В последние годы жизни Лесков оказывается гораздо ближе к тому общественному лагерю, с которым он так резко враждовал в начале своего писательского пути. Досадуя на отсутствие «руководящей критики», он с уважением вспоминает высокое подвижничество Белинского и Добролюбова. Не раз сочувственно цитирует в письмах и художественных произведениях Салтыкова-Щедрина.
В 1895 г. Лесков умирает от болезни сердца. Причиной ее сам он считал те волнения, которые пришлось испытать при выходе первого собрания сочинений, когда был арестован том, в котором печатались «Мелочи архиерейской жизни». «Думаю и верю, что „весь я не умру“», — писал Лесков незадолго до своей смерти. «Лесков — писатель будущего», — говорил Л. Толстой.
При всей очевидности резкого идеологического расхождения Лескова с революционными демократами в общественно-литературном самоопределении писателя в начале 60-х годов был своего рода парадокс, который заслуживает самого пристального внимания. Критикуя «теоретиков-нетерпеливцев» с позиций «стихийного» демократизма, Лесков обращается к многостороннему и углубленному изучению народной жизни, на необходимости которого последовательнее всего настаивала именно революционно-демократическая критика.
Первые очерки и повести Лескова («Житие одной бабы», 1863; «Леди Макбет Мценского уезда», 1865; «Воительница», 1866) непосредственно подхватывают традицию русской литературы 40-х годов, прежде всего «Записок охотника» Тургенева и повести Григоровича «Антон Горемыка», которые Лесков любил и порой полемически противопоставлял более поздним произведениям народнической беллетристики. Подобно Тургеневу, он проявляет особый интерес к ярким, талантливым натурам, отмеченным печатью артистизма. В то же время Лесков значительно расширяет круг своих наблюдений. Его взгляд останавливается не только на тех, кто воплощает лучшие порывы к красоте и свету, но и на тех, кто в силу тех или иных причин оказывается бессилен сбросить с себя путы «духовного крепостничества». Лескова-художника все более влекут к себе сложные, противоречивые характеры, таящие в себе немало загадочного и неожиданного. Расширяя сферу действительности, подлежащей художественному исследованию, он смело вводит в свое повествование реалии грубого простонародного быта, изображает его таким, каков он есть, во всем кричащем его неблагообразии.
Рассказывая в повести «Леди Макбет Мценского уезда» о страшных злодеяниях купеческой жены Катерины Измайловой, Лесков не желает видеть в ней только преступницу. Она в его художественной трактовке и молодая женщина, «совершающая драму любви». В бездуховной атмосфере купеческого терема любовь не может не принять страшной, изуверской формы слепой, безудержной, разрушительной страсти. Автор улавливает проблески человечности в душе героини, впервые охваченной большим чувством и готовой претерпеть во имя него любые муки. Любовь-страсть порождает у Катерины Львовны новое душевное состояние. Она восторгается не замечаемой ею прежде красотой мира: красотой яблонь, осыпающих сад своим белым цветом, лунного света, дробящегося в их листве, соловьиной песней. Но в своем отчаянном бунте против домостроевских законов, регламентирующих семейный купеческий быт, Катерина Львовна не поднимается нравственно над окружающей средой. В сущности, она продолжает жить по ее законам, отвечая на зло еще большей жестокостью. Собственническое, хищническое начало глубоко проникло в ее существо и не исчезает ни в момент душевного взлета, ни в несчастье и страдании, которые ей довелось изведать в пути на каторгу. Ее гибель представлена в финале повести как акт еще одного последнего насилия и убийства. Мстя своей сопернице, легкомысленной Сонетке, отбившей у нее Сергея, Катерина Львовна во время переправы через сибирскую реку внезапным ударом сбивает ее с края парома и вместе с ней бросается за борт.
Лесков видит в своей героине характер трагический мощи и силы, вызывающий у него ассоциации с шекспировскими героями. Вместе с тем, в отличие от Островского («Гроза»), он склонен весьма критически оценивать возможности пусть даже недюжинной личности, сформированной в обстановке «темного царства»: ее бунт не несет в себе ничего просветляющего, он трагически безысходен.
