэтта.

— Мерси, господин Дреуэтт, — сказала она, — теперь ящик в безопасности, вам нечего приходить сюда; мистер Веллингфорд поможет вам добраться до вашего шлюпа.

Я, действительно, принялся объяснять, как это сделать, но совсем неожиданно натолкнулся на два препятствия: во-первых, на самолюбие Дреуэтта, который ни за что не согласился отступить, а во-вторых, шкипер «Орфея», взбесившись, что мы обогнали его, решился отомстить, отъехав от нас на сто аршин. Таким образом, теперь оставалось только одно средство спасти Дреуэтта.

— Держитесь за канат, господин Дреуэтт! — закричал я. — Я втащу гик на борт, и тогда вам будет легко подняться к нам.

Но Дреуэтт умолял меня ничего не делать, говоря, что он приноровился уже и сейчас последует примеру Неба.

— Нет, нет, прошу вас не беспокойтесь, господин Веллингфорд, неужели вы думаете, что я не смогу добраться до вас, как этот негр?!

— Но ведь негр — матрос, привычный к упражнениям такого рода; и он — босой, а вы в тонких и скользких башмаках.

— Да, это мне ужасно мешает. Но все же я надеюсь без всякой помощи дойти до мисс Гардинг, чтобы поздороваться с ней.

Сам Гардинг вмешался в дело, но напрасно. Дреуэтт упорствовал.

— Оставьте его, — сказала Люси умоляющим голосом, — он говорил, что умеет плавать.

Но было уже слишком поздно. Гордость, упрямство, тщеславие и любовь заставили его поступить по-своему: он двинулся, оставив канат, последнюю точку опоры. Он прекрасно знал, что ему не дойти до мачты.

Не прошло нескольких секунд, как он бултыхнулся в воду. По его отчаянным барахтаньям, сразу было видно, что несчастный не умеет плавать. На мне была куртка, матросские штаны и башмаки.

Я тотчас же бросился вслед за ним. Дождавшись, когда он вынырнул, я схватил его за волосы, стараясь перевернуть на спину, лицом к воздуху, но вследствие усилия, которое мне пришлось употребить, я сам пошел ко дну. Пришлось на минуту выпустить его, чтобы набраться воздуху. Потом я сказал, чтобы он держался за мои плечи, опустив туловище в воду; если человек, находящийся в опасности, исполняет эти приказания, то хороший пловец без труда может протащить его целую милю. Но Дреуэтт потерял сознание и отчаянно отбивался от меня. На земле я бы живо справился с ним, но в воде приходилось бояться даже ребенка.

Преимущество, которое я предоставил ему, сказав, чтоб он держался за мои плечи, обошлось мне дорого. Он вместо этого стиснул мне шею обеими руками и, упираясь на меня, силился подняться наружу, а я вследствие такой тяжести шел на низ.

Каждая минута была дорога. Я сделал над собой нечеловеческие усилия, стараясь выплыть, но не мог. Его руки, как тиски, сжимали мне горло, мои движения были стеснены. Надо было решиться: или отделаться от него или потонуть самому…