Он еще раз осмотрелся. В недавней мельнице усердно трудились многие десятки крылатых рабочих. Примитивный токарный станок, несколько рационализированный Уэйсом, изготавливал древки копий и рукоятки томагавков. Почти все остальные механизмы казались незнакомыми. Вращающийся точильный камень придавал форму лезвиям топоров и другим аналогичным предметам: получалось не так хорошо, как при ручной обработке, зато продукция шла потоком. Механический молот отщеплял обсидиановые и кремневые клинья для изготовления лезвий. Циркульная пила резала дерево, крутильная машина с головокружительной скоростью свивала веревки. Вся эта техника — ее вращали протянутые от мельничных колес приводные ремни — выглядела хлипко и нелепо, однако она выплевывала оружие в совершенно бешеном, на взгляд туземцев, темпе.
— Замечательно, — сказал Толк. — Мне даже страшно становится.
— Я изменил ваш образ жизни, — гордо заявил ван Рийн. — И дело тут совсем не в той или этой конкретной машине, дело в главной, привнесенной мной идее — идее массового производства.
— Но огненные…
— Уэйс позаботился и об этом. Со склонов вулкана собирают серу, кроме того, на вашем острове есть выходы нефти, из которой мы делаем такие жидкости — просто мечта поджигателя. Занялись перегонкой, дракхонам эта операция известна, но для вас — в новинку. Теперь у Стаи тоже будет молотовский коктейль.
— Есть, правда, одно обстоятельство, — слегка помрачнел ван Рийн. — Вашим воинам такое оружие незнакомо, их еще учить и учить, а времени на это нет. Очень скоро я умру с голоду. Да и вам нужно запасти пищу как можно скорее — до того, как у всех этих женщин оттопырятся животы. Хотя, — тяжело вздохнул он, — я-то умру гораздо раньше, чем у вас пойдут неприятности.
— Ошибаешься, — мрачно заметил Толк. — Верно, до Времени Рождения еще целых полгода, но мы уже слабеем от голода, холода и отчаяния. Мы пропустили много ритуалов…
— Черти бы драли эти ваши ритуалы, — взорвался ван Рийн. — Я тыщу раз повторял, что в первую очередь нужно брать Улвен — этот город господствует над Холмистым Склоном, где бродят все эти ваши коровы, или как там их еще. Захватив Улвен, вы получите и пищу, и удобное для обороны укрепление, так нет же, и Тролвен, и Совет уперлись на своем — ударим прямо по Манненаху, оставив Улвен и сидящих там дракхонов в тылу, а потом займемся побережьем бухты Сагна, где как раз и стоят все ихние плоты. И чего, спрашивается, ради? Да чтобы провести там какой-то ваш хренов ритуал!
— Ты не понимаешь, — спокойно, без какого-либо возмущения объяснил Толк. — Мы с вами слишком разные. Даже меня, всю жизнь общавшегося с чужими народами, иногда удивляют ваши воззрения. Наша жизнь организуется по годичным циклам. И не то чтобы мы так уж серьезно воспринимали древних богов, но посвященные им ритуалы, чувство долга, ощущение единства и причастности… — он поднял глаза к теряющейся во мраке крыше, откуда доносились завывание ветра и деловитое поскрипывание мельничных колес. — Нет, я не верю, что ночью там летают души предков. Но я верю, что большое манненахское богослужение, посвященное возврату Полного Лета — а наши предки не пропустили его ни разу с того самого времени, как возникла Стая, — что этот ритуал необходим для сохранения моего народа.
— Чушь! — Покрытая толстой коркой грязи рука ван Рийна поскребла густую, спутанную бороду, покрывавшую половину его лица. Торговец давно не брился и не мылся — даже после антиаллергических уколов человеческая кожа не могла выдержать здешнего мыла. — Хочешь, я объясню тебе, зачем вам сдались все эти ритуалы? Во-первых, вы находитесь в рабской зависимости от смены времен года — вроде как древние земные фермеры, но только еще сильнее. Во-вторых, вам приходится улетать отсюда, оставляя свои дома пустыми на всю зиму, вот ритуал и становится самым дорогим вашим достоянием. Это — единственное, что вы можете брать с собой, как далеко ни приходилось бы лететь.
— Возможно, и так, — пожал плечами Толк, — но это ровно ничего не меняет. Если есть хоть какой шанс приветствовать Долгий День с манненахских Стоячих Камней, мы должны им воспользоваться. Возможно, это и не наилучшая стратегия. Возможно, будут потеряны лишние жизни, но жизни эти станут добровольной, с радостью принесенной жертвой.
