Трагедия, которая началась «Прологом на небесах», завершается эпилогом в небесных сферах. Следует заметить, что Гёте не избежал здесь некоторой барочно-романтической помпезности, чтобы выразить мысль о конечной победе Фауста над Мефистофелем.
Так был завершен 60-летний труд, отразивший в себе всю сложную творческую эволюцию поэта.
Э. Делакруа. Мефистофель
Литография. 1827 г.
Жадно впитывая в себя идеи и настроения переломной эпохи, великий художник и мыслитель воплощал их в истории исканий Фауста, оставаясь при этом верным просветительскому гуманизму. И в жанровом отношении трагедия «Фауст» остается философской притчей в духе XVIII в., притчей о Человеке, наделенном пытливым и деятельным разумом.
ЛИТЕРАТУРА 1830—1849 гг. БЕРНЕ. БЮХНЕР.ГЕЙНЕ ПЕРИОДА ЭМИГРАЦИИ.
«ПРЕДМАРТОВСКАЯ» ПОЭЗИЯ И ПУБЛИЦИСТИКА
30-е годы — качественно новый этап в истории немецкой литературы. Важнейшим событием, обозначившим начало этого этапа, явилась Июльская революция 1830 г. во Франции. В соседней Германии революционные события воспринимались особенно остро: как вдохновляющий пример и призыв к действию. В ряде германских государств началось брожение, порою выливавшееся в открытые выступления. Возникали тайные организации, среди них — «Общество прав человека», созданное Г. Бюхнером и Ф. Л. Вейдигом. «Послание к гессенским крестьянам» (1834), подготовленное Бюхнером, — один из самых ярких образцов домарксистской революционной публицистики в Германии.
Общественно-политические темы заняли главенствующее место и в немецкой литературе. В критике стало популярным слово «тенденция», а дата смерти Гёте (1832) воспринималась как рубеж, обозначивший конец «художественного периода», когда внимание писателей было сосредоточено преимущественно на эстетических проблемах.
Хотя в эти годы продолжается поэтическая деятельность Эйхендорфа, Уланда, Шамиссо и других поэтов-романтиков, лицо немецкой литературы 30-х годов определяют другие имена: Л. Берне, писатели «Молодой Германии», К. Иммерман, Г. Бюхнер, Г. Гейне.
Постановка острых общественных вопросов в литературе встречает сопротивление властей. В середине 30-х годов правительства германских государств под давлением Меттерниха усиливают преследование оппозиции. В 1835 г. цензура запрещает произведения писателей «Молодой Германии».
К этому времени появляются работы, обозначившие важные моменты в развитии философской, общественной и эстетической мысли в Германии: «Романтическая школа» (1833—1836) и «К истории религии и философии в Германии» (1834) Г. Гейне, «Эстетические походы» (1834) Лудольфа Винбарга, ведущего теоретика «Молодой Германии». В 1835 г. впервые были опубликованы лекции по эстетике Гегеля, но в то время они не привлекли большого внимания. Зато шумный резонанс приобрела деятельность левых гегельянцев, в частности выход в том же году книги Д. Штрауса «Жизнь Иисуса, критически рассмотренная». Левые гегельянцы, делая радикальные выводы из философской системы своего учителя, выступили не только с критикой религии, но и выдвигали, по словам Энгельса, «более смелые политические принципы по сравнению с теми, какие до того времени доводилось слышать немецкому уху» (Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 8. С. 17). Только затемненность и абстрактность философского языка позволили им обмануть бдительность цензуры.
При всех различиях в философских и общественных взглядах писателей и критиков 30-х годов их всех сближало стремление отмежеваться от предшествующего «художественного периода». Критическое отношение к Гёте характерно в той или иной степени и для Берне, и для Винбарга, а в известной мере и для Гейне и левых гегельянцев. Общей платформой была и резкая критика романтизма, прежде всего романтического субъективизма. Антиромантическим манифестом стала программная серия статей А. Руге и Т. Эхтермейера, издателей левогегельянского журнала «Галлеские ежегодники», под общим названием «Протестантство и романтизм» (1838—1840). Но если в отрицании романтического субъективизма левые гегельянцы шли по стопам своего учителя, то их требование тенденциозности поэзии никак не вытекало из «Эстетики» Гегеля.
