Фигура художника оказывается незаменимым фокусом, способным свести к единству процессы внутренние и внешние. Смерть в Венеции — это не только смерть Ашенбаха, это разгул смерти, означающий и катастрофичность всей европейской действительности накануне первой мировой войны. Недаром в первой фразе новеллы говорится о «19.. годе, который в течение столь долгих месяцев грозным оком взирал на наш континент...».
Вслед за «Будденброками» Т. Манн создал второй роман — «Королевское высочество» (1909), произведение условное и полусказочное. Писатель изобразил некое немецкое герцогство, сохранившее почти немыслимую патриархальность. Приметы XX в. — техника, всесилие индустриальных магнатов, манипулирующая общественным мнением пресса — накладываются на ветхую, почти потерявшую реальность систему. Герцогство находится в полном упадке. Писатель неистощим в описаниях его оскудения, «пышной мишуры и облезлого великолепия».
Образ принца Клауса-Генриха сродни манновским образам художников. Вся его жизнь подчинена самоотверженному умению владеть собой, означающему, однако, в этом романе механическое исполнение ритуала. Спасение обнищавшего герцогства неожиданно приходит благодаря браку принца и дочери американского миллиардера. Сказочная легкость решения — показатель «невсамделишности» такого выхода.
Тонкая грустная ирония окутывает все повествование: судьбы опереточного герцогства были для автора хрупкой основой, по которой, как и в «Смерти в Венеции», были прочерчены некие важнейшие в его глазах проблемы. В «Королевском высочестве» еще раз выявилось свойственное с тех пор Т. Манну желание видеть в описываемом, несмотря на всю его пластическую убедительность, еще и фундамент, на котором воздвигается невидимая читателю, но угадываемая им реальность — реальность больших исторических процессов.
Роман «Королевское высочество» подвергся нападкам реакционной критики, усмотревшей в этом произведении сатиру на германскую империю. Т. Манн выступил со статьей, в которой, полемизируя с неким немецким владетельным князем, утверждал право художника на поэтический вымысел, говорил об «аллегорическом одеянии» своего творения. В статье было сказано, что истинным предметом изображения является не маленькое немецкое герцогство, а предметы более крупные. По существу, Т. Манн уже тут объяснил одну из сторон своей техники двуслойного письма, которой предстояло развиться в будущем.
Теоретические и публицистические статьи составляют значительную часть его творчества. Концептуальный характер имеет статья «Бильзе и я» (1906). Внешним поводом для ее написания явились упреки жителей Любека, которым не понравилось, что некоторые образы «Будденброков» были слеплены с реальных лиц. Отметая плоские обвинения в копировании, Т. Манн провозглашает право на «субъективное углубление действительности». Впоследствии он назвал это свое эссе «полемическим исследованием о взаимоотношениях сочинителя и действительности».
Роман, по мнению Т. Манна, является некоей синтетической формой, объединяющей в себе и эпическое, и драматическое, и лирическое начала («Опыт о театре», 1908). По сути, речь шла об обогащении возможностей реализма.
Развитие разных художественных течений в немецкой литературе с 1890 по 1918 г. шло не изолированно. Жизнь часто диктовала писателям сходные задачи. В разные годы в пределах различных течений литература достигала разных по своей значительности художественных результатов и степени постижения действительности. Можно отметить, однако, и некоторые общие сдвиги, совершившиеся в ней за данный период.
Литература усомнилась в устойчивости существующего политического, социального, нравственного порядка. Она предчувствовала приближение катастрофических потрясений. Начиная с 90-х годов, она упорно показывала неустойчивость человека и лабильность его сознания. Для писателей разных направлений было характерно обостренное внимание к скрытому от глаз, тайному, бессознательному.
В литературе этого времени жизнь часто представлена камерно. Однако не менее характерно нарастание интереса к всеобщему. Человек вообще, множество запечатлены в поэзии экспрессионистов (особенно в годы войны). Множество, массы людей действуют и в романе молодого Альфреда Деблина («Три прыжка Ван Луна», 1915), в недалеком будущем одного из создателей реалистического немецкого романа XX в. Но и там, где писатели сосредоточены на событиях как будто бы частных, за ними все явственнее проглядывает общее. Формируются новые художественные отношения между явлением и сущностью, конкретностью и разными способами выявленной закономерностью.
Немецкая литература этого времени, а особенно в следующие десятилетия, выделяется на фоне других литератур своей особой склонностью к философичности как форме постижения жизни.
В конце XIX — начале XX в. австрийская литература впервые занимает не просто заметное, но весьма влиятельное положение среди европейских литератур. На рубеже веков наблюдается заметный подъем духовной жизни Австрии.
Если раньше вклад этой страны в мировую культуру определяли почти исключительно музыка и театральное искусство, то теперь картина резко меняется. Мировую известность приобретают австрийская живопись (Г. Климт, О. Кокошка, А. Шиле), архитектура (О. Вагнер, А. Лоос), австрийская философская мысль (Э. Мах, З. Фрейд, М. Бубер). Привлекает к себе внимание во всем мире и творчество австрийских писателей — А. Шницлера, Г. фон Гофмансталя, Р. М. Рильке, Ст. Цвейга, Ф. Верфеля, Г. Тракля, Ф. Кафки, Р. Музиля и др.
Интеллектуальный подъем был предопределен социально-историческими причинами. Начинался распад Австро-Венгерской империи — 1918 г. лишь ознаменовал завершение процесса, который происходил десятилетиями. Общественные и национальные противоречия расшатывали империю все сильнее по мере развития капитализма в этой стране. Они не могли не сказываться на литературе, улавливавшей приближение кризиса подчас с сейсмографической чуткостью. Усугублявшийся общественный кризис, постепенное разложение старых форм государственной жизни — все это существенным образом влияло на духовную культуру. Прежде отличавшее австрийскую культуру устойчивое тяготение к идеальной гармонии, преодолевающей темные стороны бытия возвышенной «кротостью», сменяется настроениями трагедийными и даже апокалипсическими. И в дальнейшем, где бы на Западе ни заходила речь о разного рода кризисах — жизни, мысли или культуры, среди имен, эти кризисы выразивших, всегда с уверенностью можно предполагать немало австрийских, хотя бы по происхождению. Причем австрийцы — как Фрейд или Кафка, Климт или Шенберг — нередко являются выразителями крайних, экстремистских культурных тенденций века. В Австрии зарождались и своего рода «крайности» общественно-политической жизни, отсюда были родом основатель сионизма венский журналист Герцль и будущий главарь германского фашизма Гитлер.
Почему так произошло? Во-первых, потому, что старый буржуазный мир в этой пестрой по национальному составу и особенно подверженной центробежным политическим устремлениям империи разваливался буквально на глазах. А во-вторых, оттого, что переживаемый на рубеже веков культурный кризис оказывался здесь в явном противоречии со здоровой и укрепившейся в противостоянии всем кризисам духовной традицией, не испытавшей существенной романтической прививки, как это было, например, в Германии. Однако не затронутых кризисными веяниями австрийских художников в XX в. почти не было.
А ведь еще в конце 80-х годов прошлого века ничто, казалось, не предвещало надвигавшейся смуты. Идеалами общества оставались уют и довольство. Главным культурным достоянием — оперетта и незлобивая комедия или мелодрама. Наиболее почитаемым и развитым литературным жанром был — как нигде и никогда больше в мире — не слишком глубокий, но по возможности остроумный, легкий культурфилософский «фельетон», т. е. эссе или статья (преимущественно на театральные темы). Даже романы читали значительно меньше, не говоря уже о стихотворных трагедиях или лирике. А каждый новый фельетон обсуждался повсюду — на улице, в кафе, в клубах, и какой-нибудь особенно удачный опыт в таком жанре мог мгновенно прославить начинающего литератора. Литературными кумирами эпохи были набившие руку журналисты, чьи имена давно забыты. Об интеллектуальной атмосфере Вены этого периода выразительно рассказано в мемуарах Стефана Цвейга.
