Стал замечать Великий князь, что Иван Иванович Молодой, так звали бояре сына его от княгини тверской, чтобы отличать от властителя своего, прихрамывает на одну ногу. Красавец чернобровый – весь в мать – герой многих боевых сражений и дипломатических задумок: и статен, и силён, но что-то в нем как будто надломилось. Будто сглазил кто, или зелья какого подлил…

Два воркующих голубка благодушно клевали зерно, аккуратно разбросанное чей-то хозяйственной рукой у крылечка дворцового – знали дворовые люди привычки государевы. Дворец этот был временным – его наскоро соорудили итальянские мастера позади Благовещенского собора.

Кроме потомства от Софьи, рядом с государем жили Иван Молодой, жена его Елена и внук – Дмитрий. Тесновато было… Да боялась Софья пожаров, потому настояла царевна старый деревянный дворец разрушить. На его месте Марко Руффо и Пьетро Соллари каменные палаты возводили.

«Скоро, скоро, заселимся», – успокаивала жена. Но ничего нет более постоянного, чем временная затея – это хорошо знал Иоанн Васильевич. Всех хотели удивить мастера: стройка поднялась немалая, длилась второй год, и конца края не видно было.

«Как там голубиное царство?» Великий князь снова взглянул в окно.

Картина во дворе переменилась… Закончилось голубиное благодушие, занервничали голубки: нахохлился сизый, налетел на голубку, хотел крупное зерно отнять. Вдруг могучие крылья закрыли окно черной пеленой, спустился на крыльцо черный ворон. Не ворон, а воронище, величиной невиданной: чуть поменьше орла, но намного больше ястреба. Растаял след голубков в синем небе – досталось чернокрылому мздоимцу недоклеванное наследство. «К чему бы это? Никак, дурной знак? – подумал Иоанн Васильевич. – Расспрошу вечером Курицына. Он мастер загадки разгадывать».

– Бобр, – позвал государь постельничего. – Продолжи список, о котором давеча говорили. Вечером после Патрикеева покличешь митрополита, потом Курицына, последним – лекаря.

– Что, нездоровится, Иоанн Васильевич? – побеспокоился постельничий.

– Ломота в коленях, – ответил государь хмуро.

– Может, баньку истопить? – предложил Бобр, лицо его выражало крайнюю озабоченность. – Горячий воздух ломоту вмиг снимает, Иоанн Васильевич, – добавил он несмело.

– Можно и баньку, – Иоанн Васильевич улыбнулся. Предусмотрительность постельничего понравилась ему. – Сейчас и вели растопить. Не забудь пару больше напустить.

– Знамо дело, Иоанн Васильевич! – Бобр вмиг кинулся исполнять указания, он и сам повеселел, оттого что угадал с банькой. – Тогда лекаря не вызывать? – переспросил уже из-за двери.

– Ко мне не вызывай, а к Ивану Молодому покличь. Ему нужнее. И скажи Ивану, пусть в баню со мной идёт. Тогда и лекарь может не сгодиться. Рано ему по лекарям ходить. Сейчас лекари такие, что и заморить могут. – Иоанн Васильевич вспомнил, как Антон Немчин заморил сына татарского царевича Данияра, жившего при его дворе, и перекрестился. Лекаря он отдал на суд татар, а суд у них – известно какой!

Последние слова исполнительный Бобр уже не слышал – стрелой летел он к истопникам: здоровье Великого князя – превыше всего, а Иоанн Васильевич уже шел на утреннюю по длинному коридору, соединявшему дворец с Благовещенским собором.

Вечером государь ждал Курицына. Дьяк все больше нравился ему. Рассудителен, образован и, что самое главное, предусмотрителен. Всё чаще государь советовался с ним, и не только по иностранным делам. Поручения давал важные и большей частью секретные. Всё исполнял дьяк – любое дело спорилось в его руках. Но больше всего в Курицыне ценил Иоанн Васильевич дар предвидения. Знал тот астрономию, астрологию и другие науки. Ему он больше доверял, чем попам Алексею и Дионисию, приглашенным из Новгорода Великого. Первого государь поставил в Успенском соборе, второго – в Архангельском. Близки они стали Иоанну Васильевичу. Утешали слух государя тем, что не будет конца царствию земному, о том больше всего кручинился Иоанн Васильевич в бессонные ночи. Говорили ему, что не коснется главы людской кара небесная за грехи их и дела неправедные, судьбу людскую по библейским книгам определяли. Не за горами был этот год, в Ветхом Завете предсказанный – 7000-й от сотворения мира. Два года жизни земной отмерить оставалось. А дальше что? Небесная жизнь? Так на грешной земле лучше. Вот и митрополит Зосима сомнение выказывает. Говорит, конец света никто точно предсказать не может, потому готовит пасхалии на восьмую тысячу лет. Это обнадеживает.

