Однажды, когда пациентка умерла после аборта прямо в кабинете, доктора Альберти все же арестовали. Его друзья по барам и клубам ничего не могли поделать. Впервые газеты напечатали его фотографию бесплатно, и не в колонке объявлений, а на первой полосе. После этого его портрет надолго исчез из прессы. Но доктор Альберти не пропал. Он вышел, не досидев срока до конца, и вернулся к практике. Какое-то время он был врачом на пароходах, нелегально перевозивших в Америку китайцев. Потом друзья по барам выбили для него должность портового врача. Прошли годы, скандал забылся. Доктор Альберти оставил государственную службу, на которой особо не разжиреешь, и открыл кабинет в аристократической части города. Он сбрил бородку, которую многие помнили по процессу, и стал носить высокие накрахмаленные воротнички. Таких, кроме него, не носил никто. В будни он одевался, как на свадьбу: брюки со складкой, белый галстук и ярко-красная роза в петлице. Волосы до плеч делали его похожим на музыканта. Он больше не брался лечить молодых женщин, от них одни неприятности. Теперь он предпочитал богатых старых дев, у которых проблема не в том, чтобы избавиться от беременности, а в том, чтобы забеременеть. Он перестал ходить по барам, но стал частым гостем в богатых домах, занялся общественной деятельностью, начал выступать в женских комитетах с лекциями о современной медицине и лечить истеричных дам не обычными методами, а массажем, таблетками и микстурами, которые готовил сам. Когда-то он производил впечатление на модисток и мелких бизнесменов эспаньолкой и пенсне, теперь же он производил впечатление на богатых вдов и старых дев элегантностью, новыми методами лечения и внезапно появившимся британским акцентом.
После войны заговорили о психоанализе, и доктор Альберти одним из первых поехал в Европу разнюхать, что это такое. Погуляв несколько недель по самым шикарным борделям, он первым привез в Америку новое учение и начал успешно его применять. Богатые истеричные пациентки осаждали приемную. Гонорары были просто фантастические. Благодаря его известности и богатству именитые коллеги позабыли о его давнем грехе и приняли его в свой круг. Он стал видным человеком в обществе. Его приглашали на судебные экспертизы и заседания городского совета. Некоторые дамы называли его профессором, против чего доктор Альберти не сильно возражал. Даже старые врачи, которые раньше считали его шарлатаном, позорящим профессию, теперь его терпели и даже проявляли к нему расположение. Враждовать с ним не решались, потому что опасались его злого языка.
Самые злые сплетни доктор Альберти распространял о врачах, которые недавно приехали из-за океана, особенно о знаменитостях. С тех пор как его пригласили их экзаменовать, он не давал им спуску.
И многие другие экзаменаторы поступали точно так же.
Не сговариваясь, они заваливали конкурентов, посягнувших на их хлеб. Мало кому удавалось успешно пройти испытание. Американцы знали, что принимают экзамен у иммигранта, хотя его в глаза не видели. Об этом можно было догадаться по письменным ответам: и по почерку, который отличался от местного, и по английскому языку. Как бы хорошо приезжий его ни выучил, чувствовалось, что язык для него не родной. Их срезали за малейшую неточность. Проваливались не только рядовые врачи, но также светила и профессора. Они проваливались даже чаще, потому что меньше готовились. Доктор Альберти ликовал, когда ему удавалось срезать старого профессора. Он хвалился этим перед коллегами, и они радовались, хотя не все решались в этом признаться. Они испытывали приятное чувство защищенности от тех, кто был более талантлив.
Знаменитости злились и проклинали экзаменаторов, но это не помогало. Оставалось либо бросить медицину и заняться чем-нибудь другим, либо снова сесть на студенческую скамью.
Доктору Карновскому злость тоже не помогла, когда он пришел сдавать экзамен и увидел перед собой листок с двенадцатью вопросами.
Вопросы были по предметам, которые Карновский знал назубок. Он уже несколько лет не практиковал, но ничего не забыл. Это были элементарные вопросы для студентов. Карновский прекрасно помнил нормальную и патологическую анатомию, неорганическую и органическую химию, гигиену, не говоря уже о хирургии. Вопросы оказались слишком легкими, и это раздражало. Приличному врачу тут делать было нечего. И вдруг оказалось, что он знает не все ответы. Сколько он ни напрягал память, он не мог вспомнить процентное содержание протеина и сахара в спинномозговой жидкости.
