С другой стороны, колонисты должны уютно чувствовать себя и внутри планеты, где они, словно кроты, роют свои норы.

Во второй раз оказавшись в Луна-Сити, я направился в обсерваторию Ричардсона, чтобы посмотреть на телескоп и раскопать какую-нибудь историю, публикация которой покрыла бы мои расходы на отпуск. Я гордо продемонстрировал удостоверение гильдии журналистов, наговорил кучу комплиментов и в результате местный казначей согласился побыть моим гидом. Мы пошли по северному туннелю, который прокладывали к предполагаемому месту установки короноскопа.

Путешествие оказалось скучным — мы ехали на скутере по ничем не примечательному туннелю, останавливались у герметических дверей, проходили сквозь шлюзы, садились на другой скутер и все начиналось заново. Мистер Ноулз разбавлял тишину хвалебными отзывами по поводу строительства.

— Все это временно, — объяснял он. — Когда мы пророем второй туннель, мы соединим все напрямик, уберем шлюзы, в этом туннеле установим движущуюся дорожку, идущую на север, в другом — дорожку, идущую на юг, и все путешествие будет занимать менее трех минут. Все будет как в Луна-Сити — или на Манхэттене.

— Почему бы не убрать шлюзы сейчас? — поинтересовался я, когда мы проходили через очередной из них — кажется, уже седьмой по счету. — Ведь давление по обе стороны одинаковое.

Ноулз как-то странно взглянул на меня.

— У этой планеты есть одна особенность — надеюсь, вы не станете использовать этот факт для того, чтобы сочинить сенсационную статью?

— Слушайте, — с раздражением ответил я. — Я надежен настолько же, насколько надежен любой писака, но если в этом проекте что-то не так, лучше прямо повернуть назад и забыть о нем раз и навсегда. Цензуру я не люблю.

— Полегче, Джек, — мягко сказал он, в первый раз назвав меня по имени, что я сразу отметил, но тем не менее проигнорировал. — Никто не собирается подвергать цензуре то, что ты напишешь. Мы рады сотрудничать с журналистами, но Луна и так уже пользуется весьма дурной славой — которой она не заслуживает.

Я молчал.

— В любой инженерной работе заложен определенный риск, — настойчиво продолжал он, — и есть свои преимущества. Наши люди не болеют малярией и им не надо пристально смотреть себе под ноги, чтобы не наступить на гремучую змею. Я покажу тебе цифры, доказывающие, что с учетом всех факторов гораздо безопаснее быть кессонщиком на Луне, чем перебирающим бумажки клерком где-нибудь в Де-Мойне. Например, на Луне люди крайне редко ломают себе кости, поскольку здесь очень низкая гравитация — в то время как в Де-Мойне клерк рискует всякий раз, когда залезает в ванну и вылезает из нее.

— Ну, хорошо, — прервал его я, — место здесь безопасное. Так в чем же секрет?

— Место действительно безопасное. Что доказывают статистические выкладки, причем сделанные не нашей компанией и не торговой палатой Луна-Сити, а лондонской страховой компанией «Ллойдс».

— И тем не менее здесь есть никому ненужные шлюзы. Зачем?

Он помялся и затем произнес:

— Колебания почвы.

Колебания почвы. Землетрясения — в смысле, лунотрясения. Я посмотрел на проносящиеся мимо стены и мне очень захотелось в Де-Мойн. Кому охота оказаться похороненным заживо, но если это произойдет на Луне, у вас не будет ни единого шанса выжить. Неважно даже, насколько быстро доберутся до вас спасатели — ваши легкие к тому моменту просто-напросто разорвутся. Воздуха-то здесь нет.

— Это случается не так уж часто, — продолжал Ноулз, — но мы должны быть готовы ко всему. Ты ведь знаешь, что масса Земли в восемьдесят раз превышает массу Луны, и приливной эффект здесь в восемьдесят раз превышает возникающий под воздействием Луны приливной эффект на Земле.

— Подождите-ка, — остановил я его. — На Луне нет воды. Так причем здесь приливы?

— Для возникновения приливного напряжения вода совсем не обязательна. Не думай об этом — просто прими все как есть. В результате мы получаем неуравновешенное напряжение. Которое может вызвать колебания почвы.

