Впрочем, на «семерках» уже знали о присутствии в океане германских миноносцев, об этом их оповестила еще на выходе из Ваенги воздушная разведка флота. Караван – до встречи его с североморцами – уже имел потери: из 19 транспортов 4 были потоплены с воздуха, один взорван подлодкой; погиб и конвойный тральщик «Сулла». Теперь на подходах к Кильдину следовало ожидать нападения врага. Здесь, вблизи Кольского залива, когда до Мурманска уже считанные мили, немцы всегда прилагают бешеные усилия для своих последних атак…

Советские эсминцы заняли место в конвойном ордере. «Сокрушительный» (под брейд-вымпелом комдива-1 П. И. Колчина) вышел на левый траверз конвоя, «Гремящий» вступил в охранение на правом, «Ориби» переместился в замыкающие конвой. В отдалении море трепало союзные эсминцы «Фьюри» и «Эклипс»…

Антон Иосифович Гурин, командир «Гремящего», в потемках мостика вырвал из зажима микрофон трансляции:

– Внимание, внимание… Мы вступили в охранение. Будьте бдительны на вахте. Лишних передвижений по палубе не производить. Поздравляю всех с началом операции…

Ночь как ночь. Вахта как вахта. Ничего особенного.

Ночные визиры на крыльях мостиков чутко проглядывали ненастье и мрак. Время от времени с «Гремящего» видели, как стремительная тень «Тринидада» неслась, прижатая к воде, пропадая опять в небывалой ярости воды и снега. Гурин велел осмотреться по отсекам, и доклад был малоутешителен: вода, которая появляется непонятно откуда, уже гуляет по кубрикам…

– Нам не привыкать, – сказал на это Гурин.

С высоты мостика виден остроконечный полубак эсминца, и два орудия то глядятся в пропасть между волн, то их взметывает кверху – и тогда они целятся в низкие тучи. Потоки воды летят через людей даже на ходовом мостике. Люди освоились. Пригляделись к мраку. Внизу, на полубаке, поверх мерцающего льда, копошатся фигуры людей. С ломиком в руках вышел боцман: еще раз проверить крышки клюзов, заглушки вентиляции. За боцманом тащится длинный трос, привязанный к полубаку.

– Осторожный у нас мичман, – смеются на мостике. – Словно акробат в цирке… лонжей страхуется!

Впрочем, и все сколько бы ни смеялись, а без троса на полубак не сунутся. Спасенных тут нет! Еще не было человека, которого бы удалось спасти, если его смоет море. Здесь тебе не Сочи, тут тебе не Ницца… Опомниться не успеешь, даже не вскрикнешь, как тебя уже не стало. И мимо пройдет корабль, внешне почти равнодушный к твоей пропащей судьбе…

С мостика Гурин следит, как боцман укрывается под срезом полубака.

– Сигнальщики! Внимательней смотреть!

– Есть – смотрим…

…

После неудачного выхода «Тирпитца» состоялась конференция командования германским флотом, в работе которой принял участие и Гитлер… На фразу гросс-адмирала Редера: «У англичан нет повода для восторгов» – фюрер выкрикнул:

– У меня тоже нет повода к восторгам! Довольно-таки стыдно ограничить победу линкора одним русским лесовозом, стоимость которого гораздо ниже стоимости истраченного эскадрой топлива!

Гитлер на листке из блокнота начертал магическую цифру истраченных тонн нефти – 8100 и передвинул листок Герингу, которого просто колотило от бешенства, когда речь заходила о флоте… Геринг и сейчас задохнулся от гнева.

– Обжоры! – сказал он морякам. – Еще один такой выход «Тирпитца» в море – и моя авиация останется без горючего.

Гитлер далее говорил о форсировании строительства сверхмощного авианосца «Граф Цеппелин»[4]. Район действия авиации, базирующейся на береговых аэродромах, фюрера уже не удовлетворял. Гитлер мечтал иметь палубную авиацию, чтобы расширить сферу ее пиратских полетов от Нордкапа до Шпицбергена… Редер сомневался: Германия способна построить авианосец любых размеров, но Германия никогда не сможет обеспечить его опытным экипажем, ибо это дело для немцев новое, незнакомое… «Разделение стихий» между боссами фашизма не располагало их к единодушию, и вражда Геринга к заправилам германского флота была хорошо известна.

