Это тот самый слуга, который помог мне открыть чайный короб леди Оттеруэл.
– Мне очень жаль, миледи, – произносит он тихо, проходя мимо. – Я не знал, кто они. Ни за что не пустил бы их к вам!
– Вы ни в чем не виноваты. Пожалуйста, не беспокойтесь.
Мистер Коротышка, заметив, что мы о чем-то говорим, подбегает и хватает меня за руку.
– Немедленно отпусти меня, негодяй! – достаточно громко кричу я.
– Вам не удастся сговориться со слугами, леди Элмхерст. А ты, – он обращается к слуге, – ступай и делай то, что тебе приказали.
Слуга кланяется и уходит. Не выпуская моей руки (какая наглость!), он подводит меня к столу и велит сесть. Вскоре возвращается слуга с чаем. Слава Богу, пока все идет вполне цивилизованно. По крайней мере меня не заковывают в цепи.
Герцог подзывает слугу, отдает ему очередное поручение, отпускает и снова принимается за изучение документа.
– Да, леди Элмхерст, у вас действительно неважные дела, – замечает он.
Я продолжаю хранить молчание.
Все трое, посмотрев на чайник, переводят взгляд на меня. Любопытно, что даже при этих весьма странных обстоятельствах они ждут, когда я начну разливать чай. В самом деле, как будто у самих рук нет! Им даже в голову не приходит, что я могу использовать чайник с кипятком как оружие. Тупицы!
В галерее появляется человек с письменными принадлежностями. Судя по тому, как он держится, это – слуга герцога. Его хозяин и мистер Дылда поднимаются из-за стола и направляются к нему. Я пытаюсь разобрать, о чем они говорят, а мистер Коротышка при этом глаз с меня не сводит – видимо, опасается, что я вскочу и выпрыгну в окно.
– Знаете что, совсем не обязательно пялиться на мою грудь, сэр! Уверяю вас, я не прячу там оружия.
К моему удовлетворению, он проливает чай на стол, и его лицо покрывается красными пятнами.
Трое мужчин возвращаются за стол. Очевидно, они пришли к какому-то соглашению. Слуга герцога, вернее, его секретарь, что-то быстро пишет на листе бумаги. Жаль, что я не могу разобрать, что именно, – сижу на противоположном конце стола. Тируэлл ставит на бумаге свою подпись и прикладывает кольцо с печаткой.
Оба судебных исполнителя поднимаются из-за стола, кланяются герцогу, слегка кивают мне и уходят.
– Правильно ли я поняла, ваша светлость, что вы оплатили мои долги? Могу я узнать, почему вы сделали это?
– Не пройтись ли нам, леди Элмхерст?
Он подает мне руку.
– Пусть вас не удивляет, что я не спешу благодарить вас. Опыт подсказывает мне, что такое благородство вряд ли бескорыстно.
– Должно быть, вы дама весьма опытная. Что ж... Некоторое время я собираюсь провести в Лондоне. У меня есть дела в Британском музее, неотложные дела. Мне предстоит изучить некоторые экспонаты, которые там недавно появились...
Он начинает рассказывать мне о неких древних артефактах, о своем увлечении археологическими находками. Я терпеливо его слушаю. В свете давно известно, что герцог Тируэлл не на шутку увлечен науками. Говорят также, что он – один из немногих, кто бодрствует во время заседаний парламента.
Судя по всему, герцог решил увлечься чем-то иным, кроме археологии и политики (ведь парламент распущен на лето), и этим новым увлечением могу стать я. Насколько мне известно, в Лондоне у него нет любовницы. В родовом поместье его ждет жена, образец благочестия с лошадиным лицом. Не сомневаюсь, что она хранит ему верность, вышивает крестиком и заготавливает варенье на зиму.
Что-то здесь не так...
– Ваша светлость, – прерываю я его восторженный монолог о зернистости мрамора греческих статуй.
(Что за ерунда! Кого вообще может интересовать вся эта чушь?)
– С какой стати вы решили мне помочь? Кто рассказал вам о моем затруднительном положении?
Он останавливается и с недоумением смотрит на меня.
– Знаете ли, сэр, вызывает некоторое подозрение тот факт, что вы появились как раз в ту самую секунду, когда меня должны были арестовать. Мне нечем отплатить вам, я осталась без средств. Быть может, вы ищете гувернантку?
