- Вот это мне в вас и нравится, Ричард, - ваш аппетит ко всему... Джи Даблью неоднократно говорил, что вы производите впечатление весьма предприимчивого человека... Он сам такой. Он никогда не терял аппетита, потому-то он со временем и будет большим человеком... Знаете, полковник Хауз все время советуется с ним... А я, представьте себе, потеряла аппетит.

Они вернулись к столу.

На следующий день потребовалось отправить человека в Рим, и Дик вызвался ехать. Когда он услышал в телефонной трубке голос Энн-Элизабет, он снова облился холодным потом, однако постарался говорить как можно более мягким тоном.

- Какая ты прелесть, Дик, что приехал, - сказала она.

Он встретился с ней в кафе на пьяцца Венеция. Он смутился оттого, что она, совершенно не стесняясь, побежала к нему навстречу, обняла и поцеловала.

- Ничего, - сказала она смеясь, - пускай думают, что мы сумасшедшие американцы... Ах, Дик, дай мне поглядеть на тебя... Ах, Дик, мальчик, я так скучаю по тебе.

У Дика перехватило дыхание.

- Хочешь, пообедаем вместе, - выговорил он. - Я еще хотел разыскать Эда Скайлера.

Она уже заранее высмотрела маленькую гостиницу на глухой улице. Дик позволил ей вести себя: в конце концов, она была сегодня очень хорошенькой, щеки у нее разрумянились, и запах ее волос напомнил ему запах маленьких цикламенов на холме в Тиволи, но все время, что он лежал с ней в кровати, потея и тужась в ее объятиях, в голове безостановочно вертелись колеса: "Что мне делать, что делать, что делать?"

Они попали к Эду очень поздно, когда он уже перестал ждать их. Он паковал свои вещи, так как на следующее утро ехал в Париж, а потом домой.

- Замечательно, - сказал Дик, - мы поедем одним поездом.

- Я провожу в Риме последнюю ночь, леди и джентльмены, - сказал Эд, давайте пообедаем с треском, и пусть Красный Крест проваливается ко всем чертям.

Они заказали изысканный обед с первоклассными винами в ресторане близ колонны Траяна 100, но Дику не шел кусок в горло. Собственный голос отдавался жестяным звоном в его ушах. Он замечал, что Эд героически пытается поднять настроение, заказывая все новые и новые бутылки, перешучиваясь с официантом, рассказывая смешные истории о своих неудачных похождениях с римскими дамами. Энн-Элизабет много пила и говорила, что драконы из ПБВ вовсе не такие страшные, как она себе представляла, они дали ей ключ от двери, когда она сказала, что к ней на один вечер приехал жених. Она все время толкала Дика под столом коленом и просила, чтобы они спели "Добрые старые времена". После обеда они поехали кататься на извозчике, остановились у фонтана Треви и стали бросать в него монеты. Они закончили вечер у Эда, сидя на заколоченных ящиках, распивая случайно обнаруженную Эдом бутылку шампанского и голося "Aupres de ma blonde".

Дик все время был трезв, все в нем застыло. Он облегченно вздохнул, когда Эд пьяным голосом заявил, что он идет прощаться с разными прелестными римлянками и оставляет свою квартиру в распоряжении i promessi sposi [обрученные (итал.)] на всю ночь. Как только он ушел, Энн-Элизабет бросилась Дику на шею:

- Поцелуй меня, Дики, мальчик, и проводи в Методистское общество трезвости и нравственности... В конце концов надо считаться с моралью. Ах, как я люблю нашу мораль.

Дик поцеловал ее, потом подошел к окну и выглянул на улицу. Опять полил дождь. Тусклые ленты света тянулись от уличных фонарей по каменным ступеням Испанской лестницы, выглядывавшей из-за угла между домами. Она подошла и положила ему голову на плечо.

- О чем ты думаешь, Дики, мальчик?

- Слушай, Энн-Элизабет, я хотел с тобой поговорить... Ты действительно уверена, что...

- Да, уже больше двух месяцев... Ничего другого не может быть, и меня иногда слегка тошнит по утрам. Сегодня я себя чувствовала ужасно, но, как только я тебя увидела, все прошло.

- Ты должна понять... меня все это ужасно беспокоит. Не можешь ли ты принять какие-нибудь меры?

