Даша слишком доверяла своей маме. Кстати, когда я видел ее в последний раз, с мамой она не общалась совсем. Потому что осознала всю жестокость этого недалекого человека. С кем еще девочка в семнадцать лет может поделиться своей проблемой? Тем более, такой интимной. Конечно, с самым близким человеком – с мамой.

– Ничего ему не говори, – посоветовала мама. – Ты на него посмотри, он тебя сразу же бросит. У него таких, как ты, небось, полным-полно.

Она отлично знала, что нужно делать в такой ситуации. Дашина мама, как я уже упоминал, работала фельдшером. В тот же день, когда дочь сообщила ей о беременности, мама отправила ее на аборт. Причем (она сама об этом упоминала впоследствии – «чтобы неповадно было»), аборт Даше делали без анестезии.

А я узнал об этом лишь через несколько дней. Моя Даша вышла ко мне бледная, в красном платье и, рыдая, обо всем рассказала.

– Не знаю, как я не умерла, – сказала она. И я тоже заплакал. Я даже не мог на нее рассердиться. Она была просто маленькой, растерянной девочкой. И для меня осталась такой навсегда…

Несмотря на аборт без анестезии, Даша впоследствии родила двух абсолютно здоровых детей. А этот грех, изменивший нашу судьбу, я тоже взял на себя, когда она подарила мне свой нательный крестик. Пусть у нее все будет хорошо, думал я. А я, наверное, никогда ее больше не увижу. Но в этом есть и плюсы – я никогда больше не увижу и Дашиных родителей…

Даша рассказывала мне потом, во время нашего романа, что мама живет в одиночестве, где-то в однушке на окраине Москвы. Ту трехкомнатную квартиру давно разменяли, и даже дом снесли в период борьбы с хрущобами. Дашин папа заболел раком легких, но его вылечили – и отправили в тамбовскую деревню, доживать свой век с одним легким, на свежий воздух. Даша рассказывала мне, что он там почти беспробудно пьет. И регулярно получает по мордасам от местных мужиков – за дурной характер и отсутствие правильных понятий. Закономерный финал. Я вспоминаю их без всякой злости. Разве могут вызывать злость пустотелые существа, не наделенные душой?..

Мне никогда прежде не приходилось сталкиваться с милицией, и я до последнего оттягивал визит к участковому. Но так уж получается в нашей многострадальной Родине – если ты сам не хочешь идти в милицию, то милиция придет за тобой. Сначала они забрали в отделение продавца. Всего через два дня после того, как парень вышел на работу. Ему объявили, что назначат «козлом отпущения» за все грехи владельца палатки, и подбили второй глаз. Хорошо, что он был тертым калачом – и не подписал ни одной бумажки. Хотя ему подсовывали их – и немало. Ничего не добившись, они его немного попрессовали (в основном, угрожали вербально – меня вскоре ждал куда более жесткий прессинг) и отпустили восвояси. Но попросили передать мне, очень настоятельно, что ждут меня на разговор, «и не дай бог мне не явиться»… Потом ночью они приехали на вторую точку – и закрыли ее, пообещав утром палатку вывезти. Причем, вывезти вместе с товаром, и так, что я никогда не узнаю, где она. Угроза была отнюдь не зряшной, такие вещи чувствуются. Больше откладывать было нельзя. Поэтому я сказал, что хозяин палатки непременно придет на разговор в отделение завтра же – и «занесет». Это слово возымело волшебное действие. «Вот и отличненько», – потирая руки, как сытые мухи, бывает, трут лапки, менты уселись в желто-синий УАЗ и отчалили. Однако облегчения я не почувствовал – предстоял тяжелый разговор в кабинете участкового…

