Отцов Нью-Йорка и Лос-Анджелеса можно понять. (В данном случае понять — не значит простить.) Дар Бретта Стронга был для них даром данайцев, и они убоялись его. Современная американская Троя опасается, что в ее владения могут проникнуть силы, подтачивающие устои, черты которых малопривлекательны и напоминают скорее старуху с косой, чем прекрасную Елену.
Сотрудники нью-йоркского Сити-холла откровенно говорили мне:
— Приняв дар Стронга и поставив статую Леннона в Центральном парке, мы навлекли бы на свою голову новые заботы и хлопоты, а их у нас и без того хоть отбавляй. Не надо было быть пророком, чтобы предсказать: Земляничная поляна немедленно превратилась бы в место паломничества вполне определенной публики — участников антивоенных маршей, движения за ядерное замораживание, за запрещение ношения и продажи огнестрельного оружия, за помощь голодающему населению Африки и вообще всяких инакомыслящих.
«И вообще всяких инакомыслящих…» Знаменательное признание, в особенности в сопряжении с вышесказанным. Сквозь его призму лучше и глубже начинаешь понимать смысл выражения, гласящего, что американцы — нация инакомыслящих. В самом деле, большинство американцев жаждут мира, а вот генерал-дипломат Хейг и ему подобные утверждал, что «есть вещи поважнее мира». Большинство американцев требуют объявить вне закона Пистолет с большой буквы, а президент Рейган, сам жертва покушения, и всесильное оружейное лобби срывают принятие соответствующего закона, усматривая в нем тоже покушение… на права и свободы граждан! Агрессия вовне, насилие внутри — таковы две стороны медали американского образа жизни, вернее, смерти, таковы два крыла американского орла, красующегося на государственном гербе США. Из окон Белого дома, Пентагона и контор Уолл-стрита кажется, видится, что нация инакомыслящих шагает не в ногу. Это не обман зрения, а обман масс. Ведь слово «демократия» переводится с греческого не как «народовластие», а как «власть капитала». В ногу шагает он, и только он…
Опасения обитателей нью-йоркского Сити-холла были вполне обоснованными. Вспоминается концерт певца и композитора Элтона Джона в Мэдисон-сквер-гардене, посвященный памяти Леннона. Как только Элтон взял первый аккорд песни «Опустевший сад» и стал грустно причитать «Хей-хей, Джонни», в руках зрителей — двадцатитысячной аудитории — вспыхнули свечи. Концерт перерос в демонстрацию под весьма определенными лозунгами. Это стало в особенности ясно, когда на сцену вышли вдова Леннона Йоко и его сын Шон. «Матери мечтают о жизни для своих детей» — было выведено на майке Шона.
— Все мы — одна большая семья. У нас общее горе и общие радости! — воскликнула Йоко.
— Дайте миру шанс! — скандировала в ответ аудитория, освещенная пламенем двадцати тысяч свечей.
Здесь, в Мэдисон-сквер-гардене, в 1974 году состоялось последнее публичное выступление Джона Леннона. Он неожиданно принял участие в концерте Элтона, крестного отца своего сына. Они импровизировали — пели и играли. И, обнявшись, плакали. О том, что не повторится. И о том, что грозит повториться.
Мэдисон-сквер-гарден вмещает 20 тысяч человек. На Земляничной поляне может разместиться миллион…
Мэр Нью-Йорка Эдвард Коч, который мечтал стать губернатором штата Нью-Йорк и даже президентом США, побаивался подобной «землянички» в своем саду. Выступая в ливанском городе Набатии, разутюженном «центурионами» израильской агрессии, Коч на вопрос репортеров, как он относится к избиению тысяч мирных жителей, ответил, что если среди ста убитых гражданских лиц окажется хоть один палестинский воин, то такая резня оправдана. Да, даже Наполеону Бонапарту, говорившему, что лучше расстрелять десять невиновных, чем упустить одного виновного, далеко до Эдварда Коча. Этого и ему подобных джентльменов не устраивал живой Леннон, клеймивший палачей Сонгми. Страшит их и Леннон бронзовый, у подножия которого могли бы, стали бы собираться люди, клеймящие палачей Сабры и Шатиллы.
