Формирование национального литературного языка осознавалось как важнейшая задача времени. Это накладывало печать на всю литературную жизнь. Во многих странах региона она имеет в это время заметную филологическую окраску. В одном лице нередко выступал крупный филолог и писатель: Й. Юнгман в Чехии, Л. Штур — в Словакии, В. Караджич — в Сербии, Л. Гай — в Хорватии. Много сил отдавалось обсуждению языковых проблем. Большим событием литературной жизни становилось создание словарей национального языка, грамматик и т. д. Даже отбор произведений для переводов отчасти определяется в это время желанием испытать и продемонстрировать разные возможности родного языка.
Осознание преемственности исторического бытия нации, нарастание освободительных настроений сопровождались повышенным интересом к отечественной истории, особенно к эпохам былой независимости и собственной государственности, к наиболее значительным событиям борьбы против иноземных захватчиков. Заметному развитию исторической науки, направленной на синтез отечественной истории, сопутствует в это время широкое внимание литературы к наиболее славным страницам исторического прошлого родного народа. Рождаются героико-эпические произведения, посвященные борьбе за свободу. Более ранние из них чаще всего выдержаны в духе гражданско-патриотических канонов классицизма, в тональности одического пафоса; позднее наблюдается переход к романтической поэтике, но много было и переходных форм. Героике часто сопутствуют элегическая тональность, скорбь по утраченной независимости, «поэзия руин», как она была названа в Дунайских княжествах.
Существенной моральной поддержкой в национальном самоутверждении было ощущение сопринадлежности народа более широкой общности — социальной, племенной, региональной. Так, существовала определенная солидарность балканских народов в их борьбе против Османской империи. Порой даже очаги и центры национальной политической и культурной жизни возникали в соседних странах: болгарские и греческие — в Бухаресте и на юге России (в Одессе), сербские — в Пеште и т. д. Среди славянских народов получили распространение идеи «славянской взаимности», т. е. солидарности родственных славянских народов в развитии своей культуры и в противодействии инонациональному гнету. Наиболее полно эти идеи воплотил в своем творчестве поэт чешского и словацкого народов Ян Коллар. Скорее региональный характер имели идеи иллиризма, зародившиеся и получившие распространение на Балканах и главным образом в Хорватии. В различных социально-политических кругах такого рода концепции и идеи приобретали разную идеологическую и политическую окраску — от прогрессивной до консервативной.
Важной отличительной особенностью литературной жизни народов Центральной и Юго-Восточной Европы был исключительный интерес к фольклору. Народное творчество постепенно стало восприниматься как незаменимый источник развития подлинно национальной литературы. В нем видели сокровищницу национально-самобытного искусства, нравственных идеалов, эстетических вкусов народа. Большим авторитетом в этом отношении пользовались идеи немецкого философа Гердера, его мысль о проявлении национальной оригинальности народа в фольклоре. Многие поэты этого времени были одновременно фольклористами, собирателями и издателями произведений народного творчества: Ф. Л. Челаковский и К. Я. Эрбен — в Чехии, Я. Коллар — в Словакии, В. Караджич — в Сербии, несколько позднее братья Миладиновы — в Болгарии и др. Именно в это время Европа с изумлением открыла для себя сокровища сербского народного эпоса. Для литератур угнетенных народов особое значение имели героико-эпические фольклорные произведения, в которых воспевалась борьба за свободу — юнацкие и гайдуцкие песни балканских народов, клефтские песни греков, збойницкие песни словаков. Литература широко черпала из народной поэзии темы, сюжеты, образы, усваивала некоторые поэтические формы и изобразительные средства. Фольклор как аутентичное творчество народа, основного носителя национальной самобытности и социального протеста, иногда ценился в это время даже выше профессионального литературного творчества. Многие поэтические произведения этих лет возникали в процессе состязания с народной поэзией или испытали сильное ее влияние. Таково, например, происхождение литературных мистификаций В. Ганки и Й. Линды в Чехии — знаменитых Краледворской и Зеленогорской рукописей, выданных за древние памятники. Народно-социальную стихию фольклора особенно глубоко постиг венгерский поэт Ш. Петёфи, поэзия которого многое впитала в себя от народного творчества.
Общая направленность литературного развития, включая и те страны, где литературные течения и стадии процесса не были столь четко разграничены, выражалась, как и во всей Европе, в движении от просветительски-рационалистического склада мышления к романтическому. Возникшее как естественная оппозиция средневековому религиозно-мистическому сознанию, духовному гнету контрреформации просветительское движение в странах Восточной Европы черпало многие импульсы в общеевропейском, особенно во французском, Просвещении. Из отличительных черт можно отметить, что гражданско-патриотический пафос, пожалуй, чаще выступал здесь на первый план по сравнению с морально-философской дидактикой. В литературе угнетенных стран идеалы просвещенного разума и естественного права становились аргументом в пользу равноправия народов и национального самоутверждения. У тех народов, культурно-историческое развитие которых в прошлом оказалось в результате иноземного гнета ослабленным и задержанным, особый упор делается теперь на практическую деятельность, на подъем образования и просвещение обездоленного народа. Поэтому в литературе Болгарии, например, где основная фаза Просвещения относится к первой половине XIX в., особенно сильно выражено дидактическое, «учительское» начало.
Явления романтизма в восточноевропейских странах не только отражают общие для всей Европы тенденции его развития и находят аналогии во многих его разновидностях, но и отличаются порой значительным своеобразием, большей проявленностью одних его сторон и меньшей — других. Романтизм развивался здесь не после победоносной или исчерпавшей свои возможности буржуазной революции, не в условиях обнаружения противоречий буржуазного строя, а при неразрешенности основных задач этой революции, при наличии неустраненных, хотя и изживших себя в сознании передовой части общества, институтов и норм феодальной системы. Творчество восточноевропейских романтиков, живших в обстановке предреволюционного подъема и национально-освободительного движения, было проникнуто духом протеста и борьбы против феодального строя и абсолютизма. Внимание к противоречиям буржуазного общества, как правило, выражено в литературе, особенно на начальной стадии, значительно слабее, чем в Западной Европе. Здесь еще не ощущалось в такой мере разочарование в предначертаниях просветителей. Романтическая устремленность в будущее нередко выступала скорее как экспрессивное и мятежное их развитие (часто с широким использованием элементов поэтики классицизма). Особенности общественно-исторической обстановки, атмосфера постепенно нарастающего освободительного движения, неясность перспектив еще слабо обозначенного буржуазного пути отодвигали на задний план вопрос о противоречиях грядущего общества и нередко питали иллюзии о возможности избежать этих противоречий. Казалось, что с ликвидацией национального гнета и проведением демократических преобразований возникнет благополучное, гармоническое общество.
Романтическое мироощущение больше проявлялось в литературах этих стран своим мятежным духом, порывом к свободе, героикой борьбы, трагизмом самопожертвования и поражений, обращением к национально-фольклорной стихии (в значительной мере через эту стихию преломлялся интерес романтиков к самобытно-индивидуальному в бытии народа). Вершинные взлеты романтического творчества вообще часто оказывались связанными с кульминационными моментами освободительного движения. Это отчетливо видно на примерах польской, венгерской, греческой, сербской, хорватской литератур, где романтизм в первой половине XIX в. получил особенно яркое развитие и дал такие высокие достижения, как поэзия А. Мицкевича, Ю. Словацкого, М. Верешмарти, Ш. Петёфи, П. Негоша, И. Мажуранича, Д. Соломоса, А. Кальвоса и др.
