- У него с нервами, - тихо объяснил он, поймав удивленный взгляд

Огоновского. - Рана... а вообще, тут действительно такое... у кого фермы, те

еще как-то, женщины друг другу помогают, да и мы пытаемся. А вот у кого

шахты, да еще и сыновья не пришли, тем хоть погибай.

 Андрей облизнул пересохшие губы.

 - Вы хоть рожайте, баб-то много, - сказал он, стараясь не глядеть на

плачущего десантника. - Рожайте, а я уж всегда... приму...

 Проехав дальше, он остановился возле крохотного деревенского кабачка. В

зале было пусто, за стойкой дремал белобрысый мальчуган, совершенно не

услышавший шагов Андрея.

 - Эй, малый, - Ооновский потрепал его за вихры и улыбнулся, - а дед Хома

куда делся?

 - Хома? - затрепетал ресницами отрок. - Так помер Хома, два года уж как

зарыли. А вы... кто?

 - А я тебя из мамки вытаскивал, - ответил Андрей. - Не красней, все там

были.

 - Так вы... тот самый доктор, про которого Джош рассказывал?

 - Доктор, доктор. Пиво-то давно варили? А ну, нацеди мне большую.

 Суетясь, парень налил Андрею здоровенную кружку темного пива. Огоновский

присел на отполированный за долгие годы стул и грустно оглядел низкий

зальчик, едва освещенный парой тусклых плафонов. Раньше в такое время суток

здесь торчали почти все мужчины поселка. Теперь кабачок был пуст, как и вся

округа...

 - Доктор...

 Погруженный в хмельные думы, Андрей и не заметил, как подошла к нему

высокая седоватая женщина в грязном рабочем комбинезоне. Он узнал ее - это

была жена владельца крупнейшей среди поселковых шахты. У нее, кажется, было

трое сыновей и дочь, вспомнил Андрей. И жили они тогда дай бог каждому.

 - Мэдлин? - удивился он. - Здравствуйте... как ваши?

 - Моих больше нет. Никого. Я хотела просить вас об одной вещи... правда,

все не знаю, как начать...

 Андрей поднялся на ноги. Перед ним стояла женщина, потерявшая абсолютно

все - мужа, сыновей, почву под ногами. Он не мог сидеть; он склонил перед

ней голову и приготовился слушать.

 - Моя дочь, Ханна... она не больна, вы не подумайте! Дело в том, что я

уезжаю - наверное, я найду работу в порту... мы уже давно продали шахту,

дом, в общем, все... а зимой мы просто не прокормимся. Доктор, купите Ханну!

Она красивая стала, вы ее даже не узнаете! У вас пенсия, содержание, она

будет работать, она может... она сыновей вам родит... доктор, я умоляю вас,

спасите ее! Иначе нас просто сожрут зимой, вы не знаете, тут из болот

выходят...

 Огоновский глубоко вздохнул. Он все понял. Деньги, полученные за девочку,

и в самом деле помогут женщине добраться до столицы, а в порту устроиться

еще можно. Но с несовершеннолетней дочерью ее ни на какую работу не возьмут,

это он знал твердо. Либо девчонка станет проституткой и через год погибнет

под ножом уделанного нарка, либо ее действительно сожрут ублюдки,

пересидевшие войну в здешних болотах. Защищать ее тут некому, своих бы

спасти!

 Пошарив по карманам, Андрей вывалил перед женщиной кучу мятых купюр. Одну

он выделил и положил на стойку, а остальные пододвинул к плачущей Мэдлин.

 - Здесь больше двухсот крон, - сказал он. - На первое время вам хватит.

 - Что вы, - прошептала женщина, - тут нет таких цен!

 - Это мое дело, - перебил ее Андрей. - Идемте.

 Через полчаса справа от него, вжавшись в бархатную кожу дверцы, испуганно

улыбалось светловолосое длинноногое чудо по имени Ханна. Ей было пятнадцать;

как и все девушки на Оксдэме, она созрела раньше своих лет и выглядела уже

весьма женственно. Украдкой поглядывая на свое приобретение, Огоновский

сладко щурился и думал о том, что все, кажется, становится на свои привычные

места.

 Глава 4

 Ну, и... оп! Рука в тонкой полимерной перчатке хлопнула младенца по

розовой попке, и бутуз возмущенно заорал, оглашая своим ревом операционную.

