– А вот и адрес Де Квинси.
Продолжение дневника Эмили Де Квинси
Ко всем приключениям, которые мне довелось пережить с отцом, теперь добавилось еще одно: нас арестовали. Правда, констебль Беккер и подозрительный рыжий тип – он представился как инспектор Райан – утверждают, что это вовсе не арест, но их мрачный вид и поспешность, с которой нас усаживали в полицейскую коляску, опровергают их слова.
– Ехать с вами в Скотленд-Ярд? С какой стати? – возмутился отец.
Туман сгущался на глазах.
– У нас к вам есть вопросы, – заявил рыжий.
– Какие?
– Об убийствах на Рэтклифф-хайвей.
– Все, что я хотел рассказать о них, можно найти в моей последней книге. Почему вас так беспокоит то, что произошло сорок три года назад?
– Не сорок три года назад, – покачал головой рыжий.
Инспектор? Больше смахивает на бандита.
– Разумеется, это было сорок три года назад, – раздраженно бросил отец. – Что, полицейских не учат считать? Отнимите тысячу восемьсот одиннадцать от…
– Вчера поздним вечером, – оборвал его Район.
– Простите?
– Убийство было совершено вчера вечером.
Вмиг словно похолодало. Несмотря на густой туман, я увидела, как отец выпрямился.
– Убийство? Вчера вечером? – прошептал он.
– Кто-нибудь может подтвердить, что вы делали вчера между десятью вечера и полуночью? – спросил Беккер.
Из уст Района вопрос, возможно, прозвучал бы как обвинение, но констебль сумел задать его ненавязчиво.
– Нет.
– Пожалуйста, расскажите нам, где вы находились в этот отрезок времени, – дружелюбным тоном попросил констебль.
– Я не знаю.
– Не знаете? – невежливо перебил отца Район. – У вас от пристрастия к лаудануму память ослабла?
– Моя память в полном порядке.
– Тогда, наверное, вы вчера вечером приняли такую дозу, что уже не соображали, что делаете?
– Я знаю, что делал, но не знаю где.
Район покачал головой.
– Что опиум делает с людьми!
Констебль Беккер шагнул ко мне и спросил тем же дружелюбным тоном:
– Могу я узнать ваше имя, мисс?
– Эмили Де Квинси. Это мой отец.
– Вы не поможете нам понять, что он имеет в виду?
– Я имел в виду именно то, что сказал, – произнес отец. – Если бы вы спросили меня, что я делал, а не где был, я бы ответил вам: гулял.
– Гуляли? Так поздно? – снова вмешался грубый Район.
Туман продолжал заключать нас в свои объятия.
Я, кажется, разгадала хитрый замысел полицейских. Рыжий инспектор своим поведением пытался запугать нас, в то время как констебль проявлял участие; таким образом они пытались сбить нас с толку и заставить сделать какое-нибудь необдуманное заявление.
– Отец подолгу ходит, – объяснила я. – Особенно когда пытается сократить дозу лауданума. Тогда он ходит очень много.
– Как-то в Озерном крае я за лето прошагал две тысячи миль, – с гордостью сообщил отец.
– Две тысячи миль? – Район не скрывал изумления.
– Здесь холодно, – сказал отец. – Может, не будем стоять на улице и привлекать внимание соседей, а пройдем в дом?
– Нам нужно ехать в Скотленд-Ярд, – безапелляционно заявил Район.
– А в вашем экипаже имеется уборная или вы остановитесь по дороге, чтобы мы могли ее поискать? – спросил отец и повернулся ко мне. – Дорогая, извини за такие подробности.
Теперь уже отец пошел на хитрость. Он никогда не употреблял слова «уборная» – сортир и сортир.
– Ничего страшного, папа.
– А в доме уборная самая что ни на есть примечательная, – сообщил отец полицейским. – Наша экономка говорит, ее оборудовали устройством вроде того, что демонстрировалось на Всемирной выставке в Гайд-парке три года назад. «Нажал – смыл» – такая, кажется, табличка висела возле него. Экономка рассказывает, что изобретатель брал пенни за каждый «смыв». Всемирную выставку посетило почти шесть миллионов человек. И каждый заплатил по пенни, представляете?
