Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Чулицкий — немного снисходительно — улыбнулся:

— Да-да, Сушкин: вашей информированности можно только позавидовать. Но не все же коту масленица!

— То есть?

— Дело Гольнбека мы специально закрыли от чьего бы то ни было любопытства. Узнать о нем не мог никто. Даже вы. Более того: даже то, что о нем, как выясняется, настолько осведомлен Можайский, лично меня поразило! Возможно, вас утешит тот факт, что происшествие с Гольнбеком не попало и в общую сводку для ежегодного отчета по Градоначальству.

— О нем и Николай Васильевич[71] ничего не знает?!

— Николай Васильевич, разумеется, знает.

— Но что же стало причиной такой секретности?

— Те самые фальшивые бумаги, что же еще!

— Дайте-ка догадаюсь… — Я разом припомнил слова Саевича о закладном листе Дворянского банка, которым его перед визитом в «Аквариум» снабдил Кальберг. — Неужели тоже закладная?

— Хуже. — Чулицкий кивнул в сторону чемодана, набитого ассигнациями и ценными бумагами и по-прежнему стоявшего в самом центре моей гостиной. — Облигации государственного займа.

Поручик метнулся к чемодану, выхватил из него пачку бумаг и растерянно на нее уставился. Чулицкий, со смешком, поспешил успокоить нашего юного друга:

— Нет-нет, поручик, ваши бумаги — настоящие!

Любимов шумно выдохнул и заулыбался:

— Хоть одна хорошая новость за весь вечер!

— О, на этот счет не сомневайтесь…

Я, опасаясь, что беседа уйдет на какой-то новый и мало относившийся к интересовавшему меня делу круг, замахал руками на обоих — Любимова и Чулицкого — и потребовал незамедлительно вернуться к сути:

— Продолжайте, Михаил Фролович!

Чулицкий вновь снисходительно улыбнулся, но требование выполнил.

— Как уже говорил Можайский, всё это приключилось в ноябре. Каналы и прочая мелочевка встали, но река[72] только-только собиралась покрыться льдом: пошла шуга, образовались зажоры. В то утро я — смотрите-ка, какое совпадение! — как и Можайский, явился на службу рано, задолго до света: из кабака… но, впрочем, неважно… в общем, из опасной ночной вылазки должен был вернуться Сергей Ильич…

Инихов утвердительно кивнул.

— …и я решил дожидаться его в кабинете. Признаюсь, когда под окнами кабинета послышался шум, я не очень-то обратил на него внимание: занимался разбором документов. Однако шум усилился — вы знаете, улица у нас узенькая, достаточно одной горлодерки, чтобы звон в ушах появился, а тут разом вопило множество глоток, — и я буквально подскочил к окну. У полицейского участка[73] собралась целая толпа, требуя дежурного или хоть кого-нибудь из начальствующих лиц. В толпе виднелся и городовой, но его почему-то не пропускали вперед и даже ровно наоборот: зажали между парочкой дебелых мужиков, не давая двинуться с места. Происходившее имело вид необычный и грозный. Даже настолько необычный и грозный, что я уж грешном делом подумал о начале каких-нибудь революционных выступлений! Пристава на месте пока еще не было, а дежурный офицер — и я его, господа, понимаю! — выйти к такой толпе не решался. Намерения собравшихся были совершенно неясны, а из нестройных криков понять что-либо было вообще невозможно!

Чулицкий, припоминая, содрогнулся. Я же, понимая, что его настоящий рассказ — прелюдия к происшествию с Гольнбеком, удивился: если была толпа, как получилось, что происшествие удалось замять? Почему по городу не поползли слухи?

Чулицкий, словно угадав направление моих мыслей, пояснил, перебивая свой собственный рассказ:

— Когда всё объяснилось, мы опасались, что слухи поползут, и поэтому приняли самые жесткие меры: всех без исключения попавших в поле нашего зрения взяли на карандаш, велев им рты прикрыть на замки во избежание очень неприятных последствий. Одним мы пригрозили аннулированием регистрации на проживание, а это означало, что им пришлось бы разойтись восвояси по своим деревням. Другим — прихлопнуть лавочку посредством санитарной инспекции. Третьим — увольнением с мануфактур, а потерять работу в наше время — дело нешуточное! Были еще и офицеры, но тут мы действовали через высших из них. Не знаю, провели ли они соответствующие беседы со своими подчиненными, но результат, как мы видим, налицо: из офицерской среды слухи также не распространились.