В отличие от других стран, где в полемике против романтизма утверждались принципы реализма, в немецких эстетических спорах 30-х годов романтизму чаще всего противопоставлялась «тенденция», хотя, собственно, тенденциозность вполне сочетается с романтической системой образов. Немецкая литература этого периода не предложила убедительной альтернативы отвергаемому ею романтизму. Наиболее последовательно — и в художественном творчестве, и в эстетической программе — утверждал принцип реализма Г. Бюхнер, но и творчество его и тем более система взглядов стали известны уже в другую эпоху. Однако реалистические тенденции настойчиво проявлялись в прозе Иммермана и в исторических романах Алексиса, и в драматургии Граббе и Гуцкова.
Существенна при этом еще одна черта немецкой литературы 30-х годов. В антифеодальной борьбе, обострившейся в этот период, писатели опирались на опыт просветителей. Для драматурга Гуцкова образцом служил молодой Шиллер. Популярность Шиллера в 40-е годы определяется именно живой связью с просветительской традицией (что сказалось и на формировании реализма в немецкой литературе 30—40-х годов).
Людвиг Берне (1786—1837) — выдающийся публицист 20—30-х годов, в новых условиях возродивший традиции Лессинга и немецких демократов конца XVIII в. Вместе с Берне в литературу входил новый тип литератора: публициста и политического деятеля. Молодой Энгельс писал о «железном, непреклонном характере» Берне, его «импонирующей силе воли», он называл его «знаменосцем немецкой свободы» (Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 1. С. 479).
Литературную деятельность Берне начал в 1818 г., основав журнал «гражданской жизни, науки и искусства» — «Весы». В трудных условиях посленаполеоновской реакции высказываться на «гражданские» темы было весьма непросто, и для пропаганды демократических идей Берне с блеском использовал жанр театральной рецензии. В ряде журналов и газет 20-х годов Берне целеустремленно выступал против разных форм угнетения и унижения человеческой личности, одновременно бичуя ограниченность, эгоизм, общественную индифферентность немецких бюргеров. В своих театральных рецензиях Берне меньше всего говорит о художественных достоинствах пьесы или искусстве актеров. Он пишет о мужестве, которого не хватает немцам: скрипач Миллер из «Коварства и любви» только у себя в комнате смог показать на дверь президенту — за дверью, где его стережет полиция, он бы этого не посмел. Это была не просто критика Шиллера — это была подцензурная форма осуждения общественной пассивности, призыв к действию, одно из средств воспитания гражданских чувств у соотечественников.
Сразу же после Июльской революции Берне эмигрировал во Францию. «Письма из Парижа» (1830—1833) — главная его книга. Сохраняя форму документа (книга выросла из частных писем писателя своей приятельнице), включая в себя широкую информацию о ходе событий во Франции начала 30-х годов, «Письма из Парижа» позволяют представить эволюцию их автора: от восторженного отклика на июльские дни к постепенному пониманию антидемократической сущности буржуазной монархии Луи-Филиппа. Берне нашел весомые слова, чтобы оценить историческое значение восстания лионских ткачей 1831 г., «войны бедных против богатых, тех, кому нечего терять, против тех, которые владеют собственностью». Социальный опыт режима Июльской монархии сделал Берне республиканцем.
Эстетические проблемы в книге Берне, как и прежде, неотделимы от политических. От литературы он требует не просто «тенденции» — на писателя возлагается миссия пропагандиста и борца. «Тот, кто почитает искусство как божество, грешит против самого искусства», — говорит Берне, имея в виду Гейне, ибо, по его убеждению, у Гейне эстетический интерес заслоняет любой другой. Но особенно непримиримо относился Берне к Гёте: «С тех пор, как я стал способен чувствовать, я ненавижу Гёте, с тех пор, как я научился думать, я знаю, почему». Он видит в нем тормозящую силу, упрекая его за равнодушие и безучастность к делам народа и отечества. Резкое неприятие Гёте и критическое отношение к Гейне не были ни слабостью, ни заблуждением Берне, как об этом нередко говорят. Берне был, по словам Ф. Энгельса, «человек политической практики» (Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 41. С. 122), и с прямолинейностью политического деятеля (недаром Гейне сравнивал его с Робеспьером) он сочетал бескомпромиссность своих литературных оценок.