- Я пробовала принимать касторку и хинин... Никаких других средств я не знаю... Я ведь простая деревенская девочка.

- Ах, не остри, пожалуйста... Надо что-нибудь сделать. Есть сколько угодно врачей, к которым можно обратиться... Я достану денег... Как это глупо, что я должен завтра ехать в Париж... Хоть бы уж избавиться от этой проклятой военной формы.

- Знаешь, я предпочла бы иметь мужа и ребенка... Если мужем был бы ты, а ребенок был бы от тебя.

- Это не годится... У меня не хватит средств... Покуда я в армии, мне не разрешат жениться.

- Это не так, Дик, - сказала она медленно.

Они долго стояли бок о бок, не глядя друг на друга, глядя на дождь, барабанящий в темные крыши, и на тускло мерцающие полосы улиц. Она заговорила дрожащим, ломким голосом:

- Ты хочешь сказать, что ты меня больше не любишь?

- Разумеется, я тебя люблю, я не знаю, что такое любовь... Я думаю, я люблю всякую хорошенькую девушку... и в особенности тебя, душенька. - Дик слышал свой голос - он звучал, как голос постороннего человека. - Мы чудесно проводили с тобой время. - Она осыпала поцелуями его шею над тугим воротником кителя. - Но пойми, дорогая, я не могу содержать ребенка, покуда моя карьера не определилась, и мне необходимо помогать матери; Генри совершенно безответственный человек, на него нельзя рассчитывать. Ну, тебе пора домой, уже поздно.

Когда они вышли на улицу, дождя уже не было. Вода журчала в водосточных трубах и мерцала в сточных канавах под уличными фонарями. Вдруг она хлопнула его по спине, крикнула: "Пятнашка!" - и побежала. Ругаясь про себя, он бросился догонять ее. Он потерял ее из виду на какой-то маленькой площади, отчаявшись найти ее, решил идти домой, как вдруг она выскочила из-за каменного феникса на краю фонтана. Он схватил ее за руку.

- Перестань дурачиться, - сказал он грубо. - Неужели ты не видишь, что мне не до того?

Она заплакала.

Когда они дошли до ее дома, она вдруг обернулась к нему и сказала серьезным тоном: "Слушай, Дик, может быть, нам удастся избавиться от ребенка... Я начну ездить верхом. Говорят, это помогает. Я тебе напишу... Право же, я вовсе не хочу мешать твоей карьере... Я знаю, тебе необходимо заниматься поэзией... Тебе предстоит большое будущее. Если мы поженимся, я тоже буду работать.

- Энн-Элизабет, ты замечательная девочка, может быть, мы еще как-нибудь устроимся, если только не будет ребенка. - Он взял ее за плечи и поцеловал в лоб.

Она вдруг запрыгала и запела, как ребенок:

- Ах как чудно, ах как чудно, ах как чудно, мы поженимся.

- Ну, будь же чуточку серьезней, дитя мое...

- Да уж куда серьезней... - сказала она медленно. - Знаешь, не заходи ко мне завтра... У меня масса работы, надо ревизовать провиантские склады. Я напишу тебе в Париж.

Вернувшись в гостиницу, он с каким-то странным чувством надел пижаму и лег в кровать, в которой днем лежал с Энн-Элизабет. В кровати были клопы, и в комнате плохо пахло, и он провел прескверную ночь.

В поезде по дороге в Париж Эд все время заставлял его пить и болтал о революции и о том, что ему известно из достоверных источников, будто первого мая итальянские профессиональные союзы захватят все фабрики. Венгрия стала красной, Бавария тоже, на очереди Австрия, затем Италия, затем Пруссия и Франция, американские войска, отправленные в Архангельск воевать с русскими, взбунтовались.

- Это мировая революция, мы чертовски счастливые люди, что живем в такое время, и нам чертовски повезет, если мы уцелеем.

Дик проворчал в ответ, что не разделяет его точки зрения: союзники крепко держат вожжи.

- А я думал, Дик, что ты за революцию, ведь это единственный способ раз и навсегда покончить с этой проклятой войной.

- Война уже кончилась, а все эти революции не что иное, как война навыворот... Тем, что ты перестреляешь всех твоих оппонентов, ты не остановишь войны, а только затеешь новую.