Поручик и Монтинин переглянулись и подтвердили:

— Беседы были, мы точно знаем.

Чулицкий — не без явного удовольствия — вздернул брови и одновременно с тем развел руками: что, мол, и требовалось доказать!

— Ну, хорошо, — признал я, — постарались вы на славу. Конспирацию навели так, что даже оторопь берет. Но что же дальше?

— Как — что? Всё просто: видя, что дежурный офицер не появляется, я сам спустился к людям.

— Смело!

— Необходимо.

Михаил Фролович сказал это так, как будто констатировал заурядный факт, а между тем, уже известно было, насколько плохо мог закончиться подобный выход. Читатель, несомненно, помнит потрясшую всех историю о том, как разъяренная толпа насмерть растерзала полицейского в одном из наших уездных городов. А ведь тогда случай тоже был пустяковым[74], и начиналось всё отнюдь не с противостояния с полицией!

— Да, необходимо, — повторил Михаил Фролович, ничуть не рисуясь. — Куда деваться-то? Конечно, можно сказать и так, что это была вообще не моя обязанность, но ведь и это — с какой еще стороны прикинуть! Как-никак, а я был старшим чином из всех, кто в тот момент находился в здании.

Кирилов провел рукой по усам и посмотрел на Чулицкого с одобрением.

— Вот я и вышел… Сразу скажу, чтобы не было никаких догадок и недомолвок: ничего страшного не произошло. Наоборот: толпа моментально успокоилась, а те два дебелых мужика, что сжимали городового, не давая ему и полной грудью вздохнуть, освободили жертву из своих объятий и вытолкнули злосчастного вперед. Вид у него, когда он оказался прямо передо мной, был, надо признаться, совсем никудышный. От него разило спиртным, морда была мятой, опухшей и вообще осоловелой, шинель местами загрязнилась, как будто малый приваливался к беленым стенам и падал на мостовую, один погон был сорван и болтался на честном слове. «Что за черт? — изумленно воскликнул я. — Фамилия!» Толпа с приязнью — вот это слово, поверьте, самое точное — загудела. Послышались одобрительные замечания. Тогда, оттолкнув от себя городового — он едва не грохнулся, настолько его шатало, — я ступил в толпу непосредственно и, схватив — без насилия, по-доброму — за рукав показавшегося мне приличным человеком какого-то, судя по одежке, лавочника или приказчика, спросил: «Да что вообще происходит?» Человек ответил просто, но так, что у меня волосы дыбом встали: «Убийство!» «Убийство?!» «Да… вот он, — тычок пальцем в сторону городового, — человека ограбил и убил!»

Я не поверил своим ушам: городовой убил Гольнбека? Но причем тут тогда Кальберг?

Чулицкий, заметив отразившееся на моем лице изумление, усмехнулся:

— Я тоже опешил, не думайте, что вы один, Сушкин!

— Да, но…

— А, понимаю! — Чулицкий спохватился: он-то, услышав от толпы о поступке городового, еще ничего не знал о Гольнбеке, тогда как мне уже все уши прожужжали причастностью Кальберга к убийству. Так что наше изумление — мое и Чулицкого — имело все-таки разную природу. — Да, вы правы: то, как удивился я, и то, как ныне удивляетесь вы, не совсем одно и то же.

— Вот именно. И?

— Я отшатнулся от лавочника — или приказчика, неважно, — не в силах поначалу понять: шутка это такая или, сказав «вот он ограбил и убил человека», он имел в виду не совсем грабеж и не совсем убийство?

Теперь уже я усмехнулся: Михаил Фролович начал путаться в словах, не зная, как лучше выразить очевидное — естественное недоверие к тому, что полицейский чин вообще может быть причастным к такого рода злодеяниям!

вернуться

71

71 Клейгельс.

вернуться

72

72 Нева.

вернуться

73

73 3-го Казанской части, в здании которого находилась и столичная Сыскная полиция (Офицерская улица, 28, ныне улица Декабристов под тем же номером).

вернуться

74

74 Просто необходимо заметить: в этом месте Никита Аристархович выразился настолько путано, что нет никакой возможности понять, что именно он имел в виду. Пустяк — убийство офицера в Петербурге? Пустяк — сам повод для того, чтобы толпа собралась? Пустяк по сравнению с теми — более грозными — событиями, которые давно уже назревали и вылились в итоге в череду волнений?

36
{"b":"205532","o":1}