– С чего вы взяли? К сожалению, у меня еще нет детей. Однако... у меня, как у всякого другого джентльмена, иногда возникают определенного рода желания. Надеюсь, вы понимаете меня, мадам. Иногда я бываю в Лондоне, и мне может понадобиться... приятная компания.
– Я с удовольствием составлю вам компанию и вообще я с радостью стану для вас другом, ваша светлость. В Лондоне проживает кто-нибудь из ваших родственниц, пожилых дам, кто всегда будет рядом и сможет сопровождать меня на балах?
– Наверное, вы не поняли меня, мадам. 1Я редко бываю на балах. Я имел в виду более интимный характер отношений. Например, отношения в постели, – едва слышно произносит он.
– Прошу прощения, сэр. Я не расслышала последнюю часть, соблаговолите повторить.
– В постели, – громко шепчет он, заливаясь румянцем.
– Простите, ваша светлость, громче.
Я прикладываю руку к своему уху, как делают пожилые и очень глухие дамы.
– В моей постели! – орет он, и его голос эхом разносится по галерее.
– Ах это! Так что ж вы раньше не сказали?
Я беру его под руку, и мы продолжаем прогуливаться по галерее. Румянец с его щек постепенно исчезает.
– Подозреваю, здесь не обошлось без пари. Кто-то поспорил с вами, что в Лондоне вам не отыскать хорошую любовницу?
– Что вам сказать... Вы, мадам, необычайно проницательны! На самом деле так оно и было... Почти так и было.
Он принимается кивать с такой силой, что на мгновение мне становится страшно за его шею.
– Но как вы догадались? Надеюсь, я не обидел вас своим предложением. Должен признаться, вы просто очаровали меня и...
– Благодарю, ваша светлость. Так сколько же стоит ваше пари?
– Сколько? Мой секретарь, Бек, наверняка знает это. Что-то я не припомню точную сумму.
– А что, если я откажусь от вашего предложения?
Он останавливается и морщит лоб.
– Но... моя милая леди Элмхерст... вы, как благородная дама, обязаны платить по долгам.
– Вам не кажется странным, что джентльмен просит, благородную даму делать это в постели?
– Что ж, конечно, вы правы, мадам. Но, надеюсь, вы не придаете большого значения условностям. И потом, ваши нынешние обстоятельства весьма необычны. Со своей стороны я обещаю быть весьма учтивым и очень щедрым.
Внешние обстоятельства весьма необычны? В чем же их необычность? От нас, женщин, почти ничего не зависит. Мы часто попадаем впросак с денежными вопросами. Еще довольно часто ошибаемся в тех, скем оказываемся в кровати. Так устроен мир. Не собираюсь терзаться от стыда, давать обет безбрачия и, раскаявшись, рвать на себе одежду. Не буду утверждать, что целомудренна, чиста и скорее умру, чем стану куртизанкой. В тот момент, когда я позволила полковнику Ротерхиту оплачивать мою квартиру, я стала падшей женщиной.
То, что я позволила Конгривансу, тоже не назовешь поступком целомудренной женщины.
Я поворачиваюсь к терцету, у которого глаза горят так, как у Уилла или Джеймса при виде сладостей.
– Сэр, я принимаю ваше предложение. Мне остается лишь предупредить вас о том, что я люблю другого. Однако пусть вас это не смущает, его я больше не увижу.
– Благодарю вас, мадам. Вот и славно! Я очень ценю вашу откровенность.
Он так светится, будто услышал замечательную новость, затем берет мою руку и горячо пожимает ее.
– Наверное, мой секретарь уже составил документ. Подпишем его?
Все-таки он какой-то странный господин.
Мы возвращаемся к столу. Я пытаюсь разобраться в том, что написано в документе, но буквы пляшут перед глазами. Там что-то сказано о доме в лондонском Хэмпстеде, слугах и содержании, не слишком щедром, на мой взгляд. Хэмпстеде! Что я буду делать в этой дыре? Я настаиваю, чтобы Мэри осталась со мной и получала сорок гиней в год. Конечно, это намного больше, чем платила ей я. Герцог обещает выплатить Мэри все, что я ей должна. Он, кажется, согласен на все, лишь бы поскорее подписать наше соглашение. Мы по очереди ставим свои подписи. Бек, секретарь герцога, заверяет документ.