– Ну хорошо, – вздохнул Район. – Пройдемте в дом.
Когда мы вчетвером вошли в гостиную, миссис Уорден последовала за нами и всем своим видом выражала живейший интерес к происходящему; похоже, она не могла дождаться, когда же Любителя Опиума начнут допрашивать полицейские.
– Я разожгу камин, – предложила она, найдя повод остаться и послушать.
– Не утруждайте себя, – сказал Район. – Мы здесь не задержимся, так что не стоит нагревать комнату.
– Отец ничего не ел с самого завтрака, – обратилась я к экономке. – Принесите, пожалуйста, чай и бисквиты.
Миссис Уорден не двинулась с места.
– Пожалуйста, – с нажимом попросила я.
Экономка с неохотой отправилась выполнять свои обязанности, при этом едва не застряла широченным платьем в дверях. Я предположила, что она станет подслушивать из кухни.
После ухода миссис Уорден все мужчины по очереди – сказывалась холодная погода – воспользовались тем, что отец продолжал именовать уборной. Она находится у нас на первом этаже. Несмотря на то что живем мы в фешенебельном районе Лондона, где специальная компания подает воду в жилые дома, работает система ненадежно. Если бы уборная располагалась выше, давления воды для ее нормальной работы было бы недостаточно.
Хотя все в доме ходили туда-сюда, я заметила, как отец украдкой поднялся по лестнице, а через пару минут вернулся в гостиную. В помещении было довольно прохладно, но лоб отца покрывала испарина. Утром он тоже вспотел, но тогда лоб блестел от физических упражнений, а сейчас… такого рода испарина была мне, к сожалению, хорошо знакома и могла означать только одно.
– О, отец, – прошептала я с досадой.
Он только пожал плечами. Пальто с левой стороны оттопыривалось – там, конечно же, находилась фляжка с лауданумом. В общем, этого следовало ожидать – ведь я знаю, как тяжело (в физическом смысле) отцу, когда он общается с чужими людьми.
– Что вы хотели сказать этим «о, отец»? Что – то важное? – полюбопытствовал констебль Беккер.
Взгляд его перебегал с моего лица на лицо отца. При свете горевшей в гостиной лампы я увидела на подбородке у констебля шрам. Впрочем, этот маленький изъян его нисколько не портил.
– Дочь просто обратила мое внимание, что она очень устала.
– Отец, совсем наоборот.
– Вчера вечером вы отправились на прогулку? – спросил Район.
– В последнее время я неспокойно себя чувствую, – ответил отец. – Не стыжусь признаться, что задолжал большие суммы денег. Мне пришлось единовременно внести арендную плату за шесть квартир.
– Отец, если бы не твои книги, тебе не нужно было бы столько. – Я повернулась к констеблю и пояснила: – Он забивает книгами один дом, потом снимает другой и так далее.
– Эмили, это семейное дело, и давай не будем выносить сор из избы. Некоторые домовладельцы были настолько бессердечны, – сообщил отец, обращаясь к полицейским, – что волокли меня в суды и даже в тюрьму.
– В тюрьму? – встрепенулся Район.
– Да, в тюрьму. И как я мог, по-вашему, там работать, чтобы расплатиться с долгами и содержать свою дорогую, ныне покойную, жену и восьмерых (тогда восьмерых) детишек? Спасибо друзьям, которые погасили мои долги, так что я смог выйти на свободу. Но теперь, как вы понимаете, я был должен еще и друзьям, так же как домовладельцам, мяснику и пекарю. Видите, это нарастало как снежный ком. Порой, чтобы не попасть в лапы бейлифа, я вынужден был ночевать в стогу сена. Но все это сущие мелочи по сравнению с тем, что мне довелось пережить, когда я в возрасте семнадцати лет жил на холодных лондонских улицах.