Католический священник, полностью разуверившийся в религии и пришедший к материалистическому миропониманию, решившийся на смелый в условиях Словении того времени шаг — отказ от своего сана (1898), Ашкерц знал жизнь шахтеров, познакомился с идеями социализма, ввел в словенскую поэзию тему пролетариата. Глубоким сочувствием неимущим труженикам и гневным обличением существующего строя звучит его стихотворный цикл «Из песенника неизвестного бедняка» (1896), рассчитанный на восприятие рабочего читателя. Цикл отличает предельная простота, лапидарность стиля, иронические интонации, широкое использование контрастных противопоставлений, отражающих реально существующее в обществе имущественное неравенство. Заключительное стихотворение — сатирическая «Вечерняя молитва бедняка» — имеет революционный смысл, хотя и выраженный в несколько завуалированной форме. К циклу примыкает «Песня рабочего о каменном угле» (1897), рисующая изнурительный, опасный труд шахтеров и гибель их при катастрофе в шахте. Этими стихотворениями Ашкерц закладывает основу словенской пролетарской поэзии. Свое неприятие капиталистического порядка, его устоев и отдельных проявлений, включая растущий милитаризм («История о мире»), Ашкерц выражает в сатирических «восточных» сказках и параболах, трактуя всю эту общественную систему как величайшее зло («Смерть Сатаны»). Видное место в его творчестве занимают антиклерикальные мотивы, борьба за свободу совести, против засилья католической церкви. Все это к середине 90-х годов делает Ашкерца духовным вождем молодого поколения словенских литераторов (несколько позже между ними происходит отчуждение, совпадающее по времени с начавшимся в творчестве Ашкерца спадом). Ашкерцу принадлежит важная роль в популяризации русской литературы в Словении, в развитии словенско-русских культурных связей.
Традиции Я. Керсника в реалистической прозе продолжает в 90-е годы и начале XX в. ряд писателей, большей частью второстепенных; значительное, самобытное явление представляет собой лишь творчество Ф. Финжгара (1871—1962). Придерживаясь четко выраженных демократических позиций, писатель стремился представить в своих произведениях жизнь разных социальных слоев, в том числе и борющегося пролетариата, но особенно удавались ему повести и пьесы из жизни села; широко известен его исторический роман «Под свободным солнцем». Симпатии Финжгара всегда оказываются на стороне притесняемых, но акцент на этических моментах нередко приводит к возникновению морализаторских тенденций, несколько ослабляющих его реализм.
В середине 90-х годов возникает так называемое «новое течение», словенская разновидность натурализма. Группу молодых писателей, представлявших это течение, возглавлял Фран Говекар (1871—1947), которого в своих публицистических выступлениях активно поддерживал Ашкерц. Сторонники «нового течения» ратовали за социальную значимость литературы, за правдивое отображение жизни современного общества. Они не проводили четкой границы между натурализмом и реализмом, ставили между ними знак равенства или трактовали натурализм как «углубленный реализм», противопоставляя его искусству Красника, при этом Говекар нередко опирался на авторитет Золя. Отчасти «новое течение» стремилось восполнить то, чего не достиг в словенской литературе критический реализм, оно расширило социально-тематические рамки словенской прозы, более остро обличало мораль и нравы буржуазного общества, обнажая классовые противоречия и показывая положение неимущих низов, пролетариата.
Однако подлинной глубины социально-психологического анализа и больших художественных высот «новое течение» не достигло — это было промежуточное явление, носившее эклектический характер. На первый план выдвигались биологические моменты, теория наследственности, в частности идея атавизма (роман Говекара «В крови», 1896), но в повествовательной технике часто присутствовали эпигонские псевдоромантические элементы.
Большей идейной и художественной значимости достигает творчество второго поколения словенских натуралистов, вступивших в литературу на самом рубеже XIX—XX вв., к нему относится новеллист и драматург, лидер словенских социал-демократов Этбин Кристан, писательница Зофка Кведер-Еловшек, Алойз Крайгер и др. Однако это течение уже не занимало центрального места в литературном процессе — оно было одной из параллельных линий литературного развития по отношению к основной, по-своему дополняя ее и временами прибегая даже к некоторым ее художественным принципам.
И. Цанкар
Автопортрет 1910-х годов
Ведущее место в словенской литературе этого времени принадлежит так называемому словенскому модерну — литературному течению, зачинателями и основным, определяющим ядром которого стали высокоодаренные художники слова — Иван Цанкар (1876—1918), Отон Жупанчич (1878—1949), Драготин Кетте (1876—1899) и Йосип Мурн (1879—1901). Сначала Цанкар был близок к Говекару, примыкал к «новому течению», которому сочувствовал и Жупанчич. Как особое направление «словенский модерн» складывался в конце 90-х годов. Это сложное, противоречивое, динамически развивавшееся явление, по своим устремлениям — новаторское, по своим идеям в высших точках подъема — революционное, оказавшее большое воздействие на все дальнейшее развитие словенской литературы.
Сознание будущих зачинателей «модерна» начинало формироваться в демократической полупролетарской среде, с которой они были связаны в ранней юности. Их отличало органическое, кровное единство с народом, его социальными и национальными чаяниями. Эстетическая первооснова их творчества, на которую позже наслаивались другие литературные воздействия, складывалась из различных элементов — это словенский и — шире — славянский фольклор, словенская романтическая традиция (прежде всего Прешерн) и реалистическая, с четко выраженным общественно-критическим значением поэзия Ашкерца, это немецкая классическая поэзия, хорошо известная словенской интеллигенции по школьной программе, и русская литература, которой в юности горячо увлекались все зачинатели «модерна» — русская поэзия (Пушкин, Лермонтов, Кольцов) и реалистическая проза.
На первом этапе в развитии «словенского модерна» неприятие социально-политической действительности своего времени, протест против буржуазно-мещанской бездуховности, филистерства облекается в форму ухода в искусство, в царство мечты, туманных грез, в мир сокровенных переживаний и стремления к единению с природой, со вселенной. Это совпадает с приобщением молодых литераторов к европейскому искусству тех лет, к веяниям декаданса, к творчеству писателей-символистов — они обращаются к французской поэзии, к немецкой, австрийской, бельгийской, чуть позже — скандинавским литературам. Все они попадают под обаяние поэзии Верлена, творчества Метерлинка, некоторых из них привлекают Бодлер, Лилиенкрон, Гофмансталь, Демель. Погружение в мир своей души, собственных чувств и восприятий вызывает процесс субъективизации художественного творчества.
Но, несмотря на некоторую дань увлечению декадансом и (преимущественно чисто внешнее) бравирование декадентской позой, само стремление раскрыть все многообразие движений души, всю гамму человеческих чувств — от мрачных и щемяще-трагических до высокого светлого экстаза — явилось для словенской литературы, где реализм XIX в. и упоминавшееся «новое течение» не были столь сильны в отображении внутреннего мира человека, большим шагом вперед и способствовало углублению психологизма в лирике и прозе.
Пассивная форма протеста, позиция общественной отчужденности очень скоро, примерно к 1900 г., сменилась у молодых литераторов решительным, открытым обращением к самым насущным и острым национальным и социальным проблемам. Цанкар уже в начале 900-х годов сблизился с социал-демократами, Жупанчич приобщился к идеям социализма несколько позже. Оба они постоянно остро сознавали ту реальную опасность для национального существования словенцев — малого славянского народа, которую несла ему политика германизации в условиях Австро-Венгерской монархии.
