— Видите, — продолжал он, — их было, я думаю, около двенадцати. Аккуратно уложенные в линии и разделенные равными промежутками, все они были заострены и их острия указывали в одном направлении.

— Да, конечно, — сказал Дайсон без особого интереса, — нет сомнений, что упомянутые вами детишки играли в камешки по пути из школы. Дети, как вам известно, весьма расположены делать подобные фигуры из ракушек, камней или цветов и вообще из всего, что попадется им под руку.

— Тогда я думал так же и, просто отметив, что кремни разложены в определенном порядке, пошел восвояси. Но на следующее утро я отправился на прогулку тем же привычным маршрутом и обнаружил на траве уже другое расположение камней. На этот раз это была по-настоящему любопытная фигура: нечто похожее на спицы колеса, сходящиеся к оси, а из середины выглядывало подобие чаши, — и все, как вы понимаете, из тех же самых кремней.

— Соглашусь, — сказал Дайсон, — выглядит достаточно странно. Но все же предположение, что ответственность за эти фантазии в камне лежит на полудюжине сорванцов, вряд ли теряет свою силу.

— Допустим, но у меня была возможность проверить подобное предположение. Дети проходят через ворота каждый вечер в половине шестого, а я вышел на прогулку в шесть и нашел рисунок таким же, каким он был утром. На следующий день я был на ногах в четверть седьмого и обнаружил на земле уже другой рисунок. Это был контур пирамиды. Дети, я отметил, прошли в школу через полтора часа, не удостоив и взглядом то место на траве. Вечером я также наблюдал за ними — никакого внимания к камням. И, наконец, этим утром, когда я в шесть часов подошел к воротам, меня ждал еще один рисунок — полумесяц.

— Итак, вся серия выглядит следующим образом: вначале упорядоченные линии, затем фигура из спиц и чаша в центре, далее — пирамида, и последняя фигура, что была сегодня утром — полумесяц. Порядок, значит, таков?

— Все верно. Но вы знаете, это почему-то встревожило меня. Допускаю, это может показаться нелепым, но я ничего не могу поделать с мыслями о том, что под моим носом развертывается сигнальная цепь, и что сигналы эти не несут мне ничего хорошего.

— Но чего вам опасаться? У вас, надеюсь, нет врагов?

— Врагов как будто нет, зато есть очень старая и очень ценная чаша.

— И вы теперь думаете о взломщиках? — спросил Дайсон голосом, выдающим неподдельный интерес. — Но вы должны знать все о своих соседях. Есть ли среди них те, кто может вызвать подозрение?

— Насколько я осведомлен, нет. Но помните, я говорил вам о моряках?

— Прислуге вы доверяете?

— О, совершенно. Чаша хранится в хорошо запираемой комнате, и единственно дворецкий, старый фамильный слуга, знает, где хранится ключ. С этой стороны опасности нет. Однако все знают, что у меня дома целая куча старого серебра, и каждый крестьянин в округе считает своим долгом потолковать об этом. Сведения, таким образом, могут просочиться наружу, причем в самых нежелательных направлениях.

— Да, но мне, признаться, кажется, не все сходится в теории ограбления. Кто, в таком случае, сигналит и кому? Я не могу нащупать связи, чтобы принять подобное объяснение. И что заставляет вас искать соответствие между вашей посудиной и кремневыми знаками, или как там мы их назовем?

— Да как же, а фигура чаши! — воскликнул Воган. — Мне выпала удача быть обладателем очень большой и чрезвычайно ценной чаши для пунша времен Карла II.[2] На ней выгравирован столь тонкий и изысканный орнамент, что, поверьте, чаша стоит целое состояние. А один из тех четырех знаков имеет точно такую же форму, как и мое сокровище.

— Да, соответствие, пожалуй, странное. Ну а другие фигуры или эмблемы: ничего похожего на пирамиду у вас нет?

— О, вы будете удивлены еще больше. Эта чаша для пунша вместе с набором старых и столь же редких черпаков хранится в сундуке красного дерева пирамидальной формы.

— Что ж, признаться, все это заинтриговало меня, — заметил Дайсон. — Давайте продолжим. Что вы скажете относительно других фигур: о множестве или войске, как мы можем назвать первый знак, и что, наконец, о полумесяце?

