груди темноты,

Наше судно, все продырявленное,

тихо погружается в воду, мы

готовимся перейти на захваченный

нами фрегат.

Капитан, стоящий на шканцах,

хладнокровно отдает команду,

лицо у него бело, как мел,

А невдалеке труп ребенка, который

был прислужником в каюте,

Мертвое лицо старика морехода с

длинными седыми волосами

и тщательно завитыми баками,

Пламя, что, наперекор всем усилиям,

по-прежнему пылает внизу

и на палубе,

Хриплые голоса двух или трех

офицеров, еще способных

сражаться,

Бесформенные груды трупов и

отдельные трупы, клочья мяса

на мачтах и реях,

Обрывки такелажа, повисшие снасти,

легкое содрогание

от ласки волн,

Черные бесстрастные орудия, там и

сям пороховые тюки,

сильный запах,

Редкие крупные звезды вверху,

мерцающие молчаливо

и скорбно,

Легкие дуновения бриза, ароматы

осоки и прибрежных полей,

поручения, которые дают

умирающие тем, кто остаются

в живых,

Свист ножа в руках хирурга,

вгрызающиеся зубья его пилы,

Хрип и сопение раненых, клекот

хлынувшей крови, дикий

короткий визг и длинный, нудный,

постепенно смолкающий

стон, -

С этими так, эти безвозвратно

погибли.

<>

37

<>

Эй, лодыри, там на часах! за оружие!

Врываются толпою в побежденную

дверь! О, я сошел с ума!

Я воплощаю в себе всех страдальцев

и всех отверженных,

Я вижу себя в тюрьме в облике

другого человека,

Я чувствую тупую, безысходную боль,

Это из-за меня тюремщики

вскидывают на плечо карабины

и стоят на часах,

Это меня по утрам выпускают из

камеры, а на ночь сажают

за железный засов.

К каждому мятежнику, которого гонят

в тюрьму в кандалах,

я прикован рука к руке и шагаю с

ним рядом.

(Я самый угрюмый и самый

молчаливый из них, у меня пот

на искаженных губах).

И вместе с каждым воришкой,

которого хватают за кражу,

хватают и меня, и судят меня

вместе с ним, и выносят мне

такой же приговор.

И с каждым холерным больным,

который сейчас умрет, я лежу

и умираю заодно,

Лицо мое стало серым, как пепел,

жилы мои вздулись узлами,

люди убегают от меня.

Попрошайки в меня воплощаются, я

воплощаюсь в них,

Я конфузливо протягиваю шляпу, я

сижу и прошу подаяния.

<>

38

<>

Довольно! довольно! довольно!

Что-то ошеломило меня. Погодите

немного, постойте!

Словно меня ударили по голове

кулаком.

Дайте мне очнуться немного от моего

столбняка, от моих снов

и дремотных видений,

Я вижу, что чуть было не сделал

обычной ошибки.

Как же мог я забыть про обидчиков и

их оскорбления!

Как же мог я забыть про вечно

бегущие слезы и тяжкие удары

дубин!

Как же мог я глядеть, словно чужими

глазами, как распинают

меня на кресте и венчают кровавым

венком!

Теперь я очнулся,

Я заглажу свой промах,

В каждой могиле умножается то, что

было вверено ей,

Трупы встают, исцеляются раны,

путы спадают с меня.

Я бодрее шагаю вперед вместе с

другими простыми людьми,

и нет нашей колонне конца,

В глубь страны мы идем и по

взморью, мы переходим границы,

Наша воля скоро станет всесветной,

Цветы, что у нас на шляпе, -

порождение тысячелетий.

Приветствую вас, ученики! Теперь вы

можете выйти вперед!

Продолжайте записывать то, что я

говорю, продолжайте

задавать мне вопросы.

<>

39

<>

Дружелюбный и кроткий дикарь, кто

же он?

Ждет ли он цивилизации или уже

превзошел ее и теперь

господствует над ней?