Разложение в органах внутренних дел длилось десятилетиями. И всех это раньше вполне устраивало. Говорить о том, что наша доблестная милиция превратилась в рассадник криминала, начали только в конце десятилетия двадцать первого века. Бравые парни с окраин России ехали в Москву, где устраивались в органы только с одной целью – припасть к кормушке и быстро обогатиться. Простой участковый на Мерседесе никому не мозолил глаз. Обыкновенный майор, прожирающий каждый день в ресторане ежемесячную зарплату, никого, в общем, не раздражал. Строивший многоэтажный особняк опер был в порядке вещей. И конечно, влияние их было безграничным. Попав во власть, они тут же начинали ощущать себя хозяевами жизни. За их спиной была насквозь коррумпированная система, позволявшая своим сынам жить красиво. Система, знали они, своих не сдаст, здесь рука руку моет, и не только моет, но и кормит – снизу вверх идут откаты по цепочке, прирастая от сержанта к лейтенанту, от лейтенанта к капитану, от капитана к майору, от майора к подполковнику и полковнику, а от полковника уже к самому генералу. В это самое время менты еще не были столь могущественны, как немного позже, когда знаменитое Управление по борьбе с организованной преступностью разметало бригады братков, посадило самых борзых в тюрьмы или отправило в расход, и крышевание бизнеса, этот сверхдоходный псевдоохранный бизнес, полностью перешел под эгиду доблестной российской милиции. А поскольку управление само постепенно превратилось в огромную бандитскую бригаду, состоящую сплошь из оборотней в погонах, то его тоже быстренько прикрыли, от греха подальше. Опытных успешных оперативников раскидали по другим отделам, чтобы не отсвечивали, но были при кормушке. И сами милиционеры из крышевателей в новые времена превратились в инвесторов. Свои деньги они вкладывали в бизнес, давали молодым, так сказать, дорогу в жизнь, ну и начальный капитал, само собой. И ждали от них благодарности – и выплат по гроб жизни. Но некоторые получившие путевку в жизнь, потом теряли контроль, им начинало казаться странное – что они сами всего добились, потом и кровью, так сказать, тяжелым трудом на деловой ниве. Отказавшихся от выплат сначала предупреждали, потом предупреждали жестко, а потом находили им заместителя, отбирали дело, заставляли продать бизнес за бесценок, не зачитав даже права для проформы, как это принято на Западе. И повезло тем, кто сбежал от своих милицейских боссов из страны. Я, кстати, оказался в их числе. Куда печальнее участь тех, кого просто прирезали, как ненужную, зараженную вирусом скотину, или сгноили в тюрьмах. Наверное, ни для кого не секрет, что в России сфабриковать липовое дело никогда не было проблемой. Помните каноническое – был бы человек, статья найдется? Времена меняются, система нет. Даже если прилепить новую вывеску, сменить название. Поэтому мне было чего бояться…

Я познакомился через пару лет после этих событий с одним милиционером из Пензы (название города изменено), любителем погонять на БМВ пьяным, да еще и по встречной полосе. Так он демонстрировал лихость. А я, хоть и не робкого десятка, едва не поседел. Если бы был трезвым, то испытал бы, наверное, еще больший страх. Мы выпили с ним совсем немного, и я спросил его, изображая душевную простоту, откуда у него деньги.

– Так… У меня это… инструментальный магазинчик. Инструментами для ремонта торгует. Ну, как магазинчик… – Он замялся. – В общем, все инструментальные магазины в городе…

Почти все деньги я вкладывал в развитие, и опасался, что откат за право работать может быть настолько велик, что похоронит дело. И был недалек от истины. Поскольку аппетиты у Арсения Валерьевича оказались колоссальные, а в финансовые дела он вникать не желал. Совсем. Лановой жил на широкую ногу – достраивал в Подмосковье трехэтажный кирпичный дом, о чем поведал мне сразу же после встречи.

– Пенсия скоро, мы рано выходим, – сказал он доверительно, – буду в собственном доме на пенсии жить. А там еще столько всего сделать надо… – И сразу же перешел к делу: – Что ж ты, гнида такая, меня за нос водил?

– Так получилось, – ответил я.

– А раз у тебя так получилось, надо бы оплатить всё – за те месяцы, когда выплаты не поступали. Так. Ты палатку когда поставил?

К тому моменту меня уже просветили знающие люди, что платить «крыше», если хочешь иметь бизнес, все равно придется. За каждую точку. Поэтому лучше договориться сразу, иначе проблем не оберешься. Но сумма, которую озвучил участковый, меня просто убила.