Певец «Желтой подлодки» мозолит глаза городу Желтого дьявола даже после своей смерти. Странное дело, оказывается, больная совесть бывает даже у лишенных
И вообще Америка — страна удивительных парадоксов. Бронзового Леннона упрятали в мастерскую скульптора, зато Марк Дэвид Чэпмен — убийца реального Леннона, видимо, скоро выйдет на свободу. Знаменитым г богатым. Американские Геростраты, в отличие от мифологических, обретают не только славу, но и кучу долларов. Так, стали миллионерами почти все «герои» уотергейтского скандала. Они провели за решеткой ровно столько времени, сколько было необходимо для написания мемуаров. «Евангелие от Чэпмена» ожидается с особым нетерпением. В нем может быть, оказывается, Фрейдистская закваска. Чэпмен, видите ли, возомнил себя Ленноном — недаром и у него жена была японка, — посему акт убийства был для этого выродка не преступлением, а самоубийством!
После убийства Леннона было покушение на Рейгана. Покушавшегося — Джона Хинкли упрятали в дом для умалишенных. Но подлинно сумасшедший не он. Сходит с ума общество, порождающее и плодящее чэпменов и хинкли. Первый возомнил себя «битлзом», второй жаждал понравиться юной кинозвезде. И для обоих кратчайший путь к цели лежал через убийство. Говорят, что один «наслушался» музыки, а другой «насмотрелся» кинофильмов. И то и другое сущая… полуправда. Убивает оспа, а не сыпь; человек, а не пистолет. Пусть даже с большой буквы. Далеко не случайно, что Чэпмен был пинкертоном, а Хинкли кокетничал с фашистами.
Насилие — порнография, а война — крайняя, наиболее отталкивающая и циничная форма порнографии, говорил Леннон. Он сравнивал Пентагон с гигантским публичным домом, а генералов — с вышибалами. И в этом еще одна причина, почему на земле Америки не нашлось места бронзовому Леннону. Там, где ставят памятники генералам-карателям, генералам-палачам, генералам-агрессорам, где подсаживают на пьедестал истории Макартура и Уэстморленда, Риджуэя и Роджерса, Абрамса и Хейга, не место «мирнику», требовавшему «дать шанс» человечеству на выживание. Сейчас Пентагон — этот публичный дом агрессии — развертывает в Западной Европе, включая родину Леннона, «першинги» и крылатые ракеты. Будь Леннон жив, он, несомненно, возвысил бы свой голос против этой новой угрозы, как когда-то протестовал против присутствия в Англии «поларисов», мало чем напоминавших его веселую, полную жизни и детской радости «Желтую подлодку».
У людей вчерашнего дня короткая память на историю и длинная, долгая, тяжелая — на месть. Они не извлекают уроков из первой, но хотят проучить всех инакомыслящих и, простите за неологизм, инакопоющих. Они запугивают, потому что боятся; они преследуют, потому что затравлены; они душат, потому что им нечем дышать; они убивают, потому что отмирают. Их насилие — это не повивальная бабка истории, о которой говорил Карл Маркс, а ее гробокопатель. Скованные по рукам и ногам философией исторического пессимизма, они уже не помышляют ни об объяснении, ни об изменении мира. В их мозговых извилинах, разлагаемых необратимым склерозом социального угасания, копошится лишь одна мысль — о разрушении мира. Это вселенские Геростраты — высокопоставленные, хотя и низкие, чэпмены и хинкли, освальды и рэи — не понимают того, что их минуют даже прижизненные гонорары и посмертная слава, что будет поздно даже посыпать голову радиоактивным пеплом.
Люди вчерашнего дня ненавидят свободу, и в первую очередь — свободу творчества. Они презирают искусство, и в первую очередь — искусство созидания. И никакими «программами демократии и публичной дипломатии» этого не сокрыть, не спрятать. Демократия и дипломатия, прислуживающие насилию-гробокопателю, продажны, не более того. А в остальном они боятся огласки, боятся дневного света, как мэр Нью-Йорка Эд Коч — бронзового Леннона.
…Велика и необъятна богом избранная и отмеченная страна Америка! Более пятидесяти штатов раскинулись на ее земле от Атлантического океана до Тихого, от Нью-Йорка на Востоке до Лос-Анджелеса на Западе. Но нигде не нашлось места для Статуи на Свободе, ибо нет свободы в великой и необъятной, богом избранной и отмеченной стране Америке. И все-таки я не ошибусь, если предскажу, что бронзовый Леннон не окончит свой век в мастерской скульптора Бретта Стронга на сказочно красивом бульваре Пасифик Пэлисейдс, обрамленном могучими тропическими пальмами, пронизанном солнцем и солью морской.