— Ах, здесь у меня аналогий нет. Но, поймите, у меня есть оправдание для моего любопытства: я был бы крайне огорчен потерей любой из моих редкостей, почти все вещи уже многие поколения принадлежат нашему роду, и я не могу избавиться от мысли, что какие-то бандиты замышляют ограбление, переговариваясь у меня под носом каждую ночь.

— Откровенно, — сказал Дайсон, — я ничего не могу в этом понять и нахожусь в таких же потемках, что и вы. Да, ваше объяснение кажется единственно возможным, и все же затруднения, к которым оно приводит, видятся мне непреодолимыми.

Он откинулся в кресле, и теперь два джентльмена смотрели друг на друга, хмурясь от запутавшей их причудливой загадки.

— Между прочим, — сказал Дайсон после долгой паузы, — какая там геологическая формация под вами?

Мистер Воган в сильном удивлении поднял на Дайсона глаза.

— Старые красные песчаники и известняки, как мне кажется, — сказал он. — У нас ведь нет угольных пластов, вы знаете.

— Однако предельно ясно, что кремня не может быть в известняках или песчаниках.

— Нет, я ни разу не встречал кремня в полях. Признаюсь, это меня несколько поразило.

— Надо думать! Это чрезвычайно важно. А какой, между прочим, величины были кремни из тех фигур?

По случаю один я захватил с собой. Поднял его с травы сегодня утром.

— Подняли с полумесяца?

— Точно. Вот он.

Воган протянул небольшой, дюйма три в длину, кусочек кремня, заостренный с одного конца.

Лицо Дайсона вспыхнуло искренним волнением, как только он взял камень.

— Несомненно, — сказа он после некоторой паузы, — у вас есть странные соседи. Но думаю, едва ли в их планы входит ваша чаша для пунша. Известно ли вам, что это кремневый наконечник стрелы совершенно уникального типа? Я рассмотрел 211 подобных штучек со всех концов света, но такого наконечника в коллекциях нет.

Дайсон положил свою трубку и вытащил из ящика стола книгу.

— Мы успеем к поезду на 5:45 до Касла, — сказал он.

Мистер Дайсон с наслаждением вдыхал свежий воздух гор, глубоко очарованный окружающим его пейзажем. Было очень раннее утро, он стоял на террасе перед домом Вогана. Этот дом, построенный предками нынешнего хозяина, возвышался на пологом склоне большой горы в укрытии древних лесов, которые обступали его с трех сторон, а с четвертой, юго-западной стороны, склон мягко стелился вниз и растворялся в долине; по ней в прихотливых извивах своего загадочного и капризного существа бежал ручей, и темные, поблескивающие ольховые кроны следили за его руслом. На террасе, в этом скрытом лесами месте, не было ни малейшего дуновения ветра, мертвенно спокойны были деревья и во всей округе. И только один звук нарушал тишину — то было журчание ручья, доносившееся до Дайсона из низины, песня чистой, поющей на камнях и шепчущей в заводях воды. Через поток был перекинут, мост серого камня, наследие средних веков, за ним валом, наподобие гигантского бастиона, поднимались холмы с темными лесами и зарослями густого подлеска, сбегавшими с них, но вершины гор были безлесыми, и только серые мхи да папоротники, тронутые местами желтизной увядания, латали их плеши. Дайсон посмотрел на север, потом на юг: и снова перед глазами сплошная цепь гор и дремучих лесов, — все серое и тусклое в утреннем тумане, под навалившимся свинцовым небом, в застывшем воздухе, полном призрачного безмолвия.

Голос мистера Вогана вторгся в зыбкую тишину.

— Я думал, вас утомило столь раннее путешествие, — сказал он, — однако вы, судя по всему, наслаждаетесь видами. Чудесная панорама, не правда ли? Хотя, полагаю, старый Мейрик Воган не сильно утруждал себя заботами о видах, когда строил этот дом. Серая, нелепая и старая громадина.

— Да, но до чего он естественно вписывается в окрестности: кажется, что дом неразделим с этими серыми холмами и старым мостом внизу.