Примерно в то же время я влюбился до безумия. Любовь случилась, как вспышка сверхновой. Еще вчера ты не знаешь ее, не подозреваешь о ее существовании. А потом наступает этот день и час. Она просто проходит мимо, говорит несколько слов. Ты отвечаешь ей. Или заворожено на нее смотришь. И вот уже тем же вечером, лежа один в своей постели в темноте, ты не можешь заснуть от сильного сердцебиения и томления в груди. Тебя будто что-то душит.

Я переживал возникновение любви, как разлад с самим собой. Меня совершенно выбило из колеи это могучее ощущение нехватки другого живого существа рядом. Мне хотелось быть рядом с нею, дышать тем же воздухом, что и она, газом, выдыхаемом ею, прикасаться к волосам и груди, и обладать, обладать, снова и снова обладать ею. Я испытывал невозможное желание, настоящую жажду. Ее можно было утолить лишь на краткое мгновение, совершив акт постыдного рукоблудия. Тогда у меня появлялась возможность немного отдохнуть от удушающей любви. Но потом чувства снова накрывали меня. И я ворочался в постели, под мокрой простыней, вне себя от невозможности обладать ею.

Мы сближались быстро и неотвратимо. Она также вспыхнула – и стала моей…

Потом не видеть ее день или два – стало для меня настоящим мучением. И я вновь и вновь направлялся к ней. Иногда, когда она не могла со мной встретиться, я просто бродил вокруг ее дома, прижимался к железной ограде, и смотрел в ее окна. Сколько юношеских неуклюжих стихов я тогда написал, сколько строчек посвятил ей, и какие страсти я тогда испытывал – может понять только тот, кто по-настоящему любил. Можно многие тома написать о нашей внезапно вспыхнувшей и продолжавшейся долгие годы любви… Но, пожалуй, я ограничусь лишь несколькими яркими эпизодами, чуть позже…

Когда все распалось однажды из-за моего упрямства и гордыни, она звонила, плакала в трубку, просила о встрече. Но я был неумолим. Через пару месяцев я женился на другой, чтобы забыть ее навсегда. Не получилось… Без любви жить в браке может только моральный мазохист. Я не смог – всего три с половиной месяца, и развод.

Впоследствии мы встречались эпизодически. Я помню все эти встречи. Каждый раз они заканчивались постелью. Даже когда она была на четвертом месяце, беременная первым ребенком от другого, мы ласкали друг друга до наступления оргазма, чувствуя неизмеримую нежность, и в то же время боль утраты. Понятно было, что для нас двоих все кончено.

А еще я соединился с ней после автомобильный аварии, из-за которой у нее на ноге остался длинный уродливый шрам. Она говорила, что боялась только одного – что умрет, и никогда больше не увидит меня. Поэтому сразу после больницы она связалась со мной (у нее всегда были мои контакты) – и приехала. Мы не расставались две недели, запершись вдвоем в квартире, даже не выходили на улицу, заказывая еду на дом. Этим поступком Даша вызвала негодование всей своей родни. Ее муж регулярно названивал по телефону и бродил в окрестностях дома, будучи вне себя от горя. Потом узнал адрес, ночевал на лестничной клетке, угрожая ей сброситься с балкона. Тогда я сказал ей: «Иди». И она ушла… В конце концов, у меня уже была другая жизнь. Даже со своим чужим лицом я к тому времени свыкся.

Она отдала мне при расставании нательный крестик, и я взял его, понимая, что принимаю на себя не только наши общие, но и ее грехи. Взял сознательно, мне хотелось, чтобы ее жизнь сложилась в соответствии с первоначальным божественным замыслом. Насколько я знаю, сейчас она счастлива. И после рождения второго ребенка, мальчика, названного в мою честь, наши встречи надолго прекратились. Думаю, теперь уже навсегда. Впрочем, замысел Бога, я убеждался в этом не единожды, понять иногда бывает довольно сложно. Еще мне сложно понять, по какому такому совпадению мальчик Степа родился ровно через девять месяцев после нашего бурного двухнедельного романа. Она заверила меня по электронной почте, что он не мой, и я поверил.