С митрополитом проговорили недолго. Покладист Зосима. Не то, что Геронтий. Дела церковные знает, но и мирские не забывает. Вот только к рюмочке любит приложиться. Знает это Иоанн Васильевич, но прощает отцу своему духовному. Невелик сей грех. Бог судия в таких делах. Зосима сам в ответе перед Богом за прегрешения свои.

– Фёдор Курицын, – доложил постельничий.

Дьяк вошел в великокняжескую светлицу и низко поклонился. Государь сидел в высоком кресле на небольшом возвышении, возле которого было три ступеньки. От двери к креслу вела узкая ковровая дорожка, окаймлённая золотой бахромой.

– Заходи, Федор. – Иоанн Васильевич встал, что редко с ним бывало. Жена Софья постоянно требовала соблюдения византийских церемоний, которые наблюдала при дворе отца своего, морейского деспота Фомы. Стесняясь своего высокого роста, государь немного сутулился, отчего одним из прозвищ его было Горбатый. Но сейчас держался прямо – видимо, утренняя банька пошла на пользу.

– Еле дождался прихода твоего, – Великий князь положил Курицыну руку на плечо и подвел к небольшому стеклянному столику, который царевна Софья выписала из Венеции. – Садись. Хотел, было, раньше с тобой поговорить, но не вышло: послы да бояре весь день с вопросами надоедали.

И поведал государь дьяку историю о приключении с голубями и вороном.

Курицын призадумался. Оказывается, всесильный, всемогущий самодержец, держащий в страхе своих поданных, отнимающий земли у князей и бояр, монастырей и соседних государей, как простой мужик верит в приметы. Всего ожидал дьяк, только не этого. Даже то, что государь держался с ним запросто, на равных, не так удивило его.

– Как думаешь, к чему бы это? – Похоже, государь совсем не стеснялся своего вопроса. – Знаю, есть книга гаданий «Ворон».

– Прости, государь, нет у меня доверия к этой книге, – уверенно ответил Курицын. – Да ответ я и так знаю. Хотя, если хочешь, можно проверить по книге Рафли, или, как она называется, «Аристотелевы врата».

– Раз знаешь, давай ответ, а потом проверим, – глаза Иоанна Васильевича загорелись огнём.

– Я думаю, черный ворон, это монастырская братия, которая забирает у тебя лучшие земли. Видать, затеяли еще один жирный кусок отхватить.

«Умен, умен, не ошибся в нем», – государь пристально посмотрел в глаза дьяка.

– А ведь не все монахи такие. Вон Гурий из Кирилло-Белозерского монастыря велел вернуть мне земли, дарованные монастырю еще батюшкой моим. И старец Нил, хоть и удалился в пустынь на реку Сорку, слышал я, поддержал его.

Иоанн Васильевич решил сыграть роль справедливого государя и посмотреть, что скажет на это дьяк.

– Все так, государь. Только когда это было? Почитай, три года прошло. Венедикт сменил Гурия. И в три раза больше землицы набрал. На Соловецкое море замахнулся. Там и рыбу ловит, шведам и ливонцам продает.

Слова Курицына не были в новинку государю. Знал он все о делах монастыря. После смерти князя Михаила Андреевича стал он патроном монахов-белозерцев и вполне мог поубавить их земельный аппетит. Но сомнения одолевали его. С одной стороны, монастырская торговля была выгодна, давала прибыль в казну. С другой – примеру этому следовали другие монастыри. Каждый стремился захватить кусок получше. Особенно касалось это пахотных земель.

– Давай проверим, – решился Иоанн Васильевич испытать судьбу.

Курицын взял чистый лист бумаги и разделил его на восемь равных частей.

– В каждой осьмушке я сделаю запись об угрозе государству нашему, – объяснил он Иоанну Васильевичу. – Потом возьму в руки зернышко и брошу на лист. Куда оно упадет, с той угрозой в первую очередь бороться надо господину моему Великому князю. Угрозы я разделю поровну, – продолжил Курицын. – Четыре из них будут происходить извне, следующие четыре будут иметь внутреннее свойство.