«Американские» новеллы Ирвинга вполне отвечали духу времени. Молодому национальному сознанию, искавшему опоры в своих американских национальных традициях, в историческом прошлом, в природе своей страны и ее неповторимых легендах, Ирвинг дал именно то, чего оно жаждало.
В картинах прошлого, нарисованных «пером Никербокера», содержался еще один смысл, менее очевидный, но не менее важный. Ирвинговская оценка действительности осуществлялась путем сопоставления с неким условным идеалом — ретроспективной утопией, идеализированным миром ранних голландских поселений, который «не открыли еще и не успели заселить неугомонные обитатели Новой Англии. Все было спокойно и на своем месте; все делалось не спеша и размеренно: никакой суеты, никакой торопливости, никакой борьбы за существование». Мир Никербокера призван был противостоять циничным формулам буржуазной морали XIX в. и жестоким издержкам капиталистического прогресса. Но идеал, как сказано, был условен, и сам писатель отчетливо это понимал. Рисуя умилительные картины «идеального» прошлого, он в то же время иронизировал над ними и над собой, ибо сознавал, что пороки современности родились не сегодня, а уходят корнями в эту самую идеализированную жизнь. Отсюда и особая полуироническая тональность при описании «идеального» прошлого.
Романтическая двойственность ирвинговского историзма в том и состоит, что прошлое предстает в его новеллах и как условный мир, противостоящий современности, и как реальность, неразрывно связанная с настоящим, как один из источников достижений и пороков буржуазной Америки XIX в.
Возвращение Ирвинга в Америку в 1832 г. ознаменовалось началом нового затяжного идейно-творческого кризиса, из которого писателю так и не удалось выбраться до конца своих дней. В то время, как его современники — Купер, По, Готорн, Мелвилл — все более глубоко и сурово критиковали американскую буржуазную цивилизацию, Ирвинг сдавал свои критические позиции и склонялся к безоговорочному приятию всего, что сопутствует капиталистическому прогрессу в экономической, общественной, политической и духовной сферах. Он безуспешно пытался использовать романтическую стилистику для воплощения идейных замыслов, антиромантических по своему существу. «Золотые дни Дидриха Никербокера и Рипа Ван Винкля остались далеко позади. Перо Ирвинга лишилось своей волшебной силы...» (Паррингтон).
КУПЕР
Джеймс Фенимор Купер (1789—1851) с полным основанием считается создателем американского исторического романа, основоположником «морского романа» в мировой литературе и, наконец, творцом того особого типа романтического повествования, в котором комплексно разрабатывались национальные темы «границы», исторической судьбы индейских племен, американской природы и которое до сих пор не получило четкого терминологического обозначения.
Творческая биография Купера может быть условно разделена на два периода: ранний (1820—1832) и поздний (1840—1851). Между ними располагается хронологическая полоса протяженностью в семь лет, которая являет собою своего рода «публицистическую интерлюдию». Немногочисленные произведения, созданные им в эти годы «войны с соотечественниками», имеют откровенно полемическую окраску.
Купер обратился к литературной деятельности уже зрелым человеком, убеждения которого, в том числе и общественно-политические, в значительной мере установились. Он был стопроцентным республиканцем, сторонником джефферсоновской демократии и поклонником идей французских физиократов. Вслед за Джефферсоном он отдавал предпочтение такому общественному строю, в основе которого лежит сельскохозяйственное производство, а роль «паразитирующих классов» (промышленников, финансистов и торговцев) сведена к минимуму. Отсюда двойственное отношение Купера к бурному экономическому прогрессу Америки в 10—20-е годы XIX в. Патриот и «националист», он гордился мощным подъемом американской экономики, но общее направление и издержки прогресса наводили его на грустные размышления. Одним из первых Купер сумел уловить потребности растущего национального самосознания американцев. Он понял, что исторический роман — жанр, способный удовлетворить интерес читателей к героическому прошлому Америки и одновременно дать выражение патриотическому чувству гордости за молодое отечество, которое своим примером, как представлялось современникам, открывало новую страницу в истории человечества. Эти соображения побудили Купера на литературный эксперимент, принесший ему мгновенную славу.
«Шпион» (1821) Купера заложил традицию американского исторического романа. Недаром после публикации «Шпиона» писатель получил прозвище «американский Скотт». Однако модель «вальтер-скоттовского» романа не могла быть перенесена на американскую почву без модификаций. Дело не только в очевидных идеологических расхождениях между Вальтером Скоттом — консерватором и монархистом и Купером — демократом и республиканцем. Их взгляды на характер и смысл исторического прогресса, конечно, во многом не совпадали. Купер и сам всячески подчеркивал эти различия, особенно в романах, написанных на материале европейской истории: «Браво», 1831; «Гейденмауэр», 1832; «Палач», 1833. До Купера оставалась неясной сама принципиальная возможность написать исторический роман на материале истории Соединенных Штатов. Главные ее события были у всех на памяти. Писатель, бравшийся за изображение исторических деятелей и хода Войны за независимость, обязан был соблюдать полную точность и целиком подавить порывы воображения. Иными словами, он должен был превратиться в историографа.
Купер отыскал новый метод соединения истории и вымысла, не жертвуя ни воображением, ни исторической достоверностью. Этим был предрешен успех эксперимента, и вслед за «Шпионом» на американский книжный рынок хлынул поток исторических романов и повестей о Войне за независимость. Очевидно, тип исторического романа, созданный Купером, отвечал стоявшей перед американской литературой нравственной задаче: утвердить моральное превосходство Нового Света над Старым, республики над монархией, государственной независимости над колониальным режимом.
В творческой биографии писателя «Шпион» занимает исключительно важное место. В нем мы находим, пусть в зародыше, те проблемы которые Купер будет разрабатывать во многих своих книгах. Как исторический роман особого типа, «Шпион» послужил базой жанровых экспериментов Купера, приведших к созданию пенталогии о Кожаном Чулке, с одной стороны, и «морского романа» — с другой.
Есть определенная закономерность в том, что «морской роман» как жанр возник именно в Америке. Америка изначально была морской державой. Ее торговля, промышленность, сельское хозяйство, транспорт были связаны с мореплаванием. К 20-м годам XIX в. американцы обладали самым крупным в мире китобойным флотом, а их торговый и военный флот уступал количественно (но не качественно) только английскому флоту. Мореплавание сделалось самой распространенной профессией. Моряки были почти в каждой американской семье. «Морская жизнь» быстро становилась важной частью национальной действительности.
«Лоцман» (1823) — первая, еще робкая попытка Купера в сфере литературной маринистики. Бесспорный успех романа у читателей побудил его заняться разработкой нового жанра более основательно.
Тип куперовского «морского романа» сложился еще в 20-е годы («Красный корсар», 1827). Писатель в изобилии ввел в повествование материал корабельной жизни и, перешагнув через традиционные ограничения просветительской эстетики, утвердил необходимость широкого использования в романе «морской речи», т. е. специальной терминологии, профессиональной лексики, морского жаргона и т. п. Купер описывал корабли и морскую жизнь так, как это мог сделать только профессиональный моряк. После него уже невозможно было любительское обращение с материалом. Отсюда одно из важнейших качеств американского «морского романа»: авторский взгляд изнутри, видение и изображение действительности с позиции моряка.