Но мы немного забежали вперед. Вернемся к тому периоду моей жизни, когда выкрашенный в белый цвет украденный в Подмосковье тонар превратил пару молодых людей в успешных коммерсантов. В те времена иллюзии и энтузиазм были настолько сильны, что казалось, малый бизнес способен любого сделать богачом. Поскольку все мы были нищими, многие владельцы палаток, и правда, стали ощущать себя «новыми русскими» – приобрели сотовые телефоны (в те времена – здоровенная бандура с толстой антенной), а еще красные и малиновые пиджаки. Я ходил по району важный от собственной значимости, с трубкой от домашнего радиотелефона. Мне подарил ее дядя-радиоэлектронщик, собрал сам. Радиус покрытия в несколько километров делал меня похожим на богатея, чем я немало гордился. Но до палатки телефон, увы, не добивал. Поэтому, миновав ее, я сразу превращался в обычного пролетария. Да и яркого пиджака у меня никогда не было: сначала я ходил в джинсовой куртке, потом в дорогом кожаном пиджаке, затем снова сменил его на ту же старенькую джинсовую куртку, когда кожаные пиджаки вышли из моды. После настала пора носить деловые костюмы. И я перешел на них…

В первый же день открытия тонара у меня появилась возможность убедиться, как сильно я заблуждался, думая, что открыть малый бизнес в новые времена – это несложно. Ко мне немедленно пожаловал местный участковый, чтобы выяснить, чья это палатка, и почему здесь стоит. Меня он принял за продавца, в связи с юным возрастом, и я не стал его разубеждать. Милиционер строго приказал: палатку закрыть, торговлю прекратить, а владельца он просит явиться к нему на разговор, «вот телефон и номер кабинета»…

Я могу найти общий язык практически с любым человеком, исключая разве что круглых идиотов. Такие мне тоже встречались в немалых количествах. И я тратил на них свое время, чтобы понять – были они такими рождены или стали идиотами со временем. Души раздаются хаотично, окружающая среда оказывает крайне малое влияние на свойства личности. И тепличный мальчик, растущий в любви, может стать жестоким убийцей. А имеющий склонность к насилию паренек способен вырасти достойным человеком. Арсений Валерьевич Лановой, наш местный участковый, был круглым идиотом. Об этом я заявляю со всей ответственностью…

Прежде чем идти на разговор, я решил хорошенько подумать, чем мне грозит этот визит, и что мне стоит говорить, а о чем говорить не стоит. Меня сильно пугала возможность, что может обнаружиться, что тонар ворованный. Я решил покурить травы – и подумать.

Время от времени под травой я впадал в задумчивость, погружался в размышления о жизни, о том, кто мы, куда идем, и самое главное, зачем идем. Наше бытие представляется мне штукой довольно бессмысленной. Многие вещи кажутся недоступными, необъяснимыми. Наука не дает ответа на мои вопросы. И вера не дает также, хотя порой я верую неистово.

Мне, например, сложно осмыслить, что есть сознание, и как наша нервная система, этот сложный природный механизм, уживается с душой. Правда, некоторые вовсе отрицают ее существование. Но я для себя этот вопрос давно решил – душа есть. Не только у человека, но и животных, и у растений, и даже у некоторых предметов, считающихся по какому-то странному недоразумению неодушевленными.

А что если однажды некто откроет душу и сумеет отделить ее от тела? Отделить – и поместить в иной сосуд. Кажется, восточная религия утверждает, что душа есть даже у камня. Но вы только представьте себе одухотворенный камень. Он не имеет органов восприятия, не имеет чувств, следовательно, не может реагировать на окружающую действительность. Одухотворенный камень не способен мыслить, поскольку у него нет головного, да и спинного, мозга, нет нейронов, синапсов и прочих компонентов для осуществления такой сложной деятельности, как мышление. Сравним камень и человеческое тело. Твердый минерал, не обладающий сознанием, даже в саду камней он не способен обрести целостность личности. И тело – совершенный инструмент, сосуд для души, созданный когда-то лишь для того, чтобы душа могла чувствовать и воспринимать окружающую действительность…