– Все то, что летает, это мое! – внушительно заметил Геринг, грозя Редеру своим толстым пальцем…

Конференция приняла решение об активизации борьбы с северными конвоями. Было оговорено, что караваны следует подвергать «обработке» из-под воды и с воздуха, начиная от берегов Исландии до самого Кильдинского плеса вблизи Мурманска. Пока все надежды Гитлера строились на блицкриге, он пропускал караваны в Россию почти беспрепятственно…

– До сих пор вы только торчали там в русских воротах Арктики, – обругал конференцию Гитлер, – а надо было ломиться в эти ворота, пока они не слетят с гнилых русских петель!

Теперь для союзных моряков наступали трудные времена.

…

Тридцатого марта до 11.00 караван PQ-13 шел в неведении обстановки, слепо доверя свою судьбу кораблям союзного эскорта. Но в 11.27 три немецких миноносца, вырвавшись из сутолоки волн, пришли на дистанцию залпа. Одна из торпед взорвала борт «Тринидада» между трубой и мостиком. Подбитый крейсер открыл огонь. Эсминец «Z-26» был поражен им сразу и быстро ушел под воду.

Противник на выходе из атаки не стал подбирать тонущих, англичанам тоже было сейчас не до них…

Гурин принял радиограмму от комдива-1.

– Пчелин, – приказал рулевому, – разворачивай на…

И тут сигнальный старшина Фокеев доложил:

– Пять всплесков! «Сокрушительный» под обстрелом…

Над морем вдруг пронесло – в ряд! – горящие факелы. Это из труб миноносцев отлетали назад багровые сгустки пламени. «Z-24» и «Z-25» шли на полном ходу после атаки на «Тринидад», чтобы теперь поразить караван веерами торпедных залпов. «Сокрушительный» резко отвернул влево, давая залп всем бортом – сразу из четырех стволов. Жахнул по врагу и главный калибр «Гремящего». Со второго же залпа они накрыли противника.

– Попадание… в машину! – разом заголосили сигнальщики.

– Ясно вижу, – ответил Гурин, даже не тронув бинокль.

Эсминец врага запарил машиной, ускользая в заряде липкого снега. Третий корабль противника полыхнул яркой вспышкой огня и тоже побежал прочь, сбивая с надстроек зеленое пламя. «Семерки» не дали немцам прорваться к судам каравана.

– Ох и врезали! – радовались матросы. – Прямо в примус… аж кастрюлькой накрылись и побежали!

Бой был краток, как удар меча. За эти считанные мгновения, что насыщены ветром и скоростью, противник успел дать по советским эсминцам пять залпов. «Гремящий» и «Сокрушительный» ответили семью залпами. Видимость сократилась до трех кабельтовых – все вокруг серое, вязкое, сырое, промозглое. Вот из этой слякоти вырвался на пересечку нашего курса британский эсминец «Фьюри». Его ухающие, как филины, автоматические «пом-помы» развернулись на «Сокрушительный». К обоюдному счастью, на «Фьюри» быстро обнаружили свою ошибку, а огонь союзников оказался неточным (убитых и раненых у нас не было). Горячка англичан даже понятна: «Тринидад» торпедирован, а на «Эклипсе» противник снес за борт две пушки, покорежив снарядами рубки.

Теперь надо было выручать союзников, и Гурин поспешил на помощь британскому крейсеру. Это была печальная картина. Раненный торпедой «Тринидад» медленно двигался в неразберихе шторма с креном на левый борт. А рядом с ним, словно желая поддержать старшего собрата, рыскали верткие корветы. Из пробоины под мостиком «Тринидада» валил дым. Потом оттуда выметнуло язык оранжевого пламени.

– Котельный отсек залит, – прочел сигнальщик сообщение с «Тринидада», – имею на борту много раненых…

С борта «Сокрушительного» комдив-1 П. Колчин «писал» на «Гремящий», что получена шифровка из штаба: противник выставил на Кильдинском плесе пять подводных лодок. До Мурманска оставалось еще 150 миль. В 11.30 англичане ушли, ведя пораженный крейсер, и теперь весь караван встал под защиту только двух наших эсминцев. О том, чтобы спать или есть, уже не могло быть и речи. Все насущное происходило на мостике. Судьба каравана – это наша судьба: каждый такой транспорт – это десять железнодорожных эшелонов с оружием.