 - Сформируйте парню пупок, - распорядился

 Огоновский, передавая новорожденного Бренде. - Ну, что, - наклонился он к

роженице, - и чего было бояться? Больно было?

 - Нет, - счастливо прошептала молодая рыжеволосая девушка. - Нет...

спасибо, доктор.

 - Ну! А ты все плакала. Смотри, орел какой! Вырастет, генералом станет!

 - Три семьсот, без патологий, - доложила сестра. - Отличный ребенок.

 - И роженица ничего, - сказал Андрей в сторону. - Бакобработка, Бренда...

 Не снимая перчаток, он продрался сквозь самогерметизирующуюся пленку на

входе и весело подмигнул двум мужчинам, нервно мнущимся в амбулаторном

покое: - Сын... кому сын, кому внук. Здоровый такой кабан, три семьсот.

 Рослый парень в тщательно наглаженном камзоле бросился ему на шею, а его

отец, крепкий, почти без седины шахтер с претензией на респектабельность,

стиснул его правую ладонь.

 - Тише вы! - засмеялся Огоновский. - Руку сломаете, чем я резать буду?

Все у вас в порядке, девушку можете забрать завтра под вечер. Тогда же и на

малого поглядите. Все-о! Я сказал. Завтра. А сейчас - марш-марш! Доктор

устал и хочет спать.

 Андрей проводил счастливых отца и деда до их машины, вернулся наверх, в

операционную и принялся раздеваться, стоя в негерметичном предбаннике.

 - Лалли, расположите нашу красавицу в палате, младенца на ночь - в

камеру, пусть проветрится как следует, а я пойду к себе. На сегодня все...

спокойной ночи. Ханна! - крикнул он, входя в противоположное крыло дома,

отведенное под его кабинет и спальни. - Ханна, подогрей мне чуточку супа и

разогрей ту курицу, что вчера приволок Эмден!

 В кабинете под ноги радостно бросился Том. За неделю, проведенную в доме

Андрея, щенок поразительно разъелся и сейчас уже мало напоминал ту

заморенную худобу, которую ой купил у мальчишки Юргена. Андрей меланхолично

потрепал пса по спине, накинул на себя халат и устало свалился в кресло.

Сегодняшний день начался с гнойной раны на ноге старого шахтера, а

закончился родами. Вздыхая, Огоновский врубил личный терминал и принялся

набрасывать заявку на лекарства и расходные материалы.

 За его спиной чуть слышно зашуршала Ханна с подносом. Она уже усвоила,

что после поздних операций или вызовов общий ужин отменяется, а ее

повелитель ест у себя в кабинете. Андрей повернул голову, мягко улыбнулся: -

Останься. Я сейчас.

 "Это мои первые послевоенные роды, - подумал он, отправляя документы

через эфирную сеть, - наверное, скоро их будет много. Хорошо бы..."

 Ханна сидела в кресле возле шкафа, тихая, как мышка, и смотрела куда-то

за окно, где ветер гнул в саду деревья. Андрей наклонился над переносным

столиком, зачерпнул суп и вдруг поймал себя на мысли, что сейчас, в своем

теплом белом халатике, немного растрепанная, она кажется ему необыкновенно

привлекательной.

 "Первые роды, - сказал он себе. - Где лежит мой сын?"

 Отодвинув пустую тарелку, Огоновский резко поднялся, раскрыл бар и достал

два глубоких бокала и бутылку коньяку.

 - Подсаживайся, - скомандовал он, разливая коньяк. Себе он налил почти

полный, Ханне - на палец меньше.

 Девушка неловко придвинула свое кресло поближе к Андрею и подняла на него

глаза - удивленные и в то же время чуточку кокетливые. Она еще ни разу не

была в его постели, он просто не думал об этом, слишком занятый в последние

дни. Сейчас она, кажется, догадывалась о его мыслях.

 Андрей разорвал копченую курицу, вытер салфеткой пальцы и поднял бокал: -

За тебя, девочка. Не бойся, коньяк не противный.

 Все еще неловко она взяла стеклянную чашу - Андрей залюбовался ее тонкими

и в то же время сильными пальцами с гладкими розоватыми ногтями - и, не