— Если только мы не проиграем в результате всю вашу чертову войну, — фыркнул ван Рийн. — В хвост и в пасть! Вот мой собственный капеллан, при всей его кислой морде; совсем не так щепетилен насчет того, что благопристойно, а что нет. Вы тут, ребята, вообще; вот этот, например, молодой парень — он же прямо повеситься был готов, а все из-за того лишь, что засмотрелся на смазливую бабенку не в то, видишь ли, время года, когда положено.
— Этого не должно случаться, — чопорно поджал губы Толк и вышел из мастерской. Секунду ван Рийн задумчиво скреб бороду, а затем двинулся следом за Герольдом.
Уэйс разобрался с Ангреком, проверил, как работают наиболее ответственные механизмы, обругал молодого носильщика, из самых лучших побуждений складывавшего сырье для зажигательных бомб рядом с печью, и тоже покинул бывшую мельницу. Отяжелевшие ноги гудели, с трудом отрывались от земли. Слишком много работы для одного человека — организация, конструирование, надсмотр за рабочими, ликвидация неполадок и неизбежно возникающих конфликтов… ван Рийну, похоже, кажется, что это очень просто — за несколько недель привить неолитическому охотнику навыки машинной цивилизации. Вот взял бы сам и попробовал! Старому борову совсем не повредило бы согнать с себя хоть часть жира.
«Неужели когда-то я бывал спокойным и отдохнувшим… а к тому же чистым и сытым? И жил один, в тепле и уюте…»
Утро зажгло вершины северного хребта, с минуты на минуту среди черных клубов дыма, гневно извергаемых вулканами, проглянет солнце. Две луны, два медных диска, каждый из них раза в два больше земной Луны, готовились ускользнуть за горизонт. Пик Оборх задрожал, а затем выплюнул в бледное небо несколько огромных валунов. Дул сильный ветер. Уэйсу казалось, словно к его спине прижалась леденяще-холодная железная рука. Перед этим неумолимым напором домишки Салментброка казались жалкими и беззащитными.
Уэйс уже подошел к лестнице — ее сделали специально, чтобы он мог забираться в свою крошечную чердачную комнатку, — когда из-за соседнего дома показалась Сандра Тамарин. Она приостановилась, поднесла ко рту сложенные рупором ладони, крикнула что-то, неразличимое за воем ветра.
Уэйс подошел к ней. Под неуклюжими сапогами, изделием местного ремесленника, скрипела щебенка.
— Извините, миледи?
— О… ничего такого, мастер Уэйс. — Зеленые глаза смотрели гордо и независимо, но он заметил, как вспыхнули щеки гермесской аристократки. — Я только… я только сказала «доброе утро».
— Доброе утро. — Он устало потер тяжелые, словно свинцом налившиеся глаза. — Я давно вас не видел. Как вы живете, миледи?
— Плохо, — печально улыбнулась Сандра. — Места себе не нахожу. Вы бы не могли немного со мной поговорить?
Они выйти из поселка и направились по едва заметной тропинке в горы. На низкорослом колючем кустарнике, покрывавшем склоны, распускались ярко-красные бутоны. Высоко в небе плавно кружила группа крошечных пятнышек — дозор, охранявший поселок. Сердце Уэйса лихорадочно билось.
— Чем вы занимались? — спросил он.
— Ничем. А что я, собственно, могу? — Сандра посмотрела на свои руки. — Пробую, конечно, но ведь я ничего не умею — не то что вы или мастер ван Рийн.
— Он? — Уэйс пожал плечами. Ну ясно. Старый козел успел невесть чего нахвастать, благо времени у него хватает. — Достаточно… — Он осекся, подыскивая слова. — Достаточно и того, что вы здесь, рядом.
— Мастер, мастер. — Она рассмеялась искренне, без всякого смущения. — Никогда бы не заподозрила вас в такой галантности.
— Прежде у меня не было случая, миледи, — пробормотал Уэйс, слишком усталый и опустошенный, чтобы следить за своими словами.
— Не было? — искоса взглянула на него Сандра. Пальцы ветра вытащили из ее туго увязанных волос несколько платиновых прядей. Гордое лицо не выглядело в буквальном смысле изголодавшимся, но черты его заострились, на левой щеке появилось какое-то пятно. Изящное тело совершенно терялось в неуклюжем балахоне, кое-как сляпанном портным, который никогда прежде не шил ничего подобного. Странное, однако, дело — лишившись своей королевской величественности, эта девушка казалась Уэйсу даже прекраснее, чем прежде, может быть, потому, что стала ближе? Потому, что все это убожество лишний раз подчеркивало, что она такой же человек из плоти и крови, как и он сам?