Доктор Карновский был вне себя. Он, лучший хирург в клинике профессора Галеви, который на фронте провел сотни операций на позвоночнике, не мог ответить на простой вопрос. Но злился он не на себя. Карновский знал, что медицинская квалификация тут ни при чем. Нужна память, которая у молодого студента зачастую лучше, чем у старого опытного врача. Он был уверен, что даже профессор Галеви засмеялся бы, если бы ему ни с того ни с сего задали этот вопрос. Он взял бы справочник и посмотрел или спросил бы у молодого медика, только что закончившего университет. Однако здесь не было ни справочника, ни молодого коллеги. Некуда было посмотреть, не у кого спросить, но нужно было отвечать.
Доктор Карновский проклинал того, кто придумал этот вопрос. Он плюнул бы ему в рожу за такую глупость. Но он даже не знал, на кого злиться, кого проклинать и с кем спорить. Перед ним лежал листок бумаги с дурацкими вопросами, от которых зависела его судьба.
Время шло. Беспокойство Карновского росло с каждой минутой. Он начал путаться в том, что прекрасно знал, и делать грамматические ошибки. Спохватился, исправил, но тут же наделал новых. Он нервничал, как в студенческие годы, когда сдавал экзамен советнику Ленцбаху. Ладони вспотели, перо дрожало в пальцах. Он был заранее уверен, что где-нибудь ошибется, и эта уверенность окончательно его добила. Стрелки на часах неумолимо двигались. Скоро истекут два часа, которые отведены ему для ответов. Терять было нечего. Карновский махнул рукой и стал писать первое, что приходило в голову, лишь бы успеть вовремя. Он уже знал, что провалился.
Так и случилось. Теперь он должен был заново начать готовиться к новому экзамену.
Карновский знал, что это не его вина, и все же ему было стыдно. Ему было стыдно перед Терезой, перед учительницей мисс Дулитл, которая так много занималась с ним английским, перед знакомыми и друзьями и перед самим собой. А ведь многие молодые, неизвестные врачи сдавали экзамен и получали разрешение открыть кабинет. Карновский обо всем рассказал Терезе. Она попыталась его утешить, но не смогла.
Он трудился, сидел на школьной скамье, зубрил слова, готовился, и все коту под хвост. Опять надо начинать сначала. И может, вторая попытка будет не лучше первой. Кто знает, какие вопросы будут в следующий раз. Это лотерея, игра наудачу.
Как Тереза ни экономила, вывезенные из дома сбережения подошли к концу. Доктор Карновский начал закладывать вещи. Сначала он заложил золотые часы, потом перстень, подаренный Терезой. Она тоже заложила свои украшения, потом понесла в антикварные магазины хрустальные и керамические вазы, брюссельские кружева и дрезденский фарфор. Антиквары давали гроши.
Когда продать было больше нечего, доктор Карновский стал искать покупателя на рентгеновский аппарат.
— Георг, не надо, — умоляла Тереза. — Я найду работу, пойду в служанки или в прачки, только не продавай.
Но доктор Карновский так на нее посмотрел, что она тут же замолчала. Он не допустит, чтобы жена его кормила. Когда аппарат забрали, он почувствовал пустоту на сердце, будто из дома унесли покойника. Тереза плакала. Доктор Карновский рассердился, чтобы сдержать слезы, которые стояли у него в горле.
— А ну, не плакать, глупыш! — прикрикнул он на нее.
Какое-то время жили на деньги, вырученные за рентгеновский аппарат. Экономили на всем, сняли жилье подешевле. Доктор Карновский, как прежде, занимался, учил английские слова по словарю, читал вслух, чтобы привыкнуть к произношению, готовился к экзамену. Он ходил на прогулки и делал гимнастические упражнения, чтобы убить время. Когда от денег почти ничего не осталось, он вдруг ощутил бессмысленность своих мальчишеских занятий и оставил книги. Впервые за много лет он не сделал зарядку, не пошел гулять, а с утра пораньше поехал в собвее к дяде Гарри. Он держался за поручень в переполненном качающемся вагоне. Сонные пассажиры ехали на работу. Доктор Карновский был готов взяться за что угодно, лишь бы заработать на хлеб для себя и семьи.