Может быть, он с Юго-Запада и

взращен под открытым небом?

Или, может быть, он канадец?

Может быть, он с Миссисипи? Из

Айовы, Орегона,

Калифорнии?

Или горец? или житель лесов? или

прерий? или с моря матрос?

Куда бы он ни пришел, мужчины и

женщины принимают его как

желанного гостя,

Всем хочется, чтобы он полюбил их,

притронулся к ним,

разговаривал с ними, остался бы с

ними жить.

Поступки, беззаконные, как снежные

хлопья, и слова, простые,

как трава, непричесанность, смех и

наивность,

Медленный шаг, лицо - как у всех,

заурядные манеры

и излияния токов,

Они, преобразуясь, исходят с концов

его пальцев,

Они идут от него с запахом его тела и

дыхания, они истекают

из взора его глаз.

<>

40

<>

Сусальное солнце, проваливай, - не

нуждаюсь в твоем

обманчивом блеске,

Ты лишь верхи озаряешь, а я

добираюсь до самых глубин.

Земля! ты будто за подачкою

смотришь мне в руки,

Скажи, старая карга, что тебе нужно?

Мужчина или женщина, я мог бы

сказать вам, как я люблю вас,

но я не умею,

Я мог бы сказать, что во мне и что в

вас, но я не умею,

Я мог бы сказать, как томлюсь я от

горя и какими пульсами

бьются мои ночи и дни.

Видите, я не читаю вам лекций, я не

подаю скудной милостыни:

Когда я даю, я даю себя.

Эй ты, импотент с развинченными

коленями,

Открой замотанную тряпками глотку,

я вдуну в тебя новую

силу,

Шире держи ладони и вздерни

клапаны у себя на карманах,

От моих подарков отказаться нельзя,

я даю их насильно, у меня

большие запасы, с избытком,

И я отдаю все, что имею.

Я не спрашиваю, кто ты, это для меня

все равно,

Ведь ты ничто, и у тебя нет ничего,

пока ты не станешь тем,

что я вложу в тебя.

Меня тянет к рабу на хлопковых

полях и к тому, кто чистит

отхожие места,

Я целую его, как родного, в правую

щеку,

И в сердце своем я клянусь, что

никогда не отрину его.

Женщины, пригодные к зачатию,

отныне станут рожать от меня

более крупных и смышленых

детей

(То, что я вливаю в них сегодня,

станет самой горделивой

республикой).

Если кто умирает, я спешу туда и

крепко нажимаю ручку двери,

Отверните одеяло и простыни к

ногам,

А врач и священник пусть уходят

домой.

Я хватаю умирающего и поднимаю

его с несокрушимым

упорством,

Ты, отчаявшийся, вот моя шея,

Клянусь, ты останешься жив! всей

тяжестью повисни на мне.

Мощным дыханьем я надуваю тебя и

заставляю тебя всплыть

на поверхность,

Каждую комнату в доме я наполняю

войсками,

Теми, кто любит меня, теми, кто

побеждает могилы.

Спи, - я и они будем всю ночь на

страже,

Ни сомнение, ни хворь пальцем не

тронут тебя,

Я обнял тебя, и отныне ты мой,

И, вставши завтра утром, ты увидишь,

что все так и есть,

как я говорил тебе.

<>

41

<>

Я тот, кто приносит облегчение

больным, когда они, задыхаясь,

лежат на спине,

А сильным, твердо стоящим

мужчинам я приношу еще более

нужную помощь.

Я слышал, что было говорено о

вселенной,

Слышал и слышал о множестве тысяч

лет.

Это, пожалуй, неплохо, - но разве это

все?

Я прихожу, увеличивая и находя

соответствия,

Я с самого начала даю большую цену,

чем старые

сквалыги-торгаши,

Я сам принимаю размеры Иеговы,

Я литографирую Кроноса, его сына

Зевса и его внука Геракла,