— Понятно, — кивнул я. — Раз на Луне все должно быть загерметизировано, вам приходится опасаться колебаний почвы. А шлюзы ограничат число человеческих жертв.

И я начал представлять себя в качестве такой жертвы.

— И да, и нет. Шлюзы сыграют большую роль в том случае, если что-нибудь произойдет — но пока ничего не происходило, и это место вполне безопасно. Поначалу они давали нам возможность вести работы при нулевом давлении в какой-нибудь из секций туннеля, не трогая остальные. Но вдобавок ко всему каждый шлюз — это временное гибкое соединение. Конструкции небольших размеров можно соединять жестко, и они выдержат колебания почвы, но для туннеля это не подходит, начнутся утечки. На Луне сложно создать эластичную перемычку.

— А почему нельзя использовать резину? — настойчиво спросил я. Я несколько нервничал и потому был склонен поспорить. — Дома у меня есть обычный автомобиль, на счетчике которого двести тысяч миль, но я ни разу не менял шин с тех пор, как их загерметизировали в Детройте.

Ноулз вздохнул.

— Мне следовало прихватить с собой одного из наших инженеров, Джек. Летучие вещества, благодаря которым резина сохраняет мягкость, в вакууме выкипают, и резина становится жесткой. То же самое происходит и с эластичными пластмассами. При низкой температуре они становятся хрупкими, как яичная скорлупа.

Пока Ноулз говорил, скутер остановился, и как только мы из него вышли, то столкнулись с шестью мужчинами, появившимися из соседнего шлюза. Одеты они были в скафандры — точнее, специальные герметические костюмы, потому что вместо кислородных баллонов у них были дыхательные шланги, а солнечные фильтры отсутствовали. Шлемы были откинуты назад, головы просунуты сквозь расстегнутую спереди молнию, и возникало странное впечатление, словно у них по две головы.

— Эй, Конски, — окликнул одного из них Ноулз.

Тот повернулся. Росту в нем было сантиметров сто девяносто, но даже для своих габаритов весил он слишком много. Я прикинул, если брать по земным меркам, получалось что-то под сто пятьдесят килограммов.

— А, мистер Ноулз, — обрадовался он. — Неужели вы хотите сообщить мне о повышении зарплаты?

— Ты и так зарабатываешь слишком много, Конски. Познакомься, это Джек Арнольд. Джек, это Толстяк Конски — лучший кессонщик на четырех планетах.

— Только на четырех? — поинтересовался Конски.

Он высунул из костюма правую руку и обхватил ей мою. Я сказал, что рад с ним познакомиться, и попробовал вернуть свою руку обратно, пока он не успел ее изуродовать.

— Джек Арнольд хочет посмотреть, как вы герметизируете туннели, — продолжал Ноулз. — Пойдешь с нами.

Конски начал разглядывать потолок.

— Вообще-то, мистер Ноулз, я только что закончил смену.

— Толстяк, ты настоящий стяжатель и вообще негостеприимный человек, — ответил Ноулз. — Ну, ладно — полуторная ставка.

Конски повернулся и начал разгерметизировать дверь.

Открывшийся за дверью туннель очень напоминал предыдущий, только в нем не было рельсов для скутера и постоянного освещения — с потолка свисали закрепленные на проводах лампы. А метров через триста-четыреста мы увидели перегородку и в ней круглую дверь.

— Это передвижная перемычка, — объяснил толстяк, перехватив мой взгляд. — За ней воздуха нет, все работы ведутся здесь.

— Могу я посмотреть, что вы там делаете?

— Сначала надо будет вернуться назад и взять для вас костюм.

Я покачал головой. По туннелю плавали штук десять похожих на пузыри объектов, по размерам и внешнему виду напоминающих надувные шары. Казалось, пузыри вытесняют из атмосферы ровно свой собственный вес — они спокойно плавали, не опускаясь и не поднимаясь. Конски ударил по шару, оказавшемуся у него на пути, и ответил на мой вопрос прежде, чем я успел его задать.

— Сегодня в эту часть туннеля нагнетали давление, — объяснил он. — А эти шарики предназначены для обнаружения отдельных утечек. Внутри у них липкая масса. Они присасываются к месту утечки, лопаются, липкая масса засасывается внутрь, замерзает и запечатывает дыру.