В центре повести Лескова «Воительница» также яркий и самобытный женский характер, озадачивающий причудливым совмещением, казалось бы, исключающих друг друга качеств. Кружевница Домна Платоновна, недавняя мценская мещанка, переехавшая в столицу, на первый взгляд, существо доброе, простое и кроткое. Однако с первых же слов собственного рассказа Домны Платоновны о ее «прекратительной жизни» в облике этой женщины вдруг проступают совсем иные черты: матерая житейская опытность, цепкость жизненной хватки, азартная поглощенность меркантильной игрой. Но автор дорожит и тем неиссякаемым остатком человечности, который не дает ей до конца превратиться в ловкого торгаша, человека выгоды и расчета. В одушевляющей Домну Платоновну предпринимательской энергии, какими бы низменными делами она ни занималась, постоянно дает себя знать своего рода артистизм. «Главное дело, — замечает рассказчик, — что Домна Платоновна была художница — увлекалась своими произведениями...»
К теме богатой многосторонней одаренности русского человека Лесков обратился еще в ранних произведениях, а затем многообразно и интенсивно разрабатывал ее на всем протяжении своей деятельности. Именно с творческой личностью связывает писатель свои надежды на русского человека, «который все может», и на будущее России. Человек художнического склада, по убеждению писателя, способен не только проявить необыкновенную отзывчивость на многие явления жизни, но, что еще более важно, он может сообщить энергию движения самой действительности. Наиболее глубоко и всесторонне эта тема прирожденного артистизма, свойственного русскому человеку, разрабатывается в повести «Очарованный странник» (1873).
Герой повести — крепостной крестьянин, выросший на графской конюшне. В начале своей жизни это щедро одаренный «дичок», своего рода «естественный человек», изнемогающий под бременем неуемной жизненной энергии, которая толкает его порой на самые безрассудные поступки. Огромная природная силушка, которая «так живчиком и переливается» по его жилам, роднит молодого Ивана Северьяныча с легендарными героями русских былин Ильей Муромцем и Васькой Буслаевым. Сходство с первым из них автор отмечает на первых же страницах повести. Таким образом сразу дается понять, что перед нами характер «почвенный», имеющий глубокие корни в русской жизни и русской истории.
Долгое время богатырская сила Ивана Северьяныча как бы дремлет в нем. Пребывая во власти младенческой непосредственности, он до поры до времени живет вне категорий добра и зла, проявляя в своих рискованных поступках крайнюю беспечность, безоглядную дерзостность, чреватую самыми драматическими последствиями. В азарте быстрой езды, сам того не желая, он губит случайно повстречавшегося ему старика монаха, заснувшего на возу с сеном. При этом молодой Иван не особенно тяготится произошедшим несчастьем, но убиенный монах то и дело является ему в сновидениях и донимает его своими вопросами, предсказывая герою те испытания, которые ему еще предстоит пережить.
Однако свойственный «очарованному богатырю» прирожденный артистизм со временем выводит его на новый, более высокий уровень существования. Органически свойственное Ивану Северьянычу чувство прекрасного, развиваясь, постепенно перестает быть только эстетическим переживанием — оно все более обогащается чувством горячей привязанности к тем, кто вызывает у него любование, дарует ему новые связи с миром, позволяет встать с ним в собственно человеческие отношения.
Диалектика этих чувств — эстетического и нравственного — зримо представлена в одном из центральных эпизодов повести, изображающем встречу Ивана Северьяныча с цыганкой Грушей. Лесковскому герою, долгое время всецело увлеченному красотой коня, неожиданно открывается новая красота — красота женщины, таланта, человеческой души. Пережитое им очарование Грушей — это новая фаза роста души Ивана, в ней раскрываются новые способности: не только возгореться художественным восторгом, но ощутить строй другой души, внять чужому страданию, явить братскую самоотверженную любовь и преданность. Гибель Груши, не вынесшей измены любовника-князя, была так сильно пережита Иваном Северьянычем, что, по существу, снова сделала его «другим» человеком, а того, прежнего, всего «зачеркнула». Он поднимается на новую нравственную высоту: на смену своеволию, случайности поступков приходит целеустремленность всех действий, подчиненных теперь высокому нравственному побуждению. Иван Северьяныч думает только о том, как бы ему «постраждовать» и тем самым отмолить грех. Повинуясь этому внеличному влечению, он отправляется на Кавказ вместо молодого новобранца. За воинский подвиг его представляют к награде, производят в офицеры, но сам Иван Северьяныч в эту пору своей жизни не доволен собой. Наоборот, в нем все более и более пробуждается голос совести, который толкает его творить суровый суд над прошлой жизнью и сознавать себя